Игры в вечность

— Атт хочет собрать всех и пойти в пустыню.

Утнапи язвительно скривился.

— Думаешь, получится?

— Не знаю, но надо же что-то делать, — растерянно развел руками.

— Надо, — кивнул уверенно. — А если не выйдет?

Ну почему все чего-то хотят от него?! Почему от него? Ну, сколько можно.

Утнапи был готов спрашивать еще, план ему не нравился и доверия не внушал, он хотел разобраться и обсудить, но вот тут Эмеш не выдержал, усталость и раздражение плеснули наружу.

— Да откуда я знаю! — заорал он, вскочив с места. — Откуда я знаю, что делать! Да идите вы все! Скоро мы все сдохнем, зачем дергаться вообще!

— Не надо, Сар, — Лару схватила его за руку, в глазах метался ужас, — не надо так, успокойся. Сядь.

Ее губы дрожали.

— Это все из-за меня, — казалось, она готова вот-вот разрыдаться, — это из-за меня. Я не хотела...

— А ну, оба заткнулись! — неожиданно рявкнул Утнапи.

Подействовало. Эмеш с шумом выдохнул, едва ли не рухнул на пол. Стало вдруг ужасно стыдно. И вместе с тем стало легче.

Лару тихо всхлипнула.

— Сейчас не важно, кто виноват, — теперь Утнапи говорил тихо, но очень твердо, — сейчас это уже ничего не изменит. Нужно решить, что делать дальше.

Она слабо кивнула, утирая нос.

— Сар, возьми ее и уведи куда-нибудь, подальше, здесь слишком опасно... и для нее и для нас. Да и тебе нечего тут сидеть. Так что идите, вон, к Атту.

Может оно и правильно, зачем тут, у самой границы пустыни, когда бабочки летят... Только где сейчас безопасно? И для нее и для нас. Да, для них тоже — если демоны тянутся к Лару, то оставаться с ней рядом опасно, лучше увести ее подальше, может тогда бабочки больше не станут приставать к керуби. Может быть. Недолго. Хотя, вряд ли. Скоро бабочки захлестнут весь мир.

— А ты?

— Я останусь.

Хотел было возразить, но что тут возразишь? Правильно, ему нельзя, его лучше оставить тут, а еще лучше убить прямо сейчас и сжечь тело. Как тех куруби. Эмеш судорожно сглотнул. Но разве можно? Ут! Разве могут демоны игрушечного мира всерьез повредить настоящему, не игрушечному человеку? Вот он, Утнапи, сидит напротив, невеселая улыбка затерялась в уголках губ, в глазах тлеют серые угли... Сколько ему еще осталось?

Нет, до сих пор не верится, что все всерьез.

— Ут...

— Надо попробовать увести отсюда людей, подальше, — он слабо морщится, словно слова горчат на языке.

Ему не хочется говорить о себе — слишком страшно, хочется заняться каким-то делом, не думать... правильно наверно... но как же так...

— Куда увести?

— На север, лучше туда, где нет обычных людей... сам понимаешь, с людьми мои рыбаки вряд ли поладят.

С людьми вряд ли, мало что ли людям демонов и мангаров, а тут еще эти керуби, которые страшны как орки, звери — не люди на вид. И их слишком мало, чтобы защищаться, еще перебьют рыбаков с перепугу.

Решили увести их в долину Ир, надежно укрытую между двумя горными хребтами — Унгаля и Унхареша. Через горы бабочки вряд ли полетят, остается путь либо с юга, где хребты сходятся узким ущельем, но этот вход надежно стережет крепость Нимсун и демоны дня и ночи, крылатые илиль и савалар, уж они-то не пропустят. Еще в долину можно попасть с севера, со стороны озера Нух, но это слишком долгий путь.

Да, пожалуй, туда. Хорошее спокойное место, бывший Эдем.

— 5

Керуби все так же топтались на улице.

— Я попробую уговорить, — сказал Утнапи, хорошо понимая, как оно будет.

Керуби сопротивлялись, упирались всем, чем можно, не желая оставлять свой дом. Они не понимали зачем, не хотели понимать, цеплялись за то единственное, что у них было. Ут уговаривал, долго, честно живописал все ужасы и взывал к благоразумию, и казалось уже — его красноречие победило.

— А ты пойдешь с нами, учитель?

— Нет, я остаюсь. Мне с вами нельзя.

— Тогда и мы не пойдем.

На этом все. Дальше, сколько не бились, продвинуться не смогли.

— Если вы останетесь, то все погибните! — пытался настаивать Эмеш.

— Мы спрячемся, демоны не смогут до нас добраться.

Да разве спрячешься в этих хижинах? Что за глупость? Силой, что ли, их тащить? Как? Хватать каждого за шкирку?

Живо представилась картина, как маленькую деревушку, что в дельте Могуна, накрывает гигантская черная туча, как бабочки — их тьмы и тьмы, летят, кружатся, а керуби в панике пытаются укрыться в своих домах. Но только бабочки все равно лезут во все щели, от них не укрыться.

Эмеш бегал, ругался, пытался сделать хоть что-то.

Тут Лару испуганно схватила за руку.

— Что такое, Ру?

— Не знаю. Я что-то чувствую.

Вот оно. Подумалось сначала — бабочки летят, та самая туча. Оказалось нет, не совсем.

Два человека приближались со стороны реки. Они шли странной, прыгающей походкой, даже издалека хорошо видны дерганные, нечеловечески-резкие движения, словно марионетки.

— Мне страшно, — пальцы Златокудрой больно впились в руку.

— Что там? — поинтересовались рядом.

Двое приближались.

— Это Субах и Нази, — крикнул кто-то, впрочем, без особой уверенности. Что-то было не так.

Пропавшие? Нашлись, вернулись?

Керуби расступались перед ними, опасливо пятились, давая дорогу, и двое шли прямо к богам... даже нет, к Златокудрой они шли, тянулись к ней, выбросив вперед руки. Ближе и ближе. Грязно-серые лица жутковато расплываются мутными разводами, пустые глаза смотрят прямо перед собой, не живые, не люди больше — демоны... куклы.

Ближе.

Замерли на мгновение, словно принюхались, по коже прошла неприятная рябь.

— Сар! — Ларушка взвизгнула, прячась за Эмешову спину.

Демоны пришли за ней. Да, в Иларе безопаснее, там никто не нападал, не преследовал, не пытался сожрать живьем... и пока она была там — все было спокойно, никаких демонов, а тут словно почуяли, слетелись. Неужели и правда — она? Но как она могла?!

Или просто почуяли жизнь, и как гиены сбежались?

Демоны идут. Ближе...

— Сар! Ну, сделай же что-нибудь! — кричит Лару, цепляется, в панике тащит прочь.

— Огнем надо, — это Утнапи, но он тихо, почти шепотом, и стоит спокойно, не шелохнувшись.

Огнем! Да! Руки сами вскинулись, и со всей дури, со всей силы какая была, швырнули вперед, исторгая жаркое пламя, шипящие струи огня. Хотелось их разом, наверняка! Быстро! Шарахнуть и убить, стереть с лица земли...

Один лишь миг, и только дым, гарь, и пепел кружится клочьями... гадко пахнет горелым мясом.

Он лежит на земле — это его самого, словно взрывной волной, так отбросило назад.

Эмеш закашлял, тряхнул головой, пытаясь хоть как-то проморгаться, глаза слезились от едкого дыма, обожженные руки нестерпимо горели и звенело в ушах.

Что-то не так?

Кто-то кричит... Тряхнул головой снова, что было силы, пытаясь хоть немного прийти в себя.

— Совсем сдурел, гад? — отчетливое сдавленное шипение Утнапи над самым ухом, — силу рассчитывать надо.

Надо. Еще как надо. Это он с перепугу. Это нервы. Первый раз с ним такое. Когда настоящие демоны прут на тебя — тут не до расчетов. Никогда еще он не бил огнем всерьез. Никогда всерьез не дрался, тем более так, за свою жизнь.

Демоны валяются рядом обугленной кучкой.

Стало немного не по себе.

А больше он никого не задел? Нехорошо екнуло сердце. Дрянной он все-таки бог, и криворукий.

— Ру?

— Я здесь.

Так, она была за его спиной, ей не досталось.

Зато досталось керуби. Несколько обугленных тел неподвижно скрючились на земле, рядом катаются в пыли еще несколько, пока живых, истошно крича, пытаясь сбить пламя... Утнапи с одеялом в руках — уже успел сбегать в дом... накрывает, держит... тела дергаются и снова кричат.

Все поплыло перед глазами. Тошнота подступила к горлу, Эмеш едва успел отползти в сторону и его вывернуло на изнанку. Потом упал рядом и долго смотрел в небо.

Как же так.

* * *

— Живой?

В бок пнули ногой, не больно, скорее обидно.

— Угу.

Кажется, живой. Зря. Не хочется сейчас быть живым. В Иларе спокойней, там тишина, там река, там галька шуршит...

— Вставай.

Кое-как сел, принялся тереть руками лицо и тут же охнул, застонал — ладони все в волдырях, болят нестерпимо.

— Ну ты и силен, придурок, шестерых одним махом, — Утнапи смотрит презрительно.

— Прости, я не хотел, я первый раз так...

Бормочет что-то, неуклюже оправдывается, понимая, что зря. К чему?

— Им, вон, поди скажи.

Хочется провалиться сквозь землю, выть хочется. Спрятать, прижать лицо к обожженным ладоням...

— Вставай.

Поднимается, слепо цепляясь за что-то. Ноги держат плохо, едва не падает... Слабость во всем теле — это он слишком много силы огнем выбросил за раз, теперь может быть несколько дней в себя приходить.

Только нет у него этих нескольких дней.

Может и хорошо, что так. Больше огнем он бить не будет. Наигрался.

Эмеш снова принялся трясти больной головой, пытаясь хоть как-то собраться, сфокусировать взгляд. Нет, лучше даже не смотреть на все то, что он тут устроил. Шатаясь побрел к дому. Прятаться, наверно.

— Шел бы ты отсюда, Сар. А? Может мы как-нибудь сами, — просит Утнапи.

Кивает. Сейчас пойдет.

Только сил идти куда-то совсем нет, лишь доползти до кровати и рухнуть.

— 6

Прохладная нежная ладонь на лбу.

— Это я, тише, сейчас легче будет.

И правда, приятное тепло разливается по телу, легкое покалывание. Голова проясняется, и вместе с ней проясняется и память, наваливается.

— Спасибо, Ру, — говорит через силу. Лучше небытие и мрак, чем так.

Она сидит рядом, бледная, серьезная, собранная. Копоть и пыль... на щеке розовый ожег, золотая прядь у лица свернулась спиральками от жара — и ей все-таки досталось. Ничего, ей чуть-чуть. А вот несколько керуби он спалил подчистую. Как теперь...

Напиться хочется, вусмерть, до беспамятства, чтоб на несколько дней, а лучше вообще...

Может и правда лучше уйти отсюда, а то одни беды...

Никудышный он бог.

Встает, тупо бредет к двери.

У двери останавливается. Долго стоит. Мысли тяжело ворочаются в голове.

Так, значит, — он уходит, отказывается, а они сражаются тут без него, из последних сил.

Оглядывается. Ларушка шмыгает носом, растирает по лицу грязные подтеки слез. Ей тоже страшно, она наверно тоже хочет уйти. Так что? Оставить их? Пусть они сами, без него?

Постоял. Вздохнул. Оттер ладонью лицо.

Нет, пожалуй, он все-таки не уйдет.

Нельзя взять и уйти, хоть это и проще всего — заползти в какой-нибудь темный угол и тихо сдохнуть там от презрения и жалости к самому себе. Сдохнуть всегда проще. А жить сложнее. Жить и действовать. Да, пусть действовать он не умеет, пугается, спотыкается на каждом шагу, делая одну фатальную глупость за другой. Но ведь надо, иначе никак. Если не он, то кто? Атт? Атт наверняка не станет делать глупостей, он всегда действует четко, хладнокровно, что бы не случилось.

Только один Атт, наверняка, не справится, он то же не всемогущ. Тоже лишь человек. И другие тоже ничего не умеют. Очень удобно свалить ответственность на ближнего своего, а самому развести руками — я, видите ли, не умею, не могу.

Никто не умеет.

Но он сможет. Но должен. Научится. Теперь он понимает, как надо... Слишком дорого пришлось заплатить за это понимание, чтобы просто уползти и сдохнуть. Он будет сражаться.

Сражаться... смешно как звучит! Он, и вдруг сражаться, по настоящему, насмерть. Он, и насмерть! Бред. Кто бы мог подумать еще пару месяцев назад. Или это до сих пор игра? На этот раз игра в доблестного рыцаря, героя в сияющих доспехах.

Огляделся, пожал плечами. Какая-то неубедительная игра. Нет у него доспехов. Даже пастухам он являлся в более приличном, подобающем герою виде. А сейчас вместо доспехов — бледно-зеленая, измазанная в грязи футболка и бежевые шорты, пачка сигарет в кармане, пара вишневых карамелек и носовой платок, все те же сандалии на босу ногу... седеющие волосы ошарашено топорщатся клочьями. Хорош герой!

С тоской посмотрел на север, туда, где плещется соленое море. Туда бы сейчас, к Иникеру, рассказать ему, пожаловаться... пусть тоже жалеет и презирает героя до конца дней. Впрочем, они оба бессмертные, жалеть придется долго.

А они тут пусть без него? Сейчас налетят бабочки и пожрут всех. Утнапи не сумеет их защитить. Да, он храбрый и сильный, он умеет сражаться, умеет как человек — лицом к лицу. Но против демонов это бесполезно, против демонов надо как бог, надо огнем, божественной силой, будь она неладна... А у Утнапи божественной силы днем с огнем... не захотел тогда он божественной силы, отказался на раздаче, черпнул самую малость, летать ему, видите ли, захотелось... а остальное недосуг. Зря. Сейчас наверно и сам понимает, что зря, локти кусает, только поздно.

Вон он сидит, незадавшийся бог, задумчиво смотрит вдаль. О чем думает, хотелось бы знать.

Эмеш подошел, тронул за плечо, Утнапи повернулся, зло глядя в глаза — "чего тебе еще надо? Убирайся, гад, пока всех не спалил!" Промолчал.

— Ут, прости, я никуда не пойду, — сказал спокойно, не прося, утверждая. — Я останусь. Хочешь — ударь меня, дай в рожу, я заслужил. Хочешь — даже убей на месте. Но я никуда не пойду.

Утнапи смотрит на него, и злость нехотя сменяется удивлением, потом безразличием. Нет, бить он не будет. Кивнул — оставайся. Промолчал снова.

Так они и сидели рядом.

Кита принесла им еды — две миски тушеной фасоли с луком, щедро сдобренной перцем, кинзой и мятой, тонкие лепешки, которые полагалось мазать какой-то странной золотистой штукой — мертоха, кажется, сказала она, по вкусу штука похожа на соленое масло с жареной мукой. Еще немного козьего сыра и сладких фиников.

Поставила перед ними, грустно улыбнулась, старательно не глядя Эмешу в глаза, шепнула пару слов Утнапи, и тихо ушла.

Было что-то во всем этом что-то удивительно простое, человеческое, настоящее.

Маленькая старушка гнала мимо соседнего дома пегую козу, покрикивая, стращая длинным толстым прутом. Только козе, похоже, было на этот прут наплевать, она остановилась на полдороги и принялась, как ни в чем не бывало, щипать траву. Наблюдать почему-то было приятно, и казалось, нет в мире беды страшнее, чем эта упрямая, невозмутимая коза. Мир и покой.

Финики медом таяли во рту.

— 7

Хотелось уйти подальше, побыть одному, хоть немного разобраться с собой, пока есть время. Сидел на берегу реки, бросал в воду круглые камешки. Хорошо, тихо, галька шуршит, совсем как у моря... вода плещется, размеренно, набегая на берег крошечной волной... шлеп-шлеп-шшшш, и тащит гальку за собой, дальше, куда-то к краю земли...

— Развлекаешься?

Нет, это не Утнапи. Это Думузи возник за спиной, Эмеш чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Что ты здесь делаешь?

— Привет, Сар, — только усмехнулся он.

Призрачное ощущение покоя как ветром сдуло. Сил уже больше нет, ну, сколько можно, всего за один день? Неужели, им мало? Теперь еще этот, бешеный ветер степей...