Кто ты? (главы из романа)

— Рано об этом. А что Святейший?

— А что Святейший: 'Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе!' Улыбается кротко да всех примирить спешит. Всех без разбору.

— Устал или...

— Стареет, друже-отче. Просто стареет. Послушай, Вирий, я все выражения лика твоего пресветлого наизусть знаю. Говори.

— В день, когда раненый княжич Кирилл в себя пришел, пожаловал в гости ко мне отец Дионисий.

Ключик перестал вращаться в пальцах архиепископа Марка:

— Духовник Государев?

— Он самый.

* * *

Настоятель по-старчески мелко благословил его и как-то растерянно предложил сопроводить. Кирилл покачал головой. Посмотрев сквозь Иова с дядюшкой Титом, зашагал по дорожке из дикого камня. Клены-привратники роняли на нее первые ярко-желтые листья. Отец Нил отвернулся, с неслышным шепотом перекрестился на простые деревянные маковки и кресты кладбищенской церквушки. Две пары глаз продолжали молча глядеть вослед.

Князь Тримир первым из Вуковичей пожелал покоиться не в родовой усыпальнице, а на соборном кладбище. Но в Гуровскую вотчинную землю так и не лег. Кирилл провел пальцами по глубоким бороздам его имени в знаках пятиконечного креста и листьях падуба; зеленый мох давно поселился в них. Серый камень со стесаною стороною был всего лишь кенотафом, памятницею — тело прадеда не нашли. Княгиня Грида кинулась на поиски его и сама не вернулась — вот он, такой же камень рядышком, пониже только. Нестареющий дядюшка Тит когда-то вполголоса да с оглядкою поведал о том, что прабабку за норов ее втихомолку именовали князем Гридом.

Младший сын Тримиров, князь Прозор со княгинею Томилою лежали по правую руку под греческими равносторонними крестами багряного гранита. Старших сыновей приняла в себя далекая Окраинная земля, ставшая им родною. Ей они служили, её хранили и защищали — часто и от себя самой.

'Вук-Иоанн, князь Белецкий и Гуровский. Рожден в лето...'

'Княгиня Дана-Евдоксия...'

'Княжич Ранко-Димитрий...'

Вот и они...

Кирилл упал перед тремя холмиками, уткнувшись лицом во влажную землю и раскинув руки.

Птичий щебет застыл во времени, стал видимым, как тонкое стеклянное плетение. Падающие листья замерли в воздухе.

Вначале появилось ощущение тепла.

Солнце?

Нет, теплый свет медленно прорастал изнутри, выдавливая холод вовне, в желтую осень. Это было очень похоже на приуготовление к мысленной встрече — как раньше с Виданою. А потом пришел покой.

Кирилл поднялся на ноги, потер лицо и потряс головою:

'Что это?'

— Что это? — повторил он вслух.

Вдалеке запел ясный высокий голос. С ним соединились еще трое.

Кирилл провел рукою по вершине холмика. Отряхнув ладони, направился обратно.

— Княже, ты просил людей собрать, — проговорил, словно извиняясь, дядюшка Тит.

Он кивнул, не останавливаясь.

Дядюшка Тит вздохнул ему в спину и покачал головой. Брат Иов нахмурился.

* * *

— ...От старшин Белецка гонец был, — пояснил сотник.

— Среди ночи?

— Да, княже. Под утро мы и выступили.

— Кто наказ дал?

— Князь Иоанн, самолично.

— А что за надобность случилась — в двух сотнях-то зараз?

Сотник с вежеством склонил голову:

— Не вольно мне говорить, княже.

— Государево дело?

— Врать не стану, одначе близ того.

— Понятно.

Кирилл прошел глазами по лицам сидящих за огромным столом:

— Кто из дворовых людей гонца того видел?

Борода-лопата дядюшки Тита опустилась на грудь:

— Забыл ты, княже, — из прежних никого не осталось. Да и меня бы тут не было сейчас, кабы не гостевал я на ту пору у братанича.

— Забыл, не обессудь. Старосто! — тот вскинулся — Послание ко игумену Варнаве ты писал?

— Так, княже.

— Хорошо помню то письмо, перечитывал не раз. Рассказ твой был — в точности по нему. Ты его наизусть заучивал?

