Два цветка на букет

Белая не дрогнула, лишь слегка осела в землю. Беременна..? И — молчит на наглый поклёп обезумевшего от неудач мужа?! Нет, я-то видел, как Марта относится к синему прилипале, и ни за что и никогда...

Тонкая талия под розовыми облаками грудей напряглась — удивительно, как чётко просвечивало сквозь мохнатую ткань-паразит роскошное тело. Оно снова выглядело совсем молодым, как налитой первой спелостью сочный фрукт.

— Да, это так. — Тихий голос женщины отдался в голове звенящим ударом. — И раз Чад клянётся, что с его стороны всё 'понарошку', ответственность за жизнь ребёнка — моя, равно как и право решать её. Что до отца... отцом станет тот, кто действительно это может — мужчина, а не махровый цвет.

Что за бред? Неужели мыслечтецы не смогли поймать поганца на лжи насчёт 'понарошку'? Ведь Чад растрепал о своём увлечении по всей ноосфере! Или смогли... но не захотели?

— Ой уж 'мужчина'! — Дари глухо прихрюкнул. — Что тебе заделает перестарок-мертвяк, кроме выкидыша? Может, хватит корчить драму и всё-таки сделаешь что велено? Ньяр! — почти с мольбой воззвал покинутый муж к старшему.

— Разойдись!

Приказ заставил нас отступить к деревьям и смешаться с их корявыми силуэтами. Пользуясь случаем, я переместился к Марте (благо найти её взглядом не составляло труда), но женщина утекла на два шага, даже не примяв высокий мох. 'Зелёные нити?..' — нет, даже там, где она оседала в землю, не осталось ни отметины стоп.

Словно следуя сходным мыслям, Ньяр внимательно разглядывал что-то у себя под ногами. Наконец, он выпрямился и вперил взгляд во мрак:

— Третий! Ещё дуэли захотел, с главой?!

— Никаких дуэлей не будет.

Казалось, темнота сползла с Катиона как покрывало. Поравнявшись с главой, непокорный слуга дёрнул себя за пояс и отвёл плечи так, что чёрный халат соскользнул на землю. Тонкий белый силуэт в безлунном свете казался похожим на червя-паразита.

— Лазутчик цветных и не обязан чтить правила, — рассмеялся черноустый. — А ваши ляповатые регалии... отдайте второму!

Зависла краткая тишина. Ньяр не сделал и шага в сторону наглеца, позволившего себе столь дерзкое заявление, но вдруг круто развернулся в нашу сторону: 'Лови её!' — и я едва успел рухнуть вниз от россыпи чёрных точек и линий, обрушившихся на нас с соседкой.

Земля приняла тело мягко, как тина. Глухое небо взорвалось красным и синим, и в бешеном месиве цвета вспыхнули белые солнца. Горло онемело, мозг шуршал в черепе, как вата. Всё оказалось вовсе не похоже на тот, первый, раз, что в лесу. Ярче и чувствительнее, как кошмарный сон.

Я парил в сиропе; перед глазами мелькали ослепительные звёздные диски. Неведомая сила мягко оторвала моё тело от подстилки и потекла по нему холодными струями. 'Хочу в сугроб', — прошептали губы, и ладони потянулись вперёд. По лицу проехался тяжёлый, гладкий и горячий каток, вдавив глазные яблоки, сплюснув нос и чиркнув по резцам. Левое ухо завяло и превратилось в сухой, колючий лист.

— Покраснело, — гулко сообщил Ньяр. — Живучий, шельма!

Восприятие вернулось. Моё тело навзничь лежало на мокром мху, впереди чернели облака, а вокруг толпилась троица чёрных. Сильно пахло орехами и грозовой свежестью.

— Так почти и не задел, — звонко сообщил Вигитт. — По волосам... дело житейское.

— Пусть забирает своё 'наследство'. — Голос Дари звучал, будто тот надел на голову ведро. — Одёжки от замухрышки. Тьфу, только зря смолу переводили!

— Он депортировал?

Я шатко принял вертикальное положение. Ссадину на макушке покалывало, но это единственное, что причиняло неудобство после удара гипнозом. Ни Катиона, ни Марты видно не было. Пышный, чёрный Ньяр выглядел, будто только что слопал большую пиалу сладкой каши (знал всё заранее?..). Учитель сохранял спокойствие, но его выдавала выкрученная верхняя пуговица на халате.

— 'Депортировал'! — Вигитт хмыкнул. — Да, коли ты так называешь побег. — Лунноволосый улыбнулся, явно что-то вспомнив: — Паршивец, как ты догадался, что Марта — морок?

— По... фантазиям.

Мы посмотрели в глаза друг другу и рассмеялись в два голоса. Но веселье длилось недолго. Скользнув взглядом по мху, лунноволосый резко посерьёзнел. Оторвав пуговицу от халата, швырнул её в темноту и выправил пенное кружево белых нитей так, чтобы скрыть неряшливость костюма.

— Эй, не склоняй там младших на панибратство. — Ньяр толкнул меня в бок. — Иди, примерь регалии, что ли. И подлатайся. А с завтрашнего — за обязанности! Там и объясню.

Я поискал взглядом сброшенную Катионом накидку. Густой покров полянки пестрил следами: прямо и наискось пробегала цепочка моих (самых резких и глубоких), под ногами главы расстилался путаный узор более крупных, но слабых, и ещё одна линия — узкие и средние по глубине — шла к 'месту суда' туда и обратно. Больше — никаких, в том числе возле 'отказных' регалий. Видно, пищи для размышлений немало.

Гладкий дрэк чёрного халата нежил кожу пальцев, в отличие от грубого полотна моей рубахи. Но серый балахон теперь казался намного милее и ближе — родной и заслуженный, он не являл собой напоминание о роковой ошибке. Моей — или ещё и Катиона? Ни за что не поверю, что он, мыслечтец и врач, не сообразил, как именно самоуверенная обезьяна собирается сдюжить с врагом. И что не знал способа противостоять разъяренным порханкам.

'Ненавижу аннигиляцию'... 'Везёт чёрным — посмотрел, и всё'... А вместе с тем — блестящая победа над Дари в чёрной сфере. И ускользнувшее от прежнего моего внимания замечание Чада 'знаешь как они там друг друга шерстили'. Почему в дуэли 'смотреть' можно, а в туалете нельзя? Гипноз очищает поле от хаоса и заодно голову от памяти — в том и другом имелась возможность убедиться. Общее — стирание. Разница..? Мне, как животному, по споры ходить неопасно, однако гипноз вредит. Может, сердце идеи в том, что чёрная сфера действует сразу на двойственное пространство, а аннигиляция — опосредованно, через симбионта?

Я пришёл в себя от мыслей уже в жилой пещере: задумавшись, спустился не к библиотеке, а более привычным ходом, по коридору, где размещались лазарет и синяя комната. Перед входом последней мой путь и подошёл к концу. Взгляд привлекла злополучная урна. Концентрат чёрных спор — как раз то, что нужно для экспериментов. Так, где-то в карманах у Катиона должна заваляться ёмкость для смыва в туалете...

Искомого флакона как не бывало. Зато из рукава накидки выскользнул деревянный медальон на суровой бечёвке: в круглую пластину была вписана ладонь с растопыренными пальцами, на которой лежала схема: цепочка вертикальных стрелок связывала жирную точку, прямоугольник, широкобокий ромб и ещё одну жирную точку. А из правого угла ромба выходила дополнительная стрелка, квадратной скобой упирающаяся в середину стороны прямоугольника. Я решил разобраться со смыслом узора позже и спрятал медальон в подкладку своего плаща. И уткнувшись пальцами в что-то стеклянное, вспомнил, что цепляться за катионову флягу вовсе не обязательно — сам же машинально положил за пазуху бутылку для сбора спор, когда спешил на дуэль!

Значит, собирать материал есть куда. Правда, на дне урны имеется ещё растворитель, и он довольно сильно чадит... Но защитными средствами мы сейчас располагаем. Обмотав руку 'выигранным' халатом, я отважно засунул стеклянный пузырь в туман, стараясь не касаться жидкости... И тут на плечо легла горячая маленькая ладошка.

В который раз на этом самом месте! Оцепенелые пальцы выпустили скользкий материал, и бутылка вместе с 'регалиями' канула в едкое никуда.

— Смешной толстяк! — Падхи ловко выхватила у меня из-под носа урну. — Ты это всё подделал нарочно, да? Чтобы помочь отвязаться?

Я подбоченился и чинно бросил:

— Верно, я всегда думаю о большинстве, а в большинстве всегда мороки, — в надежде, что шутка заставит истеричку отпустить ёмкость с жгучей чернотой.

— Сегодня я впервые пожалела, что плохо тебя знаю. — На лбу Падхи пролегли вертикальные морщинки. — Потому что меня просто бесит, когда кто-то пытается исправить код, не смысля в его цели, и если ты такой...

— Да нет. — Я не знал, чему больше изумляться: что разговор ещё не перерос в визги и брызги или что 'чудовище' рассуждает вполне здраво (хоть и чуждыми формулами). — Всё это — это способ развязаться с личными проблемами.

— Логично, — кивнула девчонка. — Всё сегодняшнее — это способ с ними развязаться. И по-моему, получилось.

Шершавые стены блестели песчинками слюды.

— Брат очень доволен, — Падхи откинула урну, — по сути, он прав. Катиону давно не место между нами. Но не ушёл бы, упрямец, если бы не ты.

Замолкнув, красотка склонила голову набок, а затем вдруг залилась смехом.

— Возникла мысль. — Я ещё стеснялся свободно высказываться при Падхи, но разум подсказывал, что дурачиться тем более не стоит. — В последние дни Катиона держала здесь моя болезнь.

Собеседница кивнула.

— А до этого?

— Не совру, если скажу. — Огненноглазая бестия погладила край мусорной корзины. — Он просто 'прирос'. Ну... вот как бурая вика на крысоловке. Есть понимание, что это место не твоё, но оно стало родным и не хочется уходить. Мы трясли его, трясли... да ведь не корни пустил, а привился. Не тем остовом. — Беспечная мордашка резко помрачнела. — Вот если бы не этот 'остов', он бы мог забрать свои опыты и в другое место. Нам бы легче дышалось. А привитым... это всё равно что себя за волосы из болота тянуть. Лови! — Она швырнула в меня урну.

В страхе, что удар переломает рёбра, я выставил вперёд руки, но по ладоням лишь едва хлопнуло. Пальцы невольно сжались, ухватив лёгкие каменные края.

— Обещай, что не будешь пихать. — Увидев, что лицо девушки поскучнело, я поднял корзину за края. — Мне идёт? — и перевернул над головой так, чтобы та в неё входила, но не касалась раствора.

Падхи прикрыла рот ладошкой в заливистом смехе и замолотила кулачком по урне — несильно, играючи. Потом выхватила её у меня и тоже примерила. Сильные сферы позволяли человечице не поддерживать предмет руками.

— А мне?

Лунному личику и вправду шёл огромный купол мусорной корзины, придавая детским чертам дамскую соблазнительность. Это пробило на смех и меня. Красотка ещё немного покрутилась в шляпе-убийце, потом водрузила её на место и, полыхнув в мою сторону глазками, унеслась в прихожую.

'Сумасшедший'. Лишь сейчас пришло понимание, какую опасность таило в себе это бравурное кокетство. Падхи могла бы даже не вбивать меня в урну, чтобы прикончить — хватило бы и возвращения камню его веса. Но ум побил тревогу задним числом, а за разговором, от избытка пережитого сегодня, инстинкты покрылись налётом тупого безразличия. Пока минуло — сказалась субординация. Увидь кто со стороны — подумали бы, доказывал старшинство. Но себя-то не обмануть: сумасшедшая бравада с урной — не показуха и даже не ошибка бушующих чувств, а следствие вынужденного бесстрашия, нездорового, неприятного.

Так. Срочно, срочно в туалет.

Поспешая к бытовому храму очищения, я мысленно повторял всё важное, что удалось отметить после 'посвящения' в чёрные. Во-первых, Катион, супротив обычного, не наследил на земле перед уходом. Во-вторых, его тело именно тогда очень ярко засияло во тьме. В-третьих (парадокс!), тем не менее, халат это существо как-то на поляну протащило — спрашивается, как, если морок воплощается только в личном сознании? Да и зелёные нити на Марте... Везде читается содействие Падхи — это она помогла беглецу укрыть подругу и ускользнуть самому. Причём, по признанию красотки, брат ничуть не возражал против этого (а скорее всего, знал заранее). Выходит, и подделка людей мороками, и громкие речи про 'цветных' — не поединок умов, но совместное представление... для кого? Если уж даже я, ученик без году неделю, довольно просто смог вычислить обманный ход.

Напротив звонкоструего фонтана недвижно сидел Вигитт. Грудные шерстинки нежно потеплели: этот человек — единственный, с кем будет не страшно говорить как прежний Изар-размазня, а не как внезапно прилипший к моему образу Изар-выскочка. Ведь учитель очень явно намекнул, что тасовки субординации его совершенно не волнуют, назвав меня по-прежнему ласково — 'паршивец'.

'Насколько он всё понял? Или на поляне вспыхнул сиюминутный порыв прошлого, и сейчас учитель пришёл сюда, чтобы затушить его остатки?' Хитрый Ньяр не преминул подчеркнуть, что наставничество кончено, но, пока Вигитт ещё не остыл, можно попытаться поговорить с ним как со старшим.

— Это правда, что мороков приручают? — Завидев, как выпрямился собеседник, я быстро продолжил: — А если внутри уже есть один, другие безопасны?

— Значит, знал. — Лунноволосый сцепил руки в замок. — На месте Катиона я бы врезал тебе по самое... Но ему такие, видать, нравятся. Как может нравиться, когда тобою пользуются?!

— Не то, не то! — Я испугался, почуяв ход мысли собеседника. — Это из-за Чада... Случайно... Это я с ним хотел! Ну... вы же знали про вызов.

— Хватит! — Вигитт неуклюже вскочил, стукнув локтем по белому камню. — А букет с пыльцой? А цветок для главы? А письмо? А порханки — тоже случайно?! Ты сейчас волен всё это валить на других, отговариваться беспамятством, дурью — и кто-то поверит. Но только не я.

С каждым его словом всё сильнее холодели пальцы. В воображении моментальными кадрами мелькали сцены: Чад у входа в библиотеку, Чад с Ламеной, Чад у изгороди, Чад с откровениями про мышцы... Нет, зараза вовсе не попался на слухи про 'белого', которые распустил Альф — это я попался на иллюзию того, как попался он!

Но одно дело — беспамятный идиот, а совсем другое — полноправные. Им негоже поддаваться тому, что 'кажется', если есть надёжный способ проверить наверняка.

— Хорошо, верить Вы не хотите. Но почему Вы не захотели спросить тех, кто читает мысли?

Вигитт вдруг расхохотался.

— Кого?! Ты же всех предусмотрительно устранил!

'Кроме Альфа'. Который как раз-таки и подтвердит самые невероятные слухи, во-первых, в силу своей лживой природы, а во-вторых, потому что я лично из кожи вон лез, чтобы казаться перед несчастным юнцом умнее и увереннее, чем на деле. Хотя — кажется, способности к мыслечтению проявлял и Ка-Нон? Значит, рано или поздно правда вскроется и обретёт веские доказательства. Но... сколько ждать?

Взгляд проводил лунноволосого, резко шагающего по голубой дорожке. Да, плохое нынче очищение получилось.

'Подлатайся', — велел глава. Как бы то ни стало, это самый разумный совет. Вернувшись на скамью, я опустил голову в гнездо рук на коленях и стал по кусочку, по обрывку нанизывать события дуги на нить объяснений.

Вопрос про мороков настроил Вигитта резко отрицательно: 'Значит, знал...' — видимо, попал в точку. Отсюда естественно допустить, что и невинное: 'Как догадался про подделку Марты?' — на самом деле проверка, а догадался ли (посему, чтобы не угодить в ловушку, следовало лупить глаза: 'А? Что?', — а не гордо блистать внезапной смекалкой). Получается, Катион действительно держал в комнате ручных паразитов и подвергся заражению сам. 'Не могу знать... пока не увижу мир твоими глазами', — не оттого ли, что мороки обретают вид лишь в сознании? Тогда иллюзии не вызвали удивления, ибо легли на почву забав Альфа, но, в отличие от врача, мальчишка-то прекрасно представлял, как именно он должен для меня выглядеть! Теми же причинами, что и достоверность иллюзий, объясняется и самолюбование Катиона: прекрасно осознавая недостатки своей внешности, он откровенно наслаждался надуманной красотой и лишь в зеркале моих мыслей увидел себя-настоящего.