Я открыла файл с «Белыми водорослями» и снова тяжко задумалась: что же мне со всем этим делать? До начала работы над «Слепыми душами» оставалось чуть менее восьми месяцев, но тогда я ещё не знала об этом, а пока мне пришло в голову попробовать сунуться со своей писаниной на сайт «Проза.ру». Завести там страницу и выложить несколько пробных глав было минутным делом. А дальше... Дальше оставалось ждать.
Мои щёки горели, сердце колотилось. В списке читателей начали появляться имена, но никаких комментариев пока не было. А на мои плечи легли твои руки.
— Он всегда будет для меня жив... Пока я способна заставлять звучать гитару — он будет жить.
Я погладила твою руку, сжала твои прекрасные творческие пальцы.
— Конечно, — сказала я. — Он оставил в мире такой след, что память о нём не сотрётся. А пока тебя помнят — ты живёшь.
На календаре была уже весна, но на улицах лежал толстый слой снега. Что такое снег? Замёрзшая вода. Как только пригреет солнце, он растает и уйдёт в землю бесследно, а Джефф Хили так уйти не мог. О нём помнила ты, помнила я, помнили ещё миллионы. Его звезда зажглась на небе и будет сиять ещё долго, тогда как множество людей уходит, подобно снегу.
Суждено ли нам выбирать, кем родиться — снегом или звездой? Не знаю. Но хотя бы попробовать блеснуть чуть ярче снежинки — можно.
_______________________
*цвет формы офицеров и солдат вермахта (нем. feldgrau — серо-полевой)
13. «МОЛЧАЛИВЫЙ УБИЙЦА». ОЗЕРО
«Я тебя найду, узнаю, где ты живёшь. Я твой айпи уже знаю и тебя вычислю. Твой адрес узнать — дело техники. И покажу тебе, что такое настоящий мужик. И ты про свои извращения забудешь».
Примерно такого содержания «рецензии» я получила весной на выложенные мной начальные главы «Белых водорослей». Первое из этих посланий я удалила, но маньяк не остановился, пока не испоганил такими «отзывами» все главы. Внесение злостного тролля в чёрный список не помогло: угрозы посыпались на почтовый ящик. Будучи в то время не очень продвинутым пользователем Интернета, я поначалу безоговорочно поверила, что этот придурок действительно может найти меня. Боясь взлома, я удалила свой почтовый ящик, на который он писал мне, закрыла страницу на Прозе и свалилась почти без чувств.
Это случилось вечером. Ты была дома и успела меня подхватить, когда я едва не растянулась на полу, выходя из ванной, после того как меня там стошнило. От вызова скорой помощи я отказалась.
— Слушай, может, тебе давление проверить? — предложила ты. — Так, на всякий случай. Мало ли... Может быть, скакнуло. Ты когда в последний раз его измеряла?
Честно говоря, я этого не помнила. Наверное, это было на медосмотре ещё во время моей учёбы в университете, и с тех пор я забыла дорогу в кабинет врача. Ну, разве что, пару раз у зубного была — пломбы ставить. А проблемы с давлением, как я полагала, начинаются у людей где-то после сорока лет, и потому я совершенно не допускала мысли, что меня это коснётся сейчас. От Натальи Борисовны остался электронный тонометр, которым легко и просто измерять давление — одним нажатием кнопки, и я натянула манжету на руку, внутренне не веря, что прибор покажет какие-то аномалии.
Ограничитель был установлен на ста пятидесяти, но прибор, дойдя до этой отметки, начал качать выше. «Ого», — ёкнуло внутри.
— Двести на сто десять, — пробормотала я, не веря своим глазам. — По-моему, у этого прибора глюки.
Но повторное измерение показало тот же результат.
— Может, это просто от эмоций, — предположила я. — Надо успокоиться немного.
— А что случилось-то? — сразу насторожилась ты.
— Да так, ерунда, — поморщилась я. — В Интернете тролль пристал.