Староста смешался:

— Так что ж... И то, и это — мои слова. Чего ж других-то приискивать?

— Ага. Тогда благодарю вас за беседу, люди добрые. Дядюшка Тит, распорядись-ка, чтобы угощение подавали.

— Всё, что ли, княже? — спросил тот немного растерянно.

Кирилл увидел глаза всех собравшихся.

— Я узнал то, что хотел. Всё.

Глава 18

Светлое пятнышко неслось ему навстречу от опушки леса с радостным верещанием. Кирилл заорал в ответ, переходя с шага на бег. Видана вдруг будто вспорхнула на мгновенье. Раскинув руки, растянулась на тропинке. Затем села и заголосила по-детски, протягивая к нему ссаженые ладошки:

— Ягда-а-ар! Я упала-а-а!

Он охнул, наддал ходу.

— Ой! А сарафан... Дырища вон какая! У-у-у!

Кирилл подхватил ее, поставил на ноги. Принялся отряхивать, пряча улыбку.

— И коленка еще! — добавила она плаксиво, приподымая подол.

— Дай-ка погляжу.

Видана спохватилась, одернула сарафан. Шлепнула его по руке:

— Нет уж! Экий ты до коленок девичьих лакомый!

-Я?! Да вовсе я не лаком к вашим коленкам! Ну, твои-то, вестимо дело, не в счет.

— Ишь ты! А когда ж к моим-то во вкус войти успел?

Кирилл рассмеялся, замахал руками и стал высматривать в жухлой траве подорожник.

— Вот, зеленый еще. Приладь сама.

Видана отвернулась. Завозилась, шипя да ойкая.

— Хорошо бы мне тоже твою боль чувствовать, — проговорил Кирилл.

Она отбросила измятый листок и быстро обернулась:

— А вот этого и не надобно! Ягдар, а я скучала. Ой, как плохо без тебя...

— И мне без тебя.

— Тебе не так. Мне хуже.

— Отчего?

— Оттого! Ягдар, ты покажешь всё, что было с тобою? Или боишься?

Кирилл вздохнул. Спросив глазами позволения, осторожно положил ее ладошку на свою. Погладил кончиками пальцев:

— Ну, скажи сама: как же я тогда буду беречь тебя?

— А я хочу, я должна всё знать! Покажи!

Она ухватилась за отвороты его дорожной куртки и потянулась кверху. Кирилл склонился над нею, всмотрелся в закрытые глаза, такие близкие-близкие. Кольнуло стыдом, как будто он делал нечто недолжное. Встряхнулся, отгоняя внезапную и непонятную слабость. Не удержавшись, поправил светлую прядку, упавшую на лоб и коснулся его своим.

'Вот бы сейчас всё опять остановилось! Надолго-надолго...'

Но на этот раз время осталось равнодушным к его желаниям — оно явно обладало собственной каверзной волей.

Видана отстранилась и тихонько сказала:

— Больно, Ягдар.

Он захлопал глазами, пытаясь понять.

— Больно, — повторила она терпеливо.

Его пальцы сжимали ее плечи. Очень сильно.

Кирилл ухватил воздуху и отдернул руки:

— Как же это я... Прости, прости!

Видана замотала головой. Маленькая ладошка легла на его губы:

— Не говори этих слов — я же всё видела. Ничего не говори. Бедный мой... Бедный, бедный, бедный...

— Отчего же бедный? Да я богаче всех — у меня есть ты, Видана. Не плачь, дубравушка моя.

— А я и не плачу. Это просто слезы сами собою бегут. Плачут вовсе не так — разве не знаешь?

— Знаю.

— Ягдар, а кто он?

— Кто, Видана?

— Тот, за дверью. Другой ты.

* * *

Отец Варнава шевельнул ладонью — брат Иов тут же умолк на полуслове. Вопрос прозвучал то ли мягко, то ли просто негромко:

— Сам-то что мыслишь?

— Мыслю, он догадался обо всем, отче.

— Так...

Настоятель перевел глаза на отца Власия. Тот продолжал молчать, вдумчиво вылавливая из бороды нечто невидимое.

— Добро...

Он вздохнул, поднимая руку для благословения:

— Брату Илие на галерее передай: пусть не тревожится о нас какое-то время... Отец Власий!

— Не знаю!

Настоятель опять вздохнул:

— Ну, ладно... А если он вдруг возьмет и спросит?

— А ты возмешь да и расскажешь всё! Есть у нас выбор? Нет у нас выбора! — выкрикнул маленький архимандрит и застучал посохом. — Да не спросит, не спросит! Ослеп, что ли, прости Господи, совсем? Он же теперь весь в себе, весь! Надолго, до конца!

Отец Власий закашлялся, тряся бородой, отдышался и добавил негромко и спокойно:

— А уж в конце-то — после всего — ты и сам собирался всю правду ему поведать. И покаяться.

— А ты?

— А я — нет. Я твое решение поддержал, а принимал его ты. Да покаюсь и я, покаюсь. Для пользы своей духовной. Ох-хо-хо... Пойду-ка, пожалуй, к дороге приуготовляться.

Он принялся выбираться из кресла, обстоятельно кряхтя да сокрушаясь:

— Как там содруги мои без меня-то? Георгию, положим, присмотр не нужен, а вот со старцем Димитрием и Ворон не сладит. А про молонью не спрашивай, ничего не спрашивай — не знаю!

— Почудилось мне, что молчал я.

— Вот и молчи. Тут из обычных людей иной раз такое вдруг полезет — Господи помилуй. А уж из него-то... Ох-хо-хо... Бди, батюшка игумен, не пропусти чего ненароком! — он хихикнул. — А мне в путь пора.

Отец Варнава, поднимаясь, вздохнул уже в который раз:

— Кого из братий возьмешь с собою?

— А кого благословишь, батюшко. Ты тут настоятель.

* * *

Частокол высотою в три человеческих роста появился сразу за проходом меж известняковых скал. Темная стена выходила из-за обеих сторон пологого холма и смыкалась у огромных ворот.

— Ого! — сказал Держан с уважением.

— Ого, — согласился брат Иов.

Он ударил ладонью по начищенным до красноватого блеска медным полосам, которые свисали с крюка на столбе. В ответ на звонкое бренчание тут же отворилась узкая невысокая дверца.

— Пополнение? — спросил голос за воротами.

— Да, — ответил Иов. — С Богом, голубчики. Скоро свидимся.

Он поднял руку, кивнул и зашагал обратно.

— Давайте, давайте, — поторопил голос.

Кирилл вскинул плечом, поправляя кожаный мешок за спиною, наклонил голову и ступил внутрь. Держан зашуршал сзади, пытаясь протиснуться.

— Узки врата, к совершенству ведущие! — нараспев проговорил юнак-привратник и подмигнул. — Не всяк внидет ими — ох, не всяк!

— За гвоздь зацепился... — сдавленно пробормотал княжич, дергая за лямку застрявшую в проеме поклажу.

— Нет там никакого гвоздя! — насмешливо и безжалостно отозвался дубравец. — Эко добра-то у тебя в мешочке! Для себя одного или между делом приторговывать станешь? А что за товар?

Багровый от злости Держан высвободил, наконец, свой злополучный мешок и молча закинул его за плечо.

Кирилл осмотрелся.

Четыре больших, вернее, длинных дома да несколько срубов поменьше неровным кольцом охватывали мощеную рваным плитняком площадь в центре.

— Любопытствуешь? Еще будет время всласть наглядеться.

— Нам куда?

— Туда, — привратник ткнул пальцем в сторону длинного дома слева. — Там мастера-наставника Аксака спросите.

Он отвернулся, поднял с лавочки лежавшую корками вверх книжку и погрузился в чтение.

Держан угодливо поклонился:

— Спасибо тебе, добрый человек! Вот и мне батюшка всегда твердит: читай, сынок, читай, — авось, поумнеешь когда-нибудь.

Дубравец помахал ему рукой, не поднимая глаз.

Дом внутри был разделен на две половины огромной печью. Десятка три юнаков сидели на лавках вдоль стен, вполголоса переговариваясь, слонялись в широком проходе меж кроватей под войлочными покрывалами. Из угла раздавались звучные шлепки — там играли в 'ладки-оладки'. В дальней половине сумрачно теснились высокие поставы с глухими дверцами.

— Здравия и долголетия, други!

Кирилл и Держан неожиданно для себя сказали это в один голос. Их оглядели — кто с любопытством, кто равнодушно.

— Мира и блага!

— И вам здравствовать, и родичам вашим!

— А вы к нам в гости или как?

— О! Множатся рати наши!

— Назовитесь-объявитесь да честному братству в ножки поклонитесь!

Кирилл покровительственно усмехнулся, поднял руку и возгласил зычно:

— Юнаки! Всяк внимай! Канон третий: наставников же вошедших приветствуй отъятием спорым гузна от седалища и наклонением почтительным недомысленной главы своея! Взять строй! Не спать, не спать!

С грохотом опрокинулась лавка, загудели под ногами половицы. Толпа расплющилась о стену, дергаясь да вытягиваясь в кривую цепочку.

— Вот и ладно, — пророкотал Держан голосом князя Стерха и милостиво повел ладонью. — Неплохо для начала, весьма неплохо. Что скажешь, княже, — будет толк из этих охломонов?

На шум из каморки, выгороженной в углу торцевой стены, выглянуло лицо при скудной бороденке. Глаза быстро обежали помещение, остановились на Кирилле с Держаном. Выдвинулся и несколько раз согнулся палец, приманивая их.

— Ч-ч-ч!.. — сказал княжич с чувством.

— Помощь нужна?

— Вы будете мастер-наставник Аксак?

— Не буду — давно уж есть. А вы кто таковы?

— Князь Ягдар-Кирилл Вукович.

— Княжич Держан... Стерхович...

— Так-так-так... А чевой-то вы, мастера-наставники, голосами вдруг ослабемши?

Кирилл сделал грудь колесом, выпучил глаза:

— Почтение должное ощутимши, а такоже меру свою осознамши, мастер-наставник! Одначе, токмо порядку ради старались и благоустроения для!

— Ага, ага. А ты что скажешь, Тауш-батыр?

— Дык оно, стало быть, в рассуждении того, как!

— Дык, значит. Ну-ну... Зайдите-ка ко мне... — Аксак повернулся и, сильно припадая на правую ногу, устроился у окошка за крохотным столиком. Раскрылась внушительная книга в заеложеном полотняном переплете, перо потыкалось в чернильницу.

— Вначале сюда вас запишу, а после — в свой диариум, — он кивнул на полку над головой и добавил многозначительно:

— И порядку со благоустроением ради, и в рассуждении того, как.

— А это не больно? — пробормотал Держан себе под нос.

Кирилл незаметно ткнул его под ребра, однако мастер-наставник, похоже, не расслышал и продолжал, вскидывая временами от кончика пера слегка раскосые глаза:

— Из ожидаемых юнаков троих нет еще, к вечеру будут, надо полагать. Занятия завтра с утречка начнутся, сегодня — так... Доедайте вольницу, словом. Обед и вечерю объявлю. Нужник — налево за братницею.

— Какою братницею?

— А тою, в которой вы и пребываете. По двору не слоняться. Пожитки ваши переберу сейчас, что нужным сочту — под замок. Прочему место укажу.

Он отложил перо, полюбовался написанным и дернул бороденкой в сторону мешка Кирилла:

— Начинай, княже. Развязывай да выкладывай добро свое... Эй, эй! На пол-то зачем? На скрыню эту клади. Ага, ага...

Рука его быстро охлопала невысокую стопку исподней перемены, скользнула по книжным корешкам. На лице промелькнуло неясное выражение:

— И по-гречески, и по-германски читаешь?

— Читаю, — коротко ответил Кирилл.

— Наша книжница весьма и весьма неплоха. Пожелаешь — ознакомишься. Складывай обратно. Теперь ты, княжиче.

Клочковатые брови задвигались, гоняя складки по обширному лбу:

— Ага, ага... Omnia mea mecum porto... Ты в душе — странствующий кузнец, княжиче? А наковаленка где — несподручно без наковаленки-то!

Держан засопел, продолжая извлекать звякающее содержимое.

— Да ты еще и краснодревец! Экие резцы занятные — впервые вижу таковые. И книгочей! А что за книга? Ну-ко, ну-ко... 'О видимой и сокровенной природе стихий, веществ и жидкостей. Переложение с магрибского наречия достославного трактата, составленного высокоученым и премудрым Умаром Могадорским'. Ба-ба-ба! Сегиз кырлы бир сырлы!