| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ты жив и вроде здоров, Сер, — простодушно грохотал Дерек. — А мы думали, что тебя уже в океане утопили! А тебя хрен утопишь!
— Топили не нас, а топили мы, — весело поправил его я. — Я, господа офицеры флота и мои бандиты. Прошу вас, господа. Рекомендую — мой боевой товарищ, храбрейший кавалерист шевалье Ростан.
Дерек моментально принял дворянский вид и по-товарищески раскланялся с моряками. На параде традиционная неприязнь между армией и флотом, разумеется, не считалась.
Оглядевшись, мы пока что спрятали спиртное — оказалось, начальство было рядом. Дерек глянул на моих матросов глазом опытного командира и сказал:
— Отличные солдаты! Мне бы таких в эскадрон! Настоящие звери, хоть сейчас в резню!
Морские пехотинцы сдержанно заулыбались: 'звери' и 'резня' им понравились. Жаль, Дерек спешил.
— Твой бывший взвод сейчас в моем эскадроне, — сообщил он мне, картинно взлетая на коня, — после парада заходи в казармы, увидимся, выпьем. Твои головорезы тебя не забыли, как ты с ними имперцам кровь пускал от плеча до седла. Ох и порубились мы тогда рядом! Помнишь, как ты знаменосца и капитана срубил, а пока полковник радовался, твои скоты полковую казну имперцев у моих сперли?!
— Да, были дела, — рассмеялся я, потирая правую руку, зачесавшуюся при воспоминании о бешеных рубках. — Уж помахали саблями. Ну, на флоте тоже были сундучки с денежками противника, попользовались. Себя не переделаешь! — пошутил я.
— Точно! — согласился простодушный Дерек, выдвигаясь к краю построения. — У тебя нюх на трофеи, карманы всегда были полны! Ну, надеюсь, скоро увидимся! Я скажу нашим, что ты здесь — обрадуются!
И он унесся под сдержанный гогот моих бойцов, вспомнивших удачные в смысле денег абордажи и, главное, честную дележку.
— Что, Альбер, коннице тоже удавалось подработать в бою? — с интересом спросил деликатный капитан-лейтенант Март, командовавший ротой, в которую входила моя парадная команда.
— В кавалерии похожие порядки, — объяснил я. — Один раз мы даже пушку трофейную увезли и артиллерии продали. Кавалерийские правила твердые: если взял в бою — твое, но делись чем можешь с командой; если стоишь в постое — не грабишь, никого не обижаешь, но оставляешь вдвое больше детей, чем было. Если не спишь с хозяйкой безмужней — ты дурак, если невовремя хватаешь добычу в бою — получишь по морде от командира и тоже дурак, но, если не взял добычу после боя — ты не кавалерист, а растяпа и дважды дурак. В общем, как и у нас