— Вот ещё, глупости какие! Из-за каких-то уродов расстраиваться, — проворчала ты, устраиваясь рядом со мной на диване и обнимая меня за плечи. — Не вздумай принимать близко к сердцу. Им только того и надо — довести человека. Не доставляй им такое удовольствие.
— Не буду, — пробурчала я, утыкаясь в твою футболку. — Ладно... Сейчас всё пройдёт.
В твоих объятиях мне было теплее и уютнее, даже чем под пуховым одеялом. Твой родной запах успокаивал. Щекоча губами мои глаза и лоб, ты грела меня дыханием. Мы перебрались в постель, но ничего не делали, просто лежали в обнимку — сердце к сердцу. Ты словно защищала меня от всех враждебных посягательств, и в моей груди снова заурчала нежность.
— Ясик... Спасибо, что ты есть, — прошептала я.
Такая приятная терапия как будто помогла: самочувствие улучшилось, мне стало уже наплевать на всех сетевых придурков, веки отяжелели.
— Охо-хо, — зевнула я. — Спать что-то охота...
— Вот и поспи, — сказала ты. — Я там ещё посижу немного и тоже скоро приду.
Утром я была почти в норме. Вчерашнее происшествие казалось кошмарным сном, и только лежащий на тумбочке тонометр говорил о том, что это всё-таки реальность. Из чистого любопытства я снова надела манжету и нажала кнопку.
Сто шестьдесят на сто. Ни головной боли, ни тошноты, ни каких-либо других неприятных ощущений не было, только эти цифры. Твоё чуткое ухо уже, конечно, всё услышало: писк прибора не заглушить.
— Ну, что там? — донёсся твой голос из кухни.
Помешкав пару секунд, я крикнула тебе:
— Нормально!
Но тебя было не так-то просто обмануть. Остановившись в дверях комнаты, ты спросила:
— Сколько конкретно?
Врать у меня не хватило духу, и я призналась:
— Сто шестьдесят на сто.
— Но это же высокое, — нахмурилась ты. — Ты как себя чувствуешь, птенчик?
— В том-то и дело, что нормально, — сказала я. — Правда, честное птенчиковое. Ничего не болит, хоть сейчас же вставай и беги. Кстати, мне действительно уже пора бежать. — Я глянула на часы — восемь двадцать.
Ты подошла и потеребила мои уши. Я заурчала, жмурясь от удовольствия.
— Маленький мой, давай-ка к врачу, — сказала ты нежно, но серьёзно и твёрдо.
— Что, прямо сейчас, что ли? Это вряд ли возможно, — хмыкнула я. — Да и вообще...
— Конечно, не прямо сейчас, — терпеливо ответила ты, заключая меня в тёплые объятия, от которых мне захотелось свернуться клубочком в постели рядом с тобой и вообще забить на эту работу. — Но при ближайшей возможности. Это нельзя так оставлять. Если ты не чувствуешь давления, вполне может быть, что ты уже давно с таким ходишь — и ни сном ни духом про него. Это же «молчаливый убийца»! А ты только вчера в первый раз прибор в руки взяла.
Я скорчила кислую мину. Таскаться по больницам, при наших-то очередях и странном, издевательском для пациентов графике работы врачей — то ещё удовольствие. При таком раскладе ещё неизвестно, что хуже — сама болезнь или поход в поликлинику. У меня вообще по жизни аллергия на наши больницы, а посещать частные кабинеты и клиники — никаких денег не напасёшься.
— Уть, всё, мне на работу надо, — увильнула я от темы, чмокнув тебя и устремившись в прихожую.
Занятия у тебя сегодня начинались в одиннадцать, и ты, в принципе, могла встать и позже, но поднялась рано ради меня — чтоб узнать это моё треклятое давление. Заставлять тебя переживать — свинство, но при одной мысли о подъёме ни свет ни заря ради талона, а потом о торчании в очереди... бррр. Душу сводило и скрючивало. Кто сказал, что зубная боль в сердце — это любовь? Я не согласна. Это — думы о предстоящем походе в поликлинику.
В первой половине дня я чувствовала себя вполне бодро, только после обеда периодически возникал писк в ушах. К шести вечера мне уже невыносимо хотелось прилечь, но даже присесть не было возможности... А работать предстояло ещё три часа — безумно долгих, бесконечных, адских. Ещё год назад я легко выдерживала двенадцатичасовой рабочий день, а сейчас стала сильно уставать к вечеру. Отекали ноги: однажды, переобуваясь перед уходом домой, я не смогла до конца застегнуть сапоги — молния не сходилась. Так и вышла на улицу в полузастёгнутых... Похоже, дело было не в авитаминозе.
Несмотря на неважное самочувствие и усталость, мне хотелось подышать весенним духом, и я отправилась домой пешком. Апрель... Грязь под ногами, серые подтаявшие сугробы, превратившиеся в ледяные глыбы, кое-где — вышедший из-под снега асфальт. И тонкий, пронзительно-тревожный, как звон струны, воздух — запах весны. Я не люблю слякоть, но вот этот весенний дух, крылато-беспокойный, зовущий куда-то в небо и будоражащий, как тонкое зелье — за него я готова простить природе и раскисшие дороги, все в непролазной грязи, и уделанную обувь, и лужи... и, прошу прощения, всплывшие из-под снега собачьи какашки. Хорошо хоть, что на улицах не выгуливают коров. Но как бы то ни было, дух весны не перебьют никакие выхлопные газы, это — что-то запредельное, почти сверхъестественное. А небо в апреле — тонкий лёд: чуть тронь — и хрустнет...
Присев на скамейку, я смотрела в это небо. Вставать не хотелось, и я корила себя за эту затею — идти пешком, потому что силы кончились на полпути. Нет, терпеть такое нельзя. Этак я скоро превращусь в развалину, не смогу ни работать, ни радоваться, ни любить тебя... Нет, любить тебя я буду всегда, несмотря ни на что, вот только сил на тебя у меня тоже не останется. Видимо, пойти к врачу всё же придётся. Хотя...
Чтобы проверить возникшую у меня мысль, нужно было сначала добраться домой. Дождавшись маршрутку, я немного подъехала, хоть и осталось всего две остановки, но как раз на них-то меня уже и не хватило. Подъём по лестнице был подобен покорению горной вершины.
— Нет, так дело не пойдёт, — пропыхтела я, обессиленно опираясь на перила для передышки.
Ты, конечно, уже встречала меня. Приняла у меня пальто, присела и помогла разуться. Мне захотелось тебя расцеловать, что я и сделала.
— Утёночек, спасибо тебе...
После десятиминутного отдыха в кресле — снова тонометр. Покорно позволив надеть на себя манжету, я, морщась, терпела неприятное сдавливание руки. Но самый гадкий момент — когда воздух спускается, и кажется — вот-вот умрёшь. И вот — последний вздох сдувшейся манжеты, а на ЖК-экране прибора — цифры 180/100.
— Короче, чтобы на этой неделе пошла к врачу, — безапелляционно сказала ты.
Ноги опять припухли. Работа у меня была в основном стояче-ходячая, так что бедные мои ходульки страдали капитально. Идеальный вариант для них после рабочего дня — покой в приподнятом положении на стуле с подушкой и массажик. Стул я подтащила себе сама, а массаж обеспечили твои волшебные пальцы.
— Ммм, — с блаженной улыбкой простонала я.
Ты разминала мне стопы, не оставляя без внимания ни один усталый, бледно-припухший палец; с силой, но нежно проходилась по сводам, не забывала и о пятках. Основательно расслабившись, я почувствовала себя лучше, даже давление немного упало. Захотелось чаю, но он — тонизирует, а мне это было сейчас совсем ни к чему. Пришлось довольствоваться отваром ромашки и мяты, что тоже показалось мне, в принципе, неплохо. Главное — горячее, чтоб расслабляло, а мята — ещё и спазмолитик.
Потом я проверила свою мысль, порывшись в аптечке, под которую был отведён ящик в стенном гарнитуре. От Натальи Борисовны осталось немало лекарств, и среди них — арифон, от давления. Но твоей маме он как-то слишком сильно его сбивал, и она не стала его принимать. Я нашла две упаковки по тридцать таблеток, одна — чуть начатая. Цена на коробке была написана шариковой ручкой. Срок годности ещё не вышел.
Ты работала в студии: из-за закрытой двери мягко и глухо слышалась партия ударных, в то время как я изучала инструкцию. Она занимала в коробке больше места, чем сами блистеры с таблетками, и мелким шрифтом там был перечислен дико длинный список побочных эффектов, несочетаемых препаратов, противопоказаний... Жуть. Но я решила попробовать.
Да, это была дурацкая затея, и самолечение — безусловно, зло. Но мне хотелось немного оттянуть проклятый поход к врачу. Ведь если что-то не срастётся с графиками, придётся отпрашиваться, а отгулы нам давали не очень-то охотно. Вот наступит лето, а там, возможно, и отпуск наклюнется. Тогда, может быть, и займусь всей этой ерундой... Я ещё раз глянула в инструкцию: принимать по одной таблетке в сутки, лучше утром. Ну что ж, утром и попробую...
А пока на меня смотрела надпись: «Автор закрыл свою страницу». Автор — это я, только звали меня тогда по-другому. Неужели из-за этого урода моя писанина останется «в столе»? Что-то мне подсказывало, что надо некоторое время переждать, чтоб пыл у этого подонка поостыл, а потом он, возможно, обо мне вообще забудет. Но имя придётся сменить. И, возможно, хотя бы заголовок произведения — не «Белые водоросли», а... Не знаю.
— Птенчик, айда спатки, — раздалась ласковая команда. — Поздно уже.
Я не возражала. Дома, с тобой, мне всегда становилось лучше. Нервозность унималась, страсти утихали, и меня наполняло умиротворение и чувство надёжности, уюта и спокойствия. Твоё благотворное воздействие сказалось и сейчас: когда мы добрались наконец до постели, оздоровительный массаж перешёл в эротический. Виртуоз сладких симфоний блаженства, в этот раз ты играла на мне негромко, щадяще. Засыпая в твоих объятиях, я была во власти абсолютного и безоговорочного счастья.
Хорошая порция крепкого сна оказала на меня своё оздоравливающее действие, и когда мне вместо чашки кофе в постель был подан прибор, мой основательно ублажённый и довольный организм выдал цифры 140/90. Чувствовала я себя великолепно и была полна кипучей энергии, хоть в космос лети, но таблетку арифона для эксперимента всё-таки проглотила. Посмотрим, как я буду чувствовать себя вечером.
За завтраком я заметила шелушение на твоём лице и не замедлила принять меры. Из всех кремов тебе идеально подходил только детский, им-то я тебя и намазала, вызвав у тебя недовольное ворчание. Но я была сегодня будто пружинка, как в свои лучшие времена. Unstoppable. И море по колено, и горы по плечо, а проблемы — вообще по щиколотку. От маньяка я на какое-то время спряталась, залегла на дно, а там — поживём, увидим. Может, и образуется всё.
Контрольная отметка для моего самочувствия — шесть вчера. На этот раз я прошла её значительно лучше, чем вчера: прилечь мне уже не хотелось, хотя усталость поднакопилась, но — в нормальных пределах. Правда, лекарство оказывало мочегонное действие, и в туалет мне пришлось сбегать за день раза три. Но результат оказался неплох: давление по возвращении домой было около 150/90. И я практически нормально себя при нём чувствовала, хотя такие цифры и считаются повышенными. Я решила: до отпуска как-нибудь дотяну, а там посмотрим.
