Сказка должна быть доброй

— Но я тоже люблю Альберта! Любимый муж и ребенок — это моя самая заветная мечта!

Грустно покачав головой, Миара сказала:

— Но сбылась она не у тебя. Я знаю, что сделал мой сын. Знаю, что собирается делать дальше, но не поддерживаю его. Нельзя всю жизнь жить во лжи.

— Я не понимаю...

— Поймешь, — сказала эльфика, протягивая руку к моему амулету.

Раздавшийся сверху звук заставил меня резко вскинуть голову, а Леонарда с Эрлом взяться за мечи. Ворон же тотчас отмер и полез в сумку.

— Что это? — тихо спросила я, прислушиваясь к топоту ног на палубе.

— Пираты, — ответил Лео, отодвигая меня себе за спину.

— Но они же нас не увидят? — обернулась я к супругу.

Ворон, не отрываясь от сотворения какого-то амулета, чуть хрипло ответил:

— Смотря какие.

Узнать, что имел в виду супруг, мне не удалось: открылся трюмный люк, и к нам спустился высокий мужчина в широкополой шляпе с ярко-коричневыми перьями. Его длинные черные волосы и борода были заплетены в мелкие косички, перстни с изумрудами украшали трехпалую левую руку, а в правой мужчина держал трость с металлическим набалдашником. С усмешкой посмотрев на нашу компанию, пришедший сказал:

— Ну здравствуй, Черныш! Вот и встретились!

И тут же в трюм спустились еще пираты. С мечами, ножами и самострелами. Что ж, каких-то восемь паршивых морячков. И не с такими плавали. Прикидывая, кого вырубить первым, я почувствовала, как Леонард взял меня за руку. И вдруг случилась страшная вещь: удар в спину. Недаром эльфы славятся своей быстротой. Я даже не успела толком понять, как он это сделал, но Эрл с Леонардом безвольно обвалились на пол, а у меня на шее оказалась цепочка с амулетом, больно обжегшим кожу и затянувшим глаза черной пеленой.

С этого момента все происходящее стало видеться как будто со стороны. Благодаря Миаре. Я увидела, как мое тело, подхваченное Вороном, легло на пол за друзьями, а предатель, загородив его еще и собой, поклонился пирату. А затем сказал:

— Я хочу предложить сделку.

На это пират расхохотался:

— Нахал! Вот скажи мне, как ты посмел появиться в моем море? По глупости или по наглости?! Неужели ты всерьез думал, что мое заклятье пройдет для тебя бесследно и я тебя, крысу, не почую? Или решил, что твои камушки оградят тебя?

— У меня просто нет другого выхода, — спокойно ответил Ворон. — Это моя жена и я должен переправить ее в дом родителей.

— А мне что с того? — усмехнулся капитан. — Думаешь, я девок не убивал? С чего ты решил, что мне будет интересна какая-то там сделка?

На это Ворон лишь развел руками:

— Эти два воина сейчас полностью под моим контролем. Ты видел, как сражаются берсеркеры даже нашпигованные стрелами? Хочешь посмотреть? Поверь, пока ты прочтешь заклинание черной метки, и твои люди смогут поднять на меня руку, большинство будет убито. Остальных добью я. Поэтому и говорю, что пришел предложить тебе сделку. Ты можешь взять этих двоих в качестве отступных, позволив нам с женой спокойно уплыть домой. Они крепкие ребята, дорогие рабы.

Задумчиво потеребив одну из косичек на бороде, мужчина спросил:

— По папенькиным стопам пойти решил? Тот ведь тоже хотел бросить море из-за бабы. Правда, как болтали, до желаемого берега не доплыл.

— А я доплыву, — чуть дрогнувшим голосом ответил Ворон.

— Да, у тебя шансы побогаче будут, — усмехнулся собеседник. — Но учти, всегда везти не может.

Посмотрев пирату в глаза, Ворон ответил:

— Это мы еще посмотрим. Я хочу нерушимую клятву, что по твоему приказу или просьбе никто и никогда не тронет ни меня, ни кого-либо из близких мне людей.

