Вставайте, сударь!

Делать нечего. Я снял галоши, принес их на гауптвахту и отдал начальнику гауптвахты с приказом Великого князя держать их здесь десять суток.

В этот же день Великий князь увидел меня на докладе у командира полка.

— Как, ты не на гауптвахте? — спросил меня князь.

— Ваше приказание выполнено, Ваше высочество, — сказал я. — Галоши отнесены на гауптвахту на десять суток.

От сдерживаемого смеха корчились все, включая и Великого князя.

— Ну, погоди ужо, — сказал Михаил Павлович и погрозил мне пальцем.

Это "ужо" случилось через два дня. Великий князь начал гонять офицеров и чиновников, которые были не при шпаге. Я не приметил разбегающихся в стороны людей и столкнулся нос к носу с Михаилом Павловичем.

— Так, без шпаги, следуйте за мной! — и пошел в сторону своей резиденции.

Я следом за ним. В приемной он снял свою шпагу и бросил ее в коробку у вешалки, сейчас это называется корзиной для хранения зонтиков.

— Находитесь здесь, а я пока вызову вашего командира полка, пусть посмотрит на нарушителей формы одежды. Я сел и стал дожидаться своей участи.

Через полчаса прибыл командир Лейб-гвардии Московского полка генерал-майор Штегельман и следом за ним меня вызвали в кабинет его Высочества.

— Вот, господин генерал-майор, — сказал Великий князь командиру полка, — полюбуйтесь на своего офицера. Посмотрите на его форму одежды и доложите мне, какие он допустил нарушения.

Наш генерал внимательно осмотрел меня и доложил, что никаких нарушений формы одежды он не обнаружил.

— Как не обнаружили, — вскричал Михаил Павлович, — сейчас я вам покажу вопиющее нарушение формы одежды, — и он принялся осматривать меня. И ничего не обнаружил. Всё на месте, даже шпага.

— Действительно, нет нарушений формы одежды, — сказал Великий князь и отпустил нас.

В приемной я снял шпагу Великого князя и бросил ее в корзину для зонтиков.

— Ох, и доиграетесь вы, господин поручик, — сказал мне генерал, — если бы Его высочество не благоволил вам, вы бы с гауптвахты не вылезали.

Генерал наш во всем был прав.

Великий князь Михаил Павлович обладал зорким зрением, как и его венценосный брат Николай Павлович. Раз в неделю в определенное время они вместе в одном экипаже проезжали по Невскому, зорко вглядываясь в одежду и униформу как военных, так и цивильных служащих. И горе тому, у кого был не застегнут крючок, а на погоне или клапане покосилась звездочка.

Такие променады они совершали и поодиночке, считая, что форма одежды есть основа государственного строя и высокой боеготовности армии. Великий князь был председателем комиссии по совершенствованию воинских уставов, а брат его утверждал все нововведения этой комиссии. Кроме того, они вводили всякие выпушки и разноцветье погон, в которых разобраться могли только они сами. Кстати, это были очень высококультурные люди того времени, которые кроме воинских уставов не открывали ни одной книги.

Так и я попал в такой одиночный разъезд Великого князя. В день, когда нужно было носить каску, я вышел из дома в фуражке и спокойно отправился в присутствие. Внезапно сзади раздался истошный крик: "А, фуражка!" и послушалось цоканье копыт пролетки князя.

Как ни в чем ни бывало, я козырнул князю и пошел дальше.

— Стой, ты куда идешь? — кричал Великий князь.

— Как куда? — ответил я вопросом на вопрос. — На гауптвахту.

Великий князь так и сел в пролетке. Он спросил, я ответил, вопрос исчерпан. Но свои пять суток я отсидел. Правда, через два дня Великий князь увидел меня в опере. Открыв рот и тыча в меня пальцем, он что-то хотел сказать, а потом сорвался с места и вызвал свой экипаж, на котором помчался на гауптвахту. Приехав туда, он приказал караульному начальнику вызвать меня. Я пришел и доложился честь по чести. Осмотрев и пощупав меня за рукав, Великий князь удалился в крайней задумчивости.

После отсидки меня вызвали к Великому князю и тот спросил меня, был ли в тот день в опере.

— Был, — подтвердил я.

— Но как же вы обогнали меня? — недоумевал князь.

— Я просто ехал на запятниках вашей кареты, сказал я, а пока вам рапортовали и представлялись все должностные лица караула, я прошел в свою камеру и сел читать книгу.

Великий князь сам был не прочь поюморить и понимал тонкое остроумие.

В 1829 году Великий князь должен был прилюдно доложить императору Николаю Павловичу о победе над Турцией. По итогам русско-турецкой войны был заключен Адрианопольский мирный договор. России отходило восточное побережье Черного моря от устья р. Кубань до северной границы Аджарии, а также крепости Ахалкалаки и Ахалцих. Турция признавала за Россией Грузию, Имеретию, Мегрелию и Гурию, а также Эриванское и Нахичеванское ханства по Туркманчайскому договору 1828 года. Российские подданные могли вести торговлю по всей Турции и быть неподсудны местным властям, а русские и иностранные торговые суда без препятствий проходить через Босфор и Дарданеллы.

Дело происходило на маскараде в Большом театре. Император Николай Первый стол у царской ложи и разговаривал с несколькими придворными. Оркестр играл бравурный марш, император держал в руках каску с султаном и притопывал ногой в такт оркестру. Он всегда притопывал правой ногой. От притопывания султан из каски вывалился и упал на пол. А в это время с докладом подошел Великий князь Михаил Павлович.

— Султан у Ваших ног, Ваше Величество, — громко сказал он, нагнулся, поднял с пола султан каски и подал его Николаю Павловичу, а затем передал сообщение о подписании мирного договора.

"Султан у ног его Величества" быстро разошелся по всей Европе и авторство его сделало Михаила Павловича одним из самых остроумных придворных российского царя.

Я шел к Великому князю на завтрак и недоумевал, по какому вопросу я приглашен на трапезу с ним. О всегда приглашал кого-то, кому должно было сделать благотворительное деяние, объявить о награждении орденом или поздравить со следующим чином, отметить какие-то заслуги и прочее. Ни к чему вышеперечисленному я не причастен. Поговорить об артиллерии? Он генерал-фельцехмесйстер, генерал-инспектор по инженерной части, а я простой гвардейский поручик, ведущий богемный образ жизни. У меня в друзьях Михаил Глинка, автор оперы "Жизнь за царя", Карл Брюллов, художник, написавший картину "Последний день Помпеи", писатель Александр Островский, тот что написал пьесу "Не в свои сани не садись". Люди хорошие и не дураки выпить, вот мы под рюмочку-другую-третью шустовского коньяка обсуждаем их работы и мои предложения оказываются дельными и от них обо мне летит слава как о человеке с высоким художественным чувством и дарованиями. А для Михаила Павловича было бы лучше, если бы мраморный Давид был одет в форму Лейб-гвардии Московского полка, стоял во фрунт и в правой руке держал шашку "подвысь", а каска с плюмажем была надета ровно и придавала ему грозный, но несколько дураковатый вид, как и положено любому подчиненному перед своим начальником.

Что меня объединяло с Великим князем, так это отношение к женщинам, хотя князь был человеком семейным, а я ходил в холостяках и считался блестящей партией для любой женщины. А вот у Великого князя все было наоборот.

Представляю недоумение читателей вот этому "наоборот" у человека женатого по сравнению с человеком не обремененным семейными узами. У Великого князя супруга была блестящей партией для любой августейшей особы, а вот досталась она такому человеку как Михаил Павлович. Немецкая принцесса Фредерика Шарлотта Мария, после крещения Елена Павловна, была действительно подарком своей внешностью, воспитанием и начитанностью во всех вопросах. И досталась такому человеку как Михаил Павлович, который обращался с ней так, как будто ее нет. Даже его брат Константин Павлович, разочаровавшийся в немецких принцессах, писал, что такое отношение к супруге делает ее положение в семье невыносимым. Но я-то абсолютно не такой. Я отношусь к женщинам с восхищением, но они же будут уничтожать мой привычный образ жизни. Что такое семейный человек. Или, скажем проще, женатый человек. Это человек, который отвечает не только за себя, но и за человека, с которым он ходил под венцом и обещал хранить и любить свою избранницу (хотя, нужно еще подумать, кто и кого избрал, и кто и кого под венец подвел) в горе и в радости. Это как рота. Дали тебе роту, и ты же не стоишь фертом в театре у генеральской ложи и не отпускаешь остроты всем, кто проходит мимо тебя. У тебя сотня с лишним людей и тебе нужно заботиться, что бы они три раза поели горячей пищи и выпили на ночь чаю с булкой. Чтобы у всех была чистая постель, и чтобы все в пятницу пошли в баню и получили по куску мыла с записью в солдатскую книжку. Непосредственно за всем смотрит фельдфебель и взводные с отделенными, а вот общее руководство на командире роты. Плохо отстрелялись на стрельбище. Кто виноват? Командир робы. Плохо прошли торжественным маршем и песню спели кое-как. Кто снова виноват? Командир роты. И пока в роте не будет порядка и дисциплины с боевой выучкой, не видать командиру роты батальона. Как в семье, если образно говорить.

Я не стал брать свою бричку с денщиком, а прошелся пешком, благо идти было всего недалеко, не более получаса. Получились утренний променад и физическая зарядка на целый день.

Прогулка с философствованиями не отменяла бдительности и зоркости взгляда для оценки обстановки впереди по маршруту движения. Нарвись я на какого-нибудь генерала и тут не отделаешься тем, что "не заметил Вас, Ваше превосходительство" или "Ваше высокопревосходительство". От такой отмазки они только больше взбеленяются. Как? Какой-то поручик меня, боевого генерала, всего в орденах и лентах через плечо, да не заметил? Да меня во всей Европе за сто верст замечают и дрожать начинают, а тут какой-то поручик... А скажи я ему, что иду на завтрак в Великому князю, так тут генерал так закричит, что все городовые сбегутся, а околоточный надзиратель даже штаны застегнуть не успеет, а тут еще толпа соберется, в толпе, конечно, найдутся досужие писаки, которые все опишут в газеты и еще прибавят, что безвестный поручик пытался вызвать на дуэль известного генерала по фамилии N, чтобы не бросать пятно на военное министерство и так далее. И все получится как с поручиком Киже.

Эта мысль меня позабавила, и я широко улыбнулся, чуть не столкнувшись с одним из таких генералов. Не поминай генерала всуе, и он не столкнется с тобой нос к носу. Я только успел приложить руку к козырьку фуражки, приветствуя его.

— Вы чего так улыбаетесь, поручик? — загремел генерал, стараясь показать свой командный голос.

— Безмерно рад видеть Вас в добром здравии, Ваше превосходительство! — отчеканил я.

— Как, что? — сбавил громкость генерал.

— Говорили, что Вы приболели, да еще серьезно, Ваше превосходительство, — сказал я, — а тут иду и вижу Вас в полном здравии. Как этому не порадоваться, Ваше превосходительство.

— Насморк — это не болезнь, господин поручик, — сказал повеселевший генерал, — а Вы идите и сообщите болтунам, что у меня со здоровьем все в порядке, пусть трепещет враг, — и генерал бодро зашагал туда, куда он шел.

— Пронесло, — подумал я и отметил, что уже прибыл к особняку Великого князя.

В вестибюле ливрейный слуга принял у меня шинель и шпагу и жестом показал на центральную лестницу на второй этаж. В особняке Великого князя я не был и боялся заплутать в лабиринтах коридоров и многочисленных лестниц. Но мои опасения были напрасны. Меня встретил второй слуга и проводил меня в малую столовую. Сначала туда вошел слуга, доложивший о моем прибытии, а затем вошел я, уже представленный всем присутствующим, а присутствующих было всего трое: сам Великий князь, его супруга Елена Павловна и молодая особа, плохо говорящая по-русски и представленная как Анна Мария Луиза, кузина Елены Павловны и дочь Баденского курфюрста, приехавшая в гости в Россию.

— Похоже, что меня постараются охумутать, — с солдатской прямотой подумал я и не ошибся в своих предположениях.

Завтрак был отменный и мы с Великим князем развлекали дам рассказами из военной жизни. И все на немецком языке. Михаил Павловичу по положению нужно знать немецкий язык, так как все дамы в царском роду были немецкого происхождения. А я учился дома. Моя гувернантка и учительница была из немок, и я вполне сносно разговаривал на ее родном языке. Иностранные языки нужно учить с детства, тогда язык и произношение становятся неотъемлемой частью личности, а я все думал, что давно позабыл этот язык.

Отдавая должное завтраку, я рассказал, что в 1812 году командир 1-го кавалерийского корпуса французской армии генерал Нансути на вопрос маршала Мюрата о причинах задержки на марше ответил:

— Люди могут идти без хлеба, но лошади без овса — не в состоянии. Их не поддерживает в этом любовь к отечеству и императору.

— А вот тут генерал и не прав, — засмеялся Великий князь, — если император прикажет, то не только обессиленные лошади, но и павшие встану в строй. Пока накрывают к кофе, мы с вами выйдем покурить в библиотеку, — и он, приобняв меня за плечи, увлек меня в библиотеку.

В библиотеке Михаил Павлович взял быка за рога.

— Так вот, Константин, — сказал он, — твоему повесничанью в гвардии должен быть положен конец. Батюшка твой обращался ко мне, и маменька Ваша просили посодействовать вашему остепенению. Вы уже не молодой мальчик, а поручик гвардии и пора бы подумать о продолжении фамилии и взять на себя заботу о своей семье. Кузине моей супруги вы понравились, она согласна принять ваше предложение руки и сердца и будет для вас примерной супругой, а я, так сказать, согласился взять на себя роль вашего свата, благо отмечаю вас почти ежедневно и частенько спасаю вас от разного рода неприятностей. Пока мы не будем делать никаких объявлений, но я прошу Вас сегодня вечером вместе с Анной Марией Луизой поехать в Петербургский Большой театр на шестую годовщину постановки спектакля господина Глинки "Жизнь за царя". Уверен, что вы произведете на девушку положительное впечатление и будете ее защитой на все время пребывания ее в России.

— Да, мои папенька и маменька поставили меня в такое положение, что отказаться мне никак нельзя, — думал я. — Кто же может отказать порфирородному сыну почившего императора и родному брату царствующего. Анна Мария Луиза девушка приятная во всех отношениях. Перейдет в православную веру, обвенчаемся честь по чести и будем жить-поживать и добра наживать, и будем как бы в родстве с императорской фамилией. Взять хотя бы к примеру младшего сына пасынка Наполеона Евгения Богарне. Он женился на дочери Николая I Марии и стал частью русского императорского дома. Эх, двум смертям не бывать, а одной не миновать, — я встал и официально сказал:

— Слушаюсь, Ваше императорское высочество!

— Что вы, голубчик, — сказал Михаил Павлович, усаживая меня в кресло. — Мы с вами скоро будем, — он немного задумался над степенью нашего будущего родства и с улыбкой сказал, — свойственниками. Точно, свойственниками. Моя ложа в театре в вашем распоряжении. Вы уж с нареченной вашей сами обговорите, когда и где вы встретитесь для поездки в театр. А уж о вашем парадном мундире я и не говорю. А сейчас пойдемте выпьем по чашечке кофе.