Палаццо Сольяно. З.К. Модиньяни

Швейцарской давно уже не существовало, а в квартирку, где когда-то жила синьора Джина, въехала фирма по продаже обоев. Дворец полностью отремонтировали, поставили диктофоны и два лифта, один для жильцов, второй -служебный, тем самым превратив когда-то скромный многоквартирный дом в престижное жилье, управление которым доверили профессиональным портье и сноровистой фирме по уборке помещений. После смерти родителей, когда Урсула была замужем уже несколько лет, она пригласила архитектора — чтобы отделать квартиру. Архитектор превратил жилище ее родителей в элегантные апартаменты. Сейчас, вставляя ключи в замок, Урсула испытывала искушение позвонить в соседнюю дверь Дамиане, жившей на том же этаже. Потом она посмотрела на часы — четыре дня. Ее подруга сейчас в магазине. Она зашла в дом, который встретил ее темнотой и запахом сырости. Урсула включила везде свет, распахнула окна, поставила пакеты с продуктами на стол в крохотной кухне, прошла в ванную — чтобы освежиться, зашла в спальню, и поменяла дорожную одежду на легкий халат. Вернулась в кухню, включила электрический кофейник, и в ожидании кофе съела яблоко.

Полуденный свет наконец залил комнаты, и Урсула вышла на балкон с чашечкой кофе — на балконе вовсю цвели фиалки в горшках. Именно Дамиана, которой Урсула передала клюи от квартиры, заботилась о цветах, а иногда ее домработница наводила уборку. Урсула вернулась в гостиную, села на диван и огляделась. В квартире было мало мебели — вся современная, четкая, красивая. Урсула так и хотела — минимум обстановки, в противовес палаццо Сольяно, полному античных предметов обстановки, картин, статуэток. Урсула подумала, что поступила правильно, решив вернуться в старый миланский дом. Только здесь она может хорошо подумать — о своем тридцатилетнем браке, о семье, которую они создали с Эдуардо, и решить, что со всем делать, а особенно как поступить с сыном мужа. Зазвонил мобильный — но Урсула не поднялась, чтобы ответить или отключить аппарат.

В последний раз она приезжала в Милан в феврале вместе с мужем — они провели несколько дней в совещаниях, в деловых завтраках, но были и вечера, когда они просто сидели на диване и болтали. Сейчас она хотела бы пережить заново эти мгновения, взглянуть в глаза Эдуардо и спросить его: "Есть что-то, чего я о тебе не знаю?". В этот момент наконец-то растаял противный ком в горле, который мешал ей расплакаться — этот ком возник, когда она обнаружила секрет мужа в ящике письменного стола. Урсула зарыдала, оплакивая свой брак, мужчину, которого она любила, чья смерть оставила в ее жизни невосполнимую пустоту. Она не услышала дверной звонок, не услышала звавший ее голос. И только, когда кто-то прикоснулся к ее плечу, Урсула увидела свою подругу Дамиану, которая наклонилась, чтобы ее обнять.

2.

Только вечером Урсула присоединилась к Дамиане на кухне.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила подруга, ставя на стол тарелки со спагетти в соусе песто.

— Лучше... я не могла заплакать много дней.

Они уселись за стол, и Дамиана спросила:

— Помнишь, когда мы были девчонками, наши мамы не позволяли нам гулять с подружками?

— Они говорили: плачьте, плачьте, ваши глаза станут красивее. И никогда не объясняли нам, почему не разрешали. Говорили, нет, и все. Точка.

— Да, сейчас кажется невозможным, чтобы родители вели себя подобным образом, — сделала вывод Дамиана.

В отличии от Урсулы, тоненькой миниатюрной брюнетки с изящными чертами лица, Дамиана была высокой, крупной блондинкой с густой шевелюрой. Две подруги отличались не только внешностью, но и характером. Урсула была молчаливой и сдержанной, а Дамиана — темпераментной и шумной. Они появились на свет с разницей в месяц, и вместе учились ползать, ходить, говорить.

Женщины съели спагетти под томатным соусом с базиликом, Урсуле очень понравилось.

— Я правильно поступила, вернувшись домой, — признала она.

— Даже если эта квартира — просто запасной аэродром, потому что последние тридцать лет твоей жизни ты провела в Торре, где и был твой дом.

— И у меня пятеро прекрасных детей. Но только здесь я могу быть самой собой, мне нужно собраться со всеми силами, чтобы разобраться с проблемами, которые меня ждут в Торре.

— Я уверена, все будет хорошо.— попыталась успокоить подругу Дамиана. — Помнишь, о чем мы мечтали в юности?

— О том, что у каждой будет муж. Девочкой ты хотела выйти замуж за мороженщика, потому что твоя мама никогда тебе не покупала это лакомство, и ты ела мороженое только у нас, — напомнила подруге Урсула.

— А ты хотела выйти замуж за поэта, потому что обожала Монталя, и все его стихи помнила наизусть. И муж у тебя все-таки появился, а вот у меня... давай лучше не будем. Я терпела поражения, одно за другим, и все-таки, я тешу себя иллюзиями, что когда-нибудь встречу мужчину всей моей жизни, — призналась подруге Дамиана.

Урсула знала обо всех несчастливых любовных историях подруги, в том числе и о ее романе с женатым нотариусом, который обещал развестись, чтобы быть с ней, и все-таки остался с женой, но, чтобы хоть как-то загладить вину перед Дамианой, он подарил ей бутик на виа Боргоспессо.

— И вот мы вернулись к тому, откуда начинали: две одинокие пятидесятилетние женщины, наедающиеся спагетти, — пошутила Дамиана.

Был поздний вечер, и они уже устали. Подруги поднялись из-за стола, и Дамиана пообещала, что с завтрашнего дня ее домработница займется и кухней подруги.

— Ты сможешь заснуть одна? Или переночуешь у меня? — волновалась Дамиана.

— Я постучусь к тебе завтра утром, и именно я принесу нам позавтракать, — ответила Урсула, обняв подругу. Часы показывали десять вечера. В этот час, в Торре дель Греко, семья заканчивает ужинать. Урсула набрала номер домашнего телефона. Трубку подняла старушка Титина, которая спешно поздоровалась, и пробурчала:

— Подождите, я позову Розарию.

Она всегда так волновалась, когда приходилось говорить по телефону, и предпочитала передавать трубку второй служанке. Урсула услышала, как та зовет Розарию, и как Розария бормочет: "вот глухая, как старый колокол". Две горничные так и проводили свои дни в перепалках, во взаимной критике, но были неразлучны, как два попугайчика.

— Я хочу поговорить с донной Маргаритой, — сказала Урсула, поприветствовав Розарию.

— Синьора ушла отдыхать, она очень устала. Все остальные еще за столом, и у них все хорошо. Хотите, позову синьорино Саверио?

Саверио уже взял трубку:

— Мамочка, как дела?

— Все хорошо, спасибо. Я в растерянности, а так все хорошо. А вы, ребята?

— Приходи в себя сколько нужно. Здесь все под контролем, — уверил Урсулу сын.

— Ты золото. Я люблю вас. Сейчас пойду спать.

Уже в кровати Урсула, против обыкновения, не стала читать. Она выключила свет, и пожелала сразу же заснуть. Потом подумала о Титине, которая всегда звала на помощь Розарию, и вспомнила, как первый раз приехала в Торре, когда они с Эдуардо были помолвлены, и до свадьбы оставались считанные недели. Это были сумасшедшие дни — бесчисленные встречи с друзьями и родными, ежедневные поездки в Неаполь за покупками в самых элегантных магазинах, прогулки по виа Караччиоло, Позилипо, поездки в Эрколано, в Казерту. Темпераментность семьи Сольяно перевернула жизнь Урсулы верх дном, и ей приходилось прятаться в каком-нибудь укромном уголке, чтобы хоть немного прийти в себя.

Как-то она укрылась на кухонном балконе, между горшками с тимьяном и базиликом. Через какое-то время на балкон вошли две служанки, болтавшие между собой:

— Дон Эдуардо просто покорен этой северянкой. Интересно, надолго у них? — спрашивала Титина.

— Они же женятся! — отвечала Розария.

— Синьорина Урсула слишком отличается от нас. Она из Милана, а там холодно, и зимой даже идет снег. И люди там холодные, вот и она никогда не смеется, и говорит мало и тихо. Даже я, не такая глухая тетеря, как ты, не могу расслышать, что она говорит.

— Ты права, она тихоня, зато красавица. Что знает эта бедняжка о наших кораллах, о нашем Везувии, о наших традициях? Она даже обращается к нам на "вы", а донну Маргариту зовет "синьорой". Она должна звать ее мамой! Мамой!

— Она скромная, застенчивая, и богатство семьи Сольяно ее просто пугает. Кто знает, как им приходится на своем севере, когда выпадает снег, — говорила Розария.

— Прячатся в пещерах, — пошутила Титина, и обе служанки разразились смехом.

В этот момент Урсула решила выйти из своего укрытия, и сказала служанкам:

— А летом мы вьем гнезда на деревьях.

Она тихонько вышла из кухни, оставив сплетниц с раскрытым ртом.

Сейчас же, засыпая, Урсула тихонько пробормотала самой себе:

— Как же мне хорошо, в моей пещере, и пусть в Торре никогда не бывает снега...

3.

— Ты знаешь, что домработницы Сольяно обозвали меня пещерной женщиной, когда я впервые приехала в Торре? — смеясь, рассказывала Урсула подруге.

В восемь утра подруги завтракали на балконе в квартире Дамианы, в то время как домработница Дамианы наводила порядок в квартире Урсулы, как подруги условились заранее. Урсула проснулась рано и вышла на улицу, чтобы купить хрустщие круассаны в булочной на виа Ламбро — Урсула решила не предаваться унынию из-за смерти супруга и проблем, которые он ей оставил.

— Пещерной женщиной? Мне кажется, тебе просто польстили, — заметила Дамиана, откусывая кусочек булочки с апельсиновым вареньем.

— Они не со зла, просто я была чужачкой, пришедшей с Севера, из другого мира, с другой культурой. После свадьбы, когда меня лучше узнали, они зауважали и даже полюбили меня. А потом, когда я начала рожать одного ребенка за другим, я стала одной из них. Моя свекровь любит меня даже больше своих дочерей. Сейчас именно у меня в руках пульт управления — после смерти Эдуардо я несу ответственность за семью, за наших служащих, и это право я зарабатывала каждый день в течение этих тридцати лет. И у меня нет выхода: мне нужно стать настоящей коралларой, если я хочу как можно лучше управлять предприятием и семьей. Понимаешь, Дамиана?

— Как никто другой, — ответила подруга, которая уже закончила завтракать. — Я уверена, что ты примешь самое лучшее решение. Сейчас же пойдем со мной в магазин, я покажу тебе летнюю коллекцию, она действительно стоит внимания. Жаль, что я мало продам, кризис затронул и моих клиентов, которые боятся демонстрировать свое богатство. А на обед мы съедим по бутерброду в Гранд Отель де Милан, после обеда пойдем в кино — все равно в бутике остается моя продавщица, которая продает платья гораздо лучше меня.

Дамиана увидела, что глаза Урсулы полны слез.

— Бедная моя подружка, как же у тебя болит сердце... Хочешь, я останусь с тобой?

— Мне нужно немного побыть одной. Давай увидимся в баре в час. Сейчас я пойду к себе, — прошептала Урсула. — Спасибо за все.

Домработница Дамианы, индианка по имени Кики, уже заканчивала уборку и уходила. Урсула свернулась в кресле, включила проигрыватель — Пятую симфонию Бетховена. Она подумала об ужасной смерти Эдуардо, спросила себя, какими были последние мгновения его жизни. Урсула спросила себя, почему ее муж никогда не лечился, если у него были проблемы с сердцем, почему не обращал внимания на свою болезнь, почему не поговорил хотя бы с ней, не говоря уже об остальной семье.

Он так наказывал себя из-за внебрачного ребенка? Или глупо решил, что сильнее болезни? Урсула вспомнила их совместный отпуск на Сардинии, когда она была беременна их первенцем. Как-то они вышли в море на маленькой весельной барке. Эдуардо стал ловить рыбу, Урсула ждала его на берегу — его долго не было, и Урсула начала волноваться. Вдруг лодка перевернулась, и Эдуардо скрылся под водой. Урсула страшно испугалась, она думала, что потеряла его, она кинулась к Эдуардо, вышедшему из воды и стала бить его кулачками в грудь. Эдуардо крепко обнял ее, ласково прошептав: "Никогда не бойся за меня. Я же бессмертный, знаешь?"

Урсула улыбнулась воспоминанию, закрыла глаза и стала слушать любимую симфонию — музыка успокоила ее и придала сил. Она распахнула окна, надела светлый хлопковый костюм, висевший в шкафу несколько лет, и вышла. Урсула села в метро — вышла на площади Сан Бабила, и свернула на корсо Маттеотти. Ноги сами привели ее к ювелирному магазину, где она какое-то время работала в юности. Она остановилась, глядя на драгоценности в витрине. Владельцы магазина давно поменялись, однако качество осталось неизменным. Урсула дошла до маленького бара на углу виа Верри, где всегда быстро обедала в перерыв. Она вспомнила, как постепенно подружилась с Тонино, молоденьким официантом-неаполитанцем, который всегда дарил Урсуле шоколадку, когда она пила кофе, и приговаривал: "Когда у меня появится невеста, я приду к твоему патрону покупать кольца на свадьбу, ты замолвишь за меня словечко, и он сделает мне хорошую скидку". Днем бар всегда был переполнен.

Как-то Тонино попросил у Урсулы разрешения подсадить за ее столик еще одного клиента. Так она познакомилась с Эдуардо. Урсуле не исполнилось еще и двадцати, она закончила педагогический колледж два года назад. Надеясь выиграть престижный конкурс, девушка работала у ювелира на корсо Маттеотти.

4.

Магазинчик Либеро Лураги располагался во дворе палаццо на виа Мельзо, на двери висела надпись: "Мастер-сапожник". Либеро был анархистом, как и его отец, много читал, участвовал в различных собраниях и совещаниях, и по возможности помогал товарищам в беде. Он уже много лет не мечтал изменить мир, и всегда говорил о себе: "Бедный, но честный", приводя в порядок подошвы и носы обуви большими мозолистыми руками, темными от смолы. Редко когда он тачал новую обувь, гораздо чаще приводил в порядок поношенные туфли и ботинки, которые презрительно называл "промышленной ерундой", годной только на несколько сезонов. Либеро считал, что по-настоящему элегантных индивидуумов можно распознать по вручную изготовленной обуви, которая, к тому же, служит всю жизнь.

"Мы живем в одноразовом обществе", — горестно заключал он, и успокаивался, в который раз перечитывая Бакунина и Малатеста, вспоминая немногие моменты славы "этих нищих чертей", как их величала его супруга Дилетта. В действительности Либеро никогда не был женат на Дилетте Конфорти, пусть даже и считал ее супругой: она и их дочь составляли собой его горячо любимую семью. Союз с Дилеттой однажды серьезно грозил распасться: в этот день они выбирали имя для новорожденной дочки.

— Назовем ее Непокорная, как дочь профессора Молинари, — объявил он, думая о товарище-анархисте.

— Ее будут звать Анна, как мою маму, — решила Дилетта.

— Я не хочу имен ни святош, ни мучеников!

Дилетта пригрозила, что уйдет от него, и так как Либеро хорошо знал характер своей супружницы, знал, что она так и сделает, они пришли к компромиссу: девочку назвали Урсулой, и даже если есть какая-то святая с таким именем, ну и пускай, все равно это не традиционное христианское имя, решил Либеро.

Урсула стала светом его очей. Своими огромными руками, так контрастирующими с его хрупким телосложением, Либеро самолично сшил девочке первые ботиночки синего цвета — из кожи козленка. Когда девочка попросила белые туфельки для первого причастия, Либеро расплакался — его женщины обманули его, ведь, в противоречие его анархическим принципам, они посещали церковь. После запоминающейся ссоры со своей гражданской женой, он опустил ставни своего магазинчика, повесил вывеску ЗАКРЫТ ИЗ-ЗА ТРАУРА, и ушел, оставив жену и дочь одних. Он поехал в Венецию — к другу-анархисту, доценту философии в Ка Фоскари, и в душевном разговоре излил всю свою боль и разочарование.