Лесса (общий файл) (заморожено)

— Так вот какой конец ты мне уготовил? Я — пройду. И завершу то, что должен. Ты на самом деле думал, что я помогу тебе поработить тех, что остались? Уничтожить непокорных? Безумный, жалкий, тщеславный старик.

— Нет! Я хотел передать тебе власть! — Броган побелел, лицо покрылось испариной. — Ты... Ты хочешь уничтожить ... магию?! Это невозможно! Ты болен, Арран. Я помогу тебе! Поверь мне, клянусь всем, что у меня есть, мы должны были выйти вдвоем! Ты был готов, мне недолго осталось, я умираю, ты же знаешь! Твоя дочь, Данийя...

Арран залепил по мерзкой роже, чудовищной силы удар свалил врага в воду.

Он ждал, когда Броган вынырнет. Пальцы свела судорога, ему почудилось, что вместо ногтей выросли когти дракона, прорвав кожу, мясо. Арран разжал пальцы, игнорируя боль. Кожа, обожженная магией ключей, налилась чернотой, ногти блеснули стальным отливом. Что с ним? Глаза, руки... Пустое. Какая теперь разница?

Броган вынырнул, загребая руками, отплевываясь, торопливо, размашисто попятился от Аррана, став под купол водяных искр. Арран зачерпнул прохладную отраву, сполоснул лицо. Кожу стянуло, закололо морозом.

— Ты не солгал, когда сказал, что магия стихий в Арсенале бессильна. Редкий случай. Ты, мразь, лишь умолчал, что этот источник — центр силы. Когда-то дарящий жизнь, теперь это сама смерть. Вы, предатели, посмели жизнь уподобить смерти, — Арран провел ногтем по ладони, капнул кровью в озеро. Вода вскипела, свинцовая поверхность почернела и вновь засияла сталью. — Знаешь, что происходит, старик? Магия, которая должна была меня убить и не убила, теперь, получив частицу меня, ищет жертву. Как вампир, не допивший кровь и преследующий ускользнувшую добычу, сходит с ума, так и эта лужа сейчас давится тем, что не может сожрать. Все просто. Так просто, что даже не верится. Никаких заклинаний, редких ингредиентов, взрывов и стихийных бедствий. Клин клином. Золотое правило.

— Ты всех уничтожишь! Ты выжил из ума! — простонал Броган.

— Я то, что сотворил ты.

Броган с ужасом ощутил, как густая, вязкая жидкость наливается неимоверной тяжестью, сдавив нутро, словно его сжал кулак злобного великана. Поверхность испарялась, клубы пара густели на глазах, тихий звон перешел в тошнотворный писк, разрывающий барабанные перепонки. Маг тонко завыл, пытаясь вырваться на свободу, шевельнуться, но силы, куда более мощные, чем его, спеленали жертву, давя в смертельных объятиях огромной змеи. Последнее, что он видел, были лица. Кошмарные лица. Он всхлипнул и замолчал, немея от ужаса и странной боли, пронзившей грудь.

Аррана не трогала агония мага. Он тоже смотрел, каменея от бури чувств, накрывшей его с головой. Тысячи лиц с черными провалами вместо глаз, мужских, женских, они безглазо смотрели, не говоря, не прося, не умоляя и не вопия о мести. Они просто возникали, одно за другим, эти лица, и уходили в никуда, как дым, мираж. Как время. В горле Аррана стал ком.

Они были.

Они могли жить.

Его не трогали стоны Брогана. Волосы мага побелели, морщины испещрили лицо, кожа обвисла, он вмиг постарел на сотню лет. Дряблая шея окрасилась свинцом, неотличимым от воды мертвых, темная полоса поднялась ко рту, скользнула в нос, залила глаза, круглые от ужаса. Крики Брогана перешли в невнятное бульканье, стоны, жалкий старик, который ещё недавно был главой Конклава, силился, всхлипывая, что-то сказать, цепляясь за столб белого льда. Арран сел на бортик, провел рукой по ледяной, плотной поверхности. Пальцы закололо, ладонь приняла человеческий вид. Дикий вопль ударил в стены, отразился дробным эхом. Фонтан задрожал, сочась черными струями, забился пойманной змеей и разлетелся, хлестнув осколками льда, едва не располосовав лицо Аррана. Он не шелохнулся. Смотрел.

Не видя, не говоря.

В этот самый миг, где-то там, в замках, дворцах, харчевнях, за столами, у тронов, на перинах, у тиглей в подвалах умирают маги. То, что не видишь, как бы и нет. Но оно есть. Смерть настигла своих жертв. Кто-то выживет... Но, такую жизнь вряд ли назовешь жизнью. Молодая поросль, которую не успел изувечить обряд, сейчас, наверное, безумствует, скачет, вопит на радостях от обрушившейся на них свободы, но скоро, уже сегодня они поймут, что силы, которыми они обладают, требуют дань одиночеством и жизнью изгоя. Гонимый зверь. Он, Арран, может дать истинную свободу этой мелюзге. По крайней мере у тех, у кого крепок стержень, кто выстоит, будет шанс. Будет выбор. Пока у них есть сила, магия, их будут гнать по жизни сворой собак. Несколько лет. Всего лишь несколько лет... Он просит у судьбы так немного! Портал может вышвырнуть его в океан, на ледяную вершину, впаять в камень, проткнуть ветвью дуба, даже вылепить монстра, если не повезет и рядом окажется медведь или щиплющий травку козел. Если судьба на его стороне, он выберется, останется жив. Это будет знак... Он так ему нужен, этот знак! Он один... И всегда будет один. Его путь — проклятый путь.

Путь дороги Теней.

Он хотел, планировал обрушить Цитадель. Но не смог. Это сильнее его... У Дани была сила, она должна была, могла оказаться здесь. Его Дани могла брести по этим коридорам, сонная, теплая с утра, пахнущая молоком, сладостями.

Живая.

Слезы ожгли глаза, Арран зло тряхнул головой. Ради неё, ради детей, тех, кто родится с силой, он должен освободить их окончательно и бесповоротно. Соблазн, амбиции, жадность и гордыня будут всегда, и магия не должна быть наложницей в грязных, похотливых руках.

Лучше смерть.

Арран открыл ладонь, над пальцами крохотным солнцем завис огонек. Магия стихий воскресла из мертвых. Значит, Воды Возмездия мертвы. Значит, путь ... верен.

Дымка, стелющаяся по углам, сгустилась над мертвым фонтаном, приняв очертания костлявого, длинного лица, повеяло лютым холодом. Провалы глаз уставились на Аррана. Хранитель. Дух, когда-то навевавший ужас даже на Конклав, сейчас походил на тень самого себя.

— Почему ты мне не помешал? — помолчав, спросил Арран.

— Ты выбрал смерть. Я желаю покоя, — тихий, принизывающий до печенок голос был невыразителен, мертв.

— Мне нужна карта сил. Где она?

— Алчущий истину должен обрести её сам...

Дух растаял, исчез, оставив после себя запах грозы. Арран ругнулся про себя, встал и побрел назад, к стеллажам, каждый шаг по лестнице давался с неимоверным трудом. Ноги не шли, чудовищная усталость криком кричала в каждой клеточке, жилке, мышце, но уже совсем скоро он будет знать, подарят ему вечный покой, небытие, или борьба только началась. Вот тогда ему понадобятся все силы, только тогда он сможет позволить себе отдохнуть. Арран шепнул формулу, выпустив поисковые огоньки, присел на ящик и принялся ждать. Сферы тревоги уже должны подать сигнал о нарушении договора, но угроза его не трогала. Он успеет. Это для планов Брогана время играло решающую роль, для него же время не враг, он может сдохнуть здесь без воды и пищи, и ни одна тварь не придет на выручку. Открыть портал в Арсенал невозможно, а прочие входы-выходы без ключей Конклава замурованы навек. До него не добраться, по крайней мере, быстро, а караулящие на выходах маги напрасно ждут. Он и сам бы хотел знать, куда его зашвырнет...

Желтые искры собрались в рой над предпоследней в ряду полкой, образовав светящийся круговорот, окрасились алым. Арран подошел, сбросил стопки книг на пол, подняв клубы пыли, и увидел ряд коробок, обтянутых черной, потрескавшейся кожей. Перебрал, изучая ярлыки, тихо выругался. Карты не было. С третьей попытки он все же нашел то, что искал. Легкий небольшой тубус, спрятанный в тайник в виде книги. Обезвредив, сломал печать и развернул свиток.

На темной от времени, пахнущей тленом толстой коричнево-серой коже, неярко светились очертания материков, рек, островов и океанов, неровные линии которых пересекали четкие фигуры, в перекрестьях которых были они. Центры силы. Узловые точки, сквозь которые магия циркулировала, питала жизнь и несла смерть. Родниками эти точки не были, скорее, это сердца, артерии и вены. Ему остается вычислить ритм. Люди, нелюди, все живут, подчиняясь этому биению. Эльфы, оборотни, кобольды, гоблины и дварфы, у всех своя пуповина, а матка, эта огромная, всеобщая сущность, покровом объявшая мир, кажется неуязвимой... Но у неё есть жизнь. Есть сердце, пульс.

Значит, её можно убить.

Если у него все получится, то для магических рас, рас, для которых сила главный элемент жизни, элемент, который куда как ценнее, чем кровь, наступит судный день. Не выживет никто, разве что станет монстром. Стоит ли жалеть... Они вволю убивали. Настал и их черед... У Аррана закололо под ребрами, он машинально потер грудь, тряхнул головой, прогоняя слабость.

Накипь должна быть очищена твердой рукой. Никакой магии. Никакого рабства. Видя врага, чуя его дыхание, глаза в глаза, меч на меч, лук на лук. И взгляд зверя, готового напасть, которого ты уже не сможешь сжечь ленивым жестом... Все честно, как и должно быть. Когда-нибудь, в далеком будущем, те, кто выживет, придумают, как убивать друг друга. Издалека, трусливо, подло и бесчестно, отравляя землю, воздух, воду, даже самих себя. Отравляя своих детей. Это его не волнует. Лестницу в небытие мы начинаем строить с рождения, и то, из чего ступени и сколько их будет, только наш, собственный выбор...

Пора. Арран бросил взгляд на поверхность, отливающую сталью. Броган канул. От воды поднимался кровавый пар, обломок фонтана плюнул чернотой и умолк. Арран встал, поднял руки и открыл временный портал. Перед ним заструился воздух, дохнув холодом. Ненадежный, нестабильный, но путь. Если ему дано, предначертано, он останется жив. Если верен путь.

Он не может не быть верен.

Арран закрыл глаза, увидел лицо дочери. Она улыбалась, сияя глазами. Отогнав видение, собрался с духом. Много ему не надо. Весь мир.

Мир, где будет править не магия, но меч.

Он стиснул зубы и шагнул в портал.

24

Ферн оглянулась и, как и думала, увидала сестренку далеко позади. В десятый, сто сотый раз. Терпение, в конце концов, лопнуло. Ноги в кровь собьешь, пока найдешь дичь, которую дозволяет убить Даану, неподъемная сума с мясом, бессонная ночь из-за костяных собак, и, самое-самое, ребячество сестры, словно нарочито дразнившую Ферн, переполнили чашу. Застыв на месте, Сайли неспешно вплетала в рыжую косу вьюнок, словно и не близился вечер, у них уже было укрытие, и им оставалось только лежа поплевывать на звезды. Ферн придержала шаг, рявкнула:

— Клянусь Даану, это последний раз, когда пошла с тобой! То тебе жаль бедненькую косулю, то тебе чудится всякое, а то ты углядела редкой вонючести цветочек! Поклянчи у Бренны снарядить тебя в домашний курицин отряд, тебе там самое место! Я ждать больше не буду, а ты оставайся, если невтерпеж собирать букетики и мурлыкать песенки, глядя на закат. Скоро ночь, сама воюй с тварями, раз тебе некуда поспешать!

Сайли скорчила рожицу и расхохоталась, глядя на помрачневшее лицо сестры.

— Когда ты уже повзрослеешь, — проворчала Ферн, и, не дожидаясь все ещё фыркавшую от смеха Сайли, пошла вниз с холма, изредка постукивая палкой в высокой, густой траве. Черная гремучка, водившаяся в этих местах, ядовита, как сама смерть, и предосторожность не помешает, хотя, судя по темнеющей полоске неба, время змеиной охоты ещё не настало. Долго сердиться на сестру она не могла, как бы ей не хотелось. Внешне они совсем не походили друг на друга, невысокая, рыжая, вся в веснушках зеленоглазая Сайли, волос в волос мать, и черноглазая, черноволосая, смуглая ширококостная Ферн, сказалась кровь отца, они, хоть и цапались, как эльф с дварфом, но, если беда, друг за дружку стояли крепко. Отца заменил Элбаннон, а мать — Даану, но Ферн от этой замены легче не стало. Да и звали их тогда вовсе не Сайли и не Ферн... Рыжику проще, в тот страшный день она была совсем кроха... Курицы, что прижились в стае, натаскали сестренку по всяческим премудростям, приучили к книгам, что хранились в логове Бренны, но она осталась все той же смешливой девчонкой, которую знала Ферн. Даже война не смогла её изменить. Она гордилась Сайли, несмотря на все её повадки резвого щенка и тягу к ученостям, что лишь помеха для воина. Не умствовать, а бить прямо в глаз, вот задача лучника и разведчика, а из книжонок шубы не сошьешь и детишек не накормишь. Ферн немного успокоилась. Сайли, несмотря на свою несерьезность, была одной из лучших стрелков, Ферн не раз и не два обязана ей жизнью. Впрочем, как и Сайли ей. Жизнь в лесу каждый день и час грозит бедой, ничего странного, что дриады редко доживают до седых волос, что уж говорить о войне, что прокатилась по их жизням огненным колесом. У Сайли шрам под грудью, у Ферн к дождю болит простреленная нога, им ещё повезло, волей Даану, но другие дриады, друзья, сестры, остались лежать в траве... Ферн вздохнула. Что ж... Они воины. Долго здравствуют только курицы, что смотрят за животиной, занимаются готовкой, пошивом и постирушками, неспособные ни выстрелить белке в глаз, ни прибить лесную нежить, а дриады-воины непрестанно должны быть начеку. Вот и сейчас...

Элбаннон волновался. Ферн, чувствовавшая лес, как самое себя, явственно ощущала его беспокойство. Его волнение передалось и ей, но сестра на её тревоги, высказанные вслух, лишь скорчила одну из своих рожиц. Дриада вздохнула. "Точно щенок бестолковый, оставь одну, пропадет ведь" — пробурчала она себе под нос и насторожилась, услыхав отдаленный, едва различимый в шуме ветра вой. Ферн замерла, всматриваясь вдаль.

Ковер Элбаннона распростерся, насколько видел глаз, переливаясь всеми оттенками зеленого, уже местами начавшего желтеть и краснеть. Над лесом взмыла стая переполошенных ворон и закружила над верхушкой подпирающего небо священного древа Даану. Кто? Кто посмел тревожить его покой?

Сайли подошла неслышно, стала рядом.

— Когда свежевала косулю, мне привиделось что-то, будто тень промелькнула, — тихо сказала Сайли. Смешинка ушла из глаз, на её тонкое, зеленоглазое лицо набежала тень. — Я подождала, но все осталось тихо, вот и подумала, что показалось.

— Может, и не показалось. К Бренне три дня тому как заявились эльфы и убрались ни с чем, судя по рожам, — проговорила Ферн. — Значит, что-то ушастым надо было от нас, за просто так они к нам не сунутся. Что-то стряслось. Да и подорожная должна быть красных печатей, чуть ли не от самого Мэррила, к Бренне дальше постов без такой не попасть, разве что на сук с веревкой.

— Что им может быть от нас надобно? Элбаннон?

— О наших землях они могут только мечтать, пусть сожрут свои уши, но мы теперь их данники, вот и приперлись за какой-то надобностью, видать, шибко не простой. За какой-нить ерундовиной они к нам не сунутся, шальные стрелы, они шальные стрелы и есть, и плевать на перемирие. Неспроста это, Рыжик. Что-то недоброе надвигается. Да и Отец беспокоится, шкурой чую.

— Он всегда волнуется перед грозой, — фыркнула Сайли.

Ферн глянула на тучи, что собирались в синеющем вечернем небе, ветер усиливался, его порывы становились все холодней, но привычное дыхание небес не могло вызвать мерзкое ощущение надвигающейся беды.