| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
'Письма?'
Послышался звук включившегося мотора и слабый хлопок замка дверцы автомобиля.
'Какие такие письма, — задался вопросом Жаворонков. — И что можно искать в заброшенных катакомбах, да ещё заниматься злодейством? Неужели кто-то верит в оставленный монахами клад? Почему радар английский, неужели у нас сделать не могут? Ну, всех к чертям! Лучше вызвать эту костоправшу'.
Когда-то ему казалось, что он ухватил птицу удачи за хвост, но с переводом из Москвы он скоро понял, что сама птица выпорхнула, а у него в руках остались лишь пара перьев, да и те оказались измазаны помётом. Даже если ему удастся отличиться, вряд ли кто-то замолвит словечко, но с поддержкой товарища Жданова можно ещё побарахтаться.
* * *
(Коттедж в санатории 'Осиновая роща', 3 октября 1941 года)
Десять минут назад я прочитал конспективную запись 'Беседа об учебнике 'Политическая экономия' 29 января 1941 года', до которой всё никак не доходили руки. Да, Сталин весь интербеллум готовился к войне. Прилагались серьёзнейшие экономические и дипломатические усилия. Заводы росли как грибы после дождя. Двери московского МИДа не успевали закрываться за иностранными делегациями. Но он готовился не к той войне, которая случилась и к великому сожалению, двигался на ощупь. Призвав себе на помощь весь свой прежний опыт, он думал о том, как учесть предыдущие ошибки, чтобы не допустить провалов в будущем и скорее всего не учёл одной простой вещи — прошлый опыт помогает, но никогда не гарантирует будущее. Общая статистика в целом, так привлекательно смотревшаяся на бумаге оказалась бессильна в оврагах на местах. Слишком уж глубоко проявились прорехи в образовании, и совсем была упущена из вида скрытая локальными успехами технологическая отсталость с ужасающей бедностью. Простые смертные, на спинах которых, как обычно, держалось гораздо больше, чем об этом принято говорить мало чем отличались от нищих. Не брались в расчёт применение современных технологий, внедрения новейшей техники, стратегии и пусть меня простят адвокаты вождя, сохранения человеческих жизней. При любом общественном строе люди — всего лишь ресурс и возникновения в истории всяких Биллей о правах лишь тому подтверждение. Владеешь ресурсом, так прояви заботу, а не разбрасывайся им. Полтора миллиона только в Ленинградской области и восемьдесят пять миллионов человек в целом — оказались под оккупацией, это показатель. В общем, 'диктовать цены на колхозном рынке', как и громить врага 'малой кровью' построенной системе пока не получалось.
Удел России, к моему великому сожалению, двигаться не по проложенным рельсам, а неторопливо шагать с котомкой на плечах. Иногда засучив рукава в преддверии большой беды с кайлом и лопатой, удавалось прокладывать узкую колею, чтобы как-то поравняться с остальными и снова шагнуть в слепящую неизвестность. Поэтому и витает это чувство безысходности с постоянными рывками страны, куда угодно летящей, но только не к сытости и благополучию. Не надо далеко ходить, чтобы подтвердить эту ужасающую реальность: плохо и бедно живёт народ. А ещё он боится, что станет ещё хуже.
Сидя в кресле за журнальным столом, я сжимал в руке шахматную фигурку старинной работы. Пешка. Маленький тихий солдатик, созданный лишь для того, чтобы в своём смиренном самопожертвовании принять смерть как награду. Таково предназначение пешки, в этом смысл и благородство её существования. 'Когда-то ты подкрепила слона, но фигура оказалась не надёжна, — подумал я. — И пока партия отложена, пусть всё остается, как было'. Теперь, у себя в комнате, стоило обдумать следующую партию.
Не воспользоваться отоплением идея была так себе. Я бесшумно поставил пешку на стол, резко встал, подошел к буфету и плеснул в бокал кальвадоса. Выпил, подождал, пока эффект тепла пройдёт по всему телу, вернулся к столу и снова взял в руки деревянного солдата. Фигурка была из немецкого шахматного набора, который я покупал в антикварной лавке Берлина. Изящные, с войлочным подбоем тонко выточенные и раскрашенные фигурки были выполнены в пышном, несколько декадентском стиле. Несмотря на две сотни лет они сохранили под лаком плавные изгибы штапелей, рисунки замысловатых гербов на треугольных щитах и прижатых к ним коротких мечей. Ничего похожего сейчас не найти. Повертев в пальцах пешку, я крепко сжал её за кружок основания. Что ж, игра начата. Немного раньше, чем предполагалось, и не на моих условиях.
Внезапно меня охватила жажда деятельности. Пройдя по персидскому ковру к столу, утвердившемуся в другом конце комнаты, и нависнув перед пустой мелкомасштабной контурной картой Гатчинского района, я обратился к Помощнику с просьбой спроецировать расположение войск и лагерей военнопленных. Ни одно чувство не отражалось на моём сосредоточенном аскетичном лице, когда я переносил карандашами квадратики, ромбики и окружности на поверхность. Тут же рисовались населённые пункты прифронтовой полосы — Петергофа, Стрельни, Урицка, Пушкина, Павловска, Красного села и другие. Она казалась огромной. Эти многочисленные клеточки параллелей и меридианов представляли собой вселенную возможностей. Иллюзия, конечно. Для начала надо бы просчитать все варианты развития событий. Но главное — чётко оценить расстановку сил перед ходом, ведь после начала игры с доски полетят не гипотетические фигурки, а реальные жизни людей. В шахматах это называется оценкой позиции. Как ни парадоксально, в окружающей реальности так же передвигаться можно лишь из того положения, в котором находишься. И если хочешь получить преимущество, то стоит расположить свои фигуры таким образом, чтобы наверняка провести успешную атаку на короля или выбранную фигуру противника. В реальности, как максимум проредить нацеленную на Ленинград дальнобойную артиллерию, либо на худой конец, укоротить на голову, такого как руководителя айнзацгруппы 'А' бригадефюрера СС Франца Шталкера. Конечно, хотелось бы основательно потрясти эту игровую доску, ресурсы позволяют, но Корабль с такой постановкой вопроса категорически не согласен. Исследование развития вероятностей — да; точечная корректировка — возможно; глобальное вмешательство — нет. А посему, будем следовать простому правилу: хватаем синицу, но не забываем про журавля. Осталось только придумать, каким образом выманить фашиста из Каунаса, связать к примеру, с англичанами через какую-нибудь историю и попутно освободить из плена майора Штоффа. Последний содержался в одном из филиалов 154-го дулага и его 'правильным' возвращением пренебрегать было нельзя. Я не сводил глаз с карты, глубоко погружённый в раздумья. К сожалению, полёт мысли не пестрел блестящими непредсказуемыми ходами, где гипнотическое воздействие пешечного гамбита, с той самой пешкой внезапно ставшей самой сильной фигурой на доске, вонзившейся своим мечом в ахиллесову пяту противника. Скромный лакированный солдатик не стал олицетворением жертвенности. Всё оказалось более прозаичным и близким к неприглядной реальности человеческих пороков, едва стоило вникнуть в досье. Сын протестантского священника Шталкер испытывал маниакальную тягу к драгоценностям и в частности к янтарю. Возможно, виной тому яркие воспоминания из детства, когда впервые в кирхе увидел выточенное распятие из застывшей смолы. Даже его подарок (скульптура орла схватившего змею) руководителю РСХА и президенту Интерпола Гейдриху был из него. Его же участие в решении 'еврейского вопроса' не могло пройти мимо полноводной реки произведений искусства и колоссальных денежных потоков. А знание того факта, что в начале семидесятых родственники нациста засветились в нелегальной продаже исчезнувшей во время войны коллекции редких монет, то оценка позиции была произведена. Гружевский с его Фронтом Литовских активистов станет началом цепочки, а история наподобие событий в Токийском метро заключительным звеном. Значит, пора выходить на исходную позицию. Придумать историю, придать ей форму, запустить в массы и выбрать удобное время для её завершения.
* * *
Над лесом стояла ночь, терпкая, холодная, бесконечная и из-за лёгкого тумана кажущейся мёртвой, как вода Финского залива. Она казалась ещё темнее, потому что была рассечена светящимися клинками химических фонарей. Один из них наносил косые удары по звёздам и эффект облаков тут же гасил их, а другой настойчиво искал что-то в зените, будто силился отыскать сокровенную правду небесных далей. Тянул ровный ветер, без рывков и затуханий. Он нёс с собой запах прелой хвои и, просачиваясь под одежду, подло пожирал тепло тел стоящих людей. Издалека доносились гортанные крики ночных птиц. Днём, слепые, они укрывались в дуплах, а ночью, прозревшие и голодные, вылетали на промысел. И было что-то между ними и людьми в лесу общее. Командир отряда особого назначения или партизанского, как их иногда называли, Фёдор Илларионович Винцингероде бросил в небо ненавидящий взгляд. Ему хотелось увидеть прозрачную высь вместо тёмных громад облаков, зависавших в последние дни. С того времени, как пятнадцатого сентября они оказались на специальной базе, это был первый самолёт из-за линии фронта. Последнее время ему даже казалось, что командование ЛАНО запамятовало об их существовании.
— Внимание! — вдруг произнёс своим товарищам сидящий на привязанной к вершине дерева доске наблюдатель.
Он заметил только что включившиеся на несколько минут низко над землёй два огонька — один возле другого. Красный на левом крыле, а зелёный на правом. Они неслись быстро и плавно.
'Двухместный У-2 Ленинградского 23-го завода, ещё довоенный с 'Циклоном' , — подумал Фёдор Илларионович, узнавая по характерному звучанию эксклюзивную продукцию родного предприятия игнорирующего маскировку. — Огоньки сейчас опишут круг над полем, уйдут к горизонту, принимая сигнал фонарей, чтобы потом, прижимаясь к земле направиться к вычищенной вручную полосе. Сейчас она засверкает как лунная дорожка на воде'.
Цветные огоньки неспешно обежали лесной аэродром у самой кромки леса и болота. Все вглядывались в след удаляющимся сигналам машины. Аэроплан скользил теперь над горбатыми елями, над рябиновыми кустарниками, над стеной ровных берёз и окружающим базу ручья. Он шёл против ветра, поэтому звуки относило назад. Треск мотора терялся, и создавалось впечатление, что самолёт планирует.
— Горючее что ли кончилось? — спросил у командира боец с береттой за спиной.
— Наверно, бережёт, — объяснил своим товарищам Винцингероде. — Мотор 515 киловатт, прожорливый.
— Это же, сколько лошадей там?
Как наиболее подкованный в лётном деле, он поспешил поделиться знаниями:
— Семьсот лошадок.
— Дава, ты посмотри, — обратился боец к соседу — семь сотен по небу скачут.
— Рекорд высоты хотели поставить, — пояснил командир. — Самолётов с таким мотором всего пару штук: у нас, да в Севастополе. Сейчас выключит двигатель, и на бреющим полёте будет садиться. Ветер небольшой, по крайней мере, здесь, внизу. Тянет равномерно, лучшего и желать нельзя. Володя, подавай ток на гирлянду!
Теперь уже можно было видеть, как огоньки прильнули к поверхности травяной реки. Ещё несколько секунд, лётчик включит посадочную фару и дай бог уже никакая сила не стянет его с полосы на изрезанный грунт, покрытый пожухлой травой и кустарником. В нём машина зароется по самые оси, неизбежно вспашет глубокие борозды, оборвёт обшивку о ветви, даже возможно, перевернётся вверх колёсами, но избежит столкновения со стволами деревьев или топью болота по обеим сторонам, оставаясь пригодной к ремонту. Тут уж всё зависит от опыта пилота. Лётчик ошибок не допустил. Хвостовое колесо чиркнуло по траве и уверенно заскользило, давая за мгновенье до этого паре собратьев под крыльями надёжно опуститься на полосу. Довольно скоро, прилетевший пассажир, оказался на партизанской базе.
— А я помню вас, — обрадовался Фёдор Илларионович, узнавая прибывшего гостя. — Вы приезжали к нам в учебный отряд.
* * *
Тишину поздней ночи нарушал говор получивших почту партизан, и доносившийся снаружи далёкий затухающий гул от рвущихся боеприпасов дивизионного склада. Оказывается, два ночных бомбардировщика могут изрядно потрепать нервы врагу, особенно если имеются точные координаты арсенала, опытный экипаж, тройка мальчишек с фонариками и добротные управляемые авиационные бомбы по типу немецких FX-1400. А то, что под прикрытием военной операцией пролетел модернизированный самолёт У-2, так это была сопутствующая задача. Я сидел за столом командирской землянки и в голове промелькнули события тех дней, когда оказался на Ленинградском авиационном заводе. С началом войны на большинстве предприятий были организованы курсы для записавшихся в отряды народного ополчения, и мне стоило некоторых усилий убедить товарища Сергея в организации особых отрядов из спортсменов-комсомольцев на базе этих курсов. Занятия проходили четыре раза в неделю и однажды, за день до отправки в Лугу я заглянул на полигон. Отряд со знанием немецкого языка как раз выполнял зачёт по стрельбе в условиях плохой видимости, но ни командира, ни его бойцов разглядывать времени не было.
— Хорошая память на лица? — уточнил я.
— Просто хорошая память, — пожал плечами Винцингероде, не прерываясь на чистке оружия. — Я до войны в конструкторском бюро чертёжником работал и там познакомился с трудами Эббингауза . Наловчился применять.
— Это замечательно, — радостно произнёс я, распарывая брезентовый чехол и извлекая из него кинокамеру. — Ваши способности могут пригодиться.
— Всегда готов.
— А вот это плохо. Как вас учили? — быстро оценивать ситуацию, думать и постоянно накапливать знания. Ситуацию вы оценили, а вот остальное? На будущее, никогда с ходу не соглашайтесь на предложение, хорошенько его не обдумав. Дело в том, что кому-то из вас в кратчайшие сроки предстоит выучиться на кинооператора.
Напротив меня сидел молодой, чуть за двадцать лет парень. Улыбчивый, слегка курносый блондин при всей своей могучей фигуре был обладателем необычайно тонких, как ещё говорят, музыкальных пальцев. Карандаш или рейсфедер смотрелся бы в них гораздо гармоничнее, нежели подлежащие смазке детали парабеллума.
— Нас обучали обращаться с кинокамерой, — немного смущаясь, проговорил он. — Конечно, больше в теории, но трудностей не вижу.
Ну да, уверенное в своих силах молодое поколение готово принимать вызовы и как следствие, часто применяет лозунг: 'нам любое дело по плечу'. С одной стороны весьма похвально, но мы ведь знаем, чем отличается дилетант от профессионала.
— Очень самонадеянно, юноша, — поразмыслив, сказал я. — Мастерство не бывает лёгким, впрочем, следуя вашим рассуждениям ничего страшного не произойдёт. От вас потребуется лишь быстро крутить ручку на 'Аскании' и носить треногу. Возможно, ознакомиться с терминами. К примеру, в берлинской школе в Темпельхофе её называют 'кофемолка', а плёнку — 'агфа'. Но то детали. С произношением, — перейдя на язык Гёте — судя по всему проблем нет?
Король жил фульский... Милой
Он верно память чтил
И кубок до могилы
— Предсмертный дар хранил, — продолжил четверостишье Винцингероде. — Мама преподавала литературу, но заразить ею меня не смогла. Точные науки давались мне легче.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