В ответ на это мужчина положил обе руки на трость и, чуть склонив голову набок, насмешливо спросил:

— Сам-то понял, что сказал?

Полуэльф ничего не ответил. Лишь легким движением руки поднял короля на ноги и заставил выкрутить мечом пару восьмерок. Леонард сделал это, смотря на пиратов пустыми, невидящими глазами, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Хотя с недолеченным плечом такие упражнения должны были причинять боль.

— Я жду, — тихо произнес Ворон, глядя пирату в глаза.

Несколько минут в трюме висела напряженная тишина. Леонард замер с мечом в руках, враги же стояли, схватившись за рукоятки, но не спеша доставать оружие.

— Да пес с тобой! — вдруг расхохотался главарь. — Дам я тебе нерушимую клятву в обмен на амулет контроля.

Посмотрев на протянутую ладонь, Ворон кивнул и вынул из кармана связку камушков на кожаной нитке. Едва амулет коснулся руки пирата, он произнес:

— Перед лицом Стихий клянусь, что по моему приказу или просьбе никогда не будет причинено зло ни этому полуэльфу, ни близким ему людям. Да будет так!

Как только прозвучало последнее слово, Ворон отпустил шнурок, и связка камней перекочевала к капитану вместе с подконтрольными ей.

— Люблю иметь дело с лопухами, — улыбнулся пират, шутливо приподняв шляпу.

А затем развернулся и гаркнул своим людям:

— А ну живо грузите товар! Все и всех, что найдете!

Пираты добросовестно обчистили лодку, уведя даже капитана и оставив только минимум припасов. Видимо, чтобы не причинить вред. Когда абордажные крюки были сняты, Ворон запер трюмный люк, а сам встал к штурвалу. На этом мое видение закончилось.

* * *

Я снова осознала себя сидящей на алтаре в подвале эльфийского дома. На моих руках лежал мой сын, а рядом сидела Миара, держа в руках снятый с меня амулет. Надо же, а я уже и забыла, как это больно, когда бьют в спину...Как он мог...Взял и продал. Легко и непринужденно. Скотина!

— Ты неправа, — тихо сказала эльфийка. — Мой сын просто защищал своего ребенка. Если бы тебе пришлось драться, дитя бы не пережило этот бой. Он бы почувствовал, что мешает, и оставил бы тебя. Эльфийские дети появляются на свет только если действительно желанны. Стоило бы тебе только подумать, что ты этого не хочешь, что ребенок тебе мешает, он бы ушел.

Посмотрев на сына, я испытала ощущение дежавю, ибо снова в голову упорно лезли мысли о простой арифметике. Одна жизнь взамен двух. Справедливо ли?

— Не думаю, что твои друзья мертвы, — также тихо сказала Миара. — Насколько я знаю сына, они должны были попасть в круг его близких людей. Так что, скорее всего, они просто проданы в рабство.

Все также не глядя на эльфийку, я спросила:

— Зачем вы мне это рассказали?

— Потому что, если ты хочешь остаться здесь, это должен быть твой сознательный выбор. Тебе придется всю жизнь носить этот амулет, но если он будет надет добровольно, моему сыну не придется сдерживать твои воспоминания. Если Альдерт узнает, что мой сын привел в дом стихийника, да еще и сделал его ребенка наследником эльфийской крови, он убьет вас обоих. Магов мой муж презирает еще больше, чем людей. Поэтому сейчас я хочу, чтобы ты решила: любишь ли ты моего сына? Готова ли ради него отказаться от себя и своего прошлого? Дать ему ту любовь, которую он заслуживает? Хочешь ли ты дать ему тихую, счастливую семейную жизнь? Если думаешь, что у меня нет прав такое требовать, то не забывай: я дала тебе жизнь.

— И теперь хотите ее забрать? — у меня вдруг перехватило дыхание и защипало глаза. Да, я всегда знала, что этот момент настанет. Я всегда знала, что у всего в жизни есть цена. Но воистину одно дело знать, а другое понять и принять расценки. И, казалось бы, все просто: надень камушки и живи долго и счастливо. Своей сбывшейся мечтой. Но, увы, не своей жизнью. Забавные кривые 'хорошо' и 'правильно': иногда они становятся строго параллельными прямыми. Без единой точки соприкосновения. И как бы мне ни хотелось, чтобы было хорошо, я не могла. Потому что это было бы самое худшее из возможных предательств — предательство себя. Своих принципов, своей жизни, своей души. Да, мне хочется иметь тихую семейную жизнь. Но не такой ценой. Мне проще признать, что моей мечте не суждено сбыться, чем продать за нее душу. Поэтому, подняв глаза на эльфийку, я тихо спросила:

— А что будет, если я откажусь?

Миара в ответ пожала плечами.

— Ничего не будет. Просто оставишь ребенка и уйдешь на все четыре стороны. Но никогда сюда не вернешься. У тебя четыре минуты. Решай.

Да что тут решать? Если бы я хотела остаться, то даже и не думала бы о другом. Кто-то называет нравственностью умение наступать себе на горло во имя некоего 'правильно'. Я же называю это проклятьем, жутко мешающим жить. Причем, таким, от которого ни один амулет не поможет. Ведь самое противное в нем, что ты не не хочешь сделать по-другому, а просто не можешь. Хоть разум говорит, что надо остаться, что-то внутри не дает сказать "да", сводя голосовые связки, при попытке произнести неверный ответ. Я уже почувствовала, как за спиной начал потихоньку тлеть подожженный мост. В таких случаях лучше не мешкать. На пепелище всегда хочется плакать, поэтому лучше отвернуться и, не оглядываясь, убежать прочь. Похоронив, утопив или развеяв по ветру пепел прошлого. Это уже не моя жизнь, так пусть мне и не мешает. Осторожно поцеловав сына, я отдала его Миаре, и направилась, было, к выходу из подвала, но эльфйка остановила меня.

— Через дом тебе идти нельзя. Без амулета Альдерт почует в тебе мага. Тебе придется выходить здесь, — Миара указала мне на зарешеченную отдушину в углу. И я подчинилась: безропотно открыла решетку и полезла в узкий темный лаз, в конце которого брезжил свет моей очередной новой жизни. Кто сказал, что у человека всего лишь одна судьба? По моим наблюдениям, их ой как много. И менять их можно, как перчатки. Или их нужно так менять, коль иного нет?

Те же эльфы, только в профиль

Я всегда любила ласковые объятия дождя. И всегда любила шепот ветра. Но, увы, "всегда" очень ловко умеет превращаться в "когда-то". Так бывает. Случается иногда. И теперь я ненавидела льющуюся на меня сверху ледяную воду и пронизывающие колючки ветра, пробирающие до костей. Шлепая по грязи босыми ногами, стуча зубами от холода и эмоций, я шла вперед, стараясь хоть как-то закутаться в просторную белую сорочку. А вернее в отодранный лоскут подола: все теплее, если плечи прикрыты.

Кое-как выбравшись наружу из подвала, я с трудом перелетела через ворота, чуть не лишившись при этом сознания, и теперь брела по обочине единственной дороги. Если мне правильно помнилось, так можно было добраться до города. Главное, не околеть раньше. Стиснув зубы, я изо всех сил заставляла себя передвигать ноги. Хотя очень хотелось лечь прямо под кустом и уснуть. Но я вполне понимала, что в таких условиях сон запросто может стать вечным, поэтому упрямо шла вперед. И чтобы отвлечься от мрачной действительности, размышляла о своей не менее мрачной судьбе. Интересно, кто в этот раз выкинул фортель: она или я?

Конечно, уползти прочь с гордо поднятой головой дорого стоит! Как минимум, здоровья. Ведь даже не подумала попросить нормальную одежду! Как не подумала упереться и не уходить без ведома Ворона. Хотя, неизвестно, что лучше: замерзнуть в неведении или замерзнуть, узнав, что все так и задумывалось. А ну как супружник повторил бы слова маменьки? Нет! Не хочу об этом думать! Теперь мне было совершенно ясно, почему уехавшие к эльфам никогда не возвращались в свои деревни. А также было ясно, зачем сказочно расписывали плюсы таких браков. Ведь кто, зная о петле, в нее полезет? Интересно, скольким человеческим простушкам удавалось выжить после принесения потомства?

Чем дальше я шла, тем холоднее мне становилось, и тем более крепли сомнения в правильности содеянного. Забавно, вроде бы в моей проклятой жизни, плохого было в разы больше, чем хорошего. Однако когда мне предложили ее выбросить, то вцепилась в нее чуть ли ни всем, чем можно. И главное из-за чего? Из-за любви? Из-за долга? Из-за дурости? Вот последнее очень похоже на правду.

Что мне теперь делать? В чужой стране, без денег, почти без одежды и совершенно одной. Ну вот ради чего я все это затеяла? Ради якобы верности себе? Глупо! Принципами особо не прокормишься и не согреешься. А вот околеть из-за них очень даже реально. И кому от этого будет лучше? Вряд ли на моей могиле поставят мемориальный камень с надписью: 'Здесь лежит неимоверно принципиальная особа, гордость королевства и цвет нации'. При существующем раскладе мне могила-то вряд ли светит. В лучшем случае звери сожрут.

Или я ушла ради поисков друзей? Еще смешнее! Ведь если рассудить здраво, то у величества есть рыцари Альдэго. И если они ему так же верны, то они их и вытащат. А если нет, то что я могу сделать?..

Вдруг в мои мысли бесцеремонно вторглось низкое протяжное 'Му-у-у', заставившее резко остановиться, а последовавший затем шорох в кустах живо напомнил подзабытые навыки: я очутилась на дереве раньше, чем сообразила, что происходит. Однако предосторожность оказалась лишней: на тропу выломилась всего лишь корова, правда странной ярко-красной масти. Животное ошалело покрутило головой, пытаясь скинуть с рогов застрявшую ветку, а затем подняло взгляд и увидело меня. Я готова поклясться, что произнесенное ей 'Му-у-у' теперь было радостным. А произошедшее далее чуть не уронило меня с ветки. Корова подошла к дереву и, встав на задние лапы, оперлась копытом одной из передних на ствол. Посмотрев на меня огромными зелеными глазами, животное повторило свой вой, но в этот раз с интонацией мольбы. Вернув свою челюсть на место, я осторожно спустилась на землю и тут же была ухвачена зубами за подол и потянута в направлении кустов.

— Да поняла я, поняла! Пусти, сама пойду! — я таки вырвалась из коровьей хватки.

За кустами оказалась небольшая полянка-стоянка: в центре под небольшим шалашом-навесом потрескивал костерок, рядом лежала сумка с вещами и клочья разорванной одежды, а у одного из деревьев нервно переступал привязанный конь. Но крови нигде не было.

Корова между тем подошла к тряпкам и пнула что-то копытом, да так ловко, что это что-то прилетело аккурат к моим ногам. Подняв флягу, я почувствовала кисловатый запаха оборотного зелья. Что ж, это много объяснило. Этим напитком иногда пользовались воины или воры, если совсем уж сильно припекало. Оборачивались пантерой, волком, львом или просто змеей, делали свое дело и превращались обратно. Обычно зелье выпивалось ими ради дополнительной ловкости, скорости, силы или скрытности. Причем, добровольно. Здесь же превращение явно произошло неожиданно для жертвы. Об этом красноречиво говорили не только клочки тряпок, но и донельзя грустные коровьи глаза. Хотя у этих животных они всегда такие. Положив флягу на землю, я подошла к корове и, не удержавшись, погладила ее по голове.

— Как же тебе так угораздило-то?

— Муу! — возмутилась та, стряхнув мою руку. Ну да, на жалость в такой ситуации я бы тоже обиделась.

Корова, все также гневно пыхтя, подошла к сумке и чуть подтолкнула ее по направлению ко мне. Кивнув, я уставилась на содержимое. Правда кроме сменной одежды и прочих походных атрибутов ничего не увидела.

— Что я должна тут найти? — спросила я, подняв голову.

Вместо ответа меня потянули за оторванную часть подола, сорвав его с моих плеч. Поняв, что мне предлагают переодеться, я смущенно улыбнулась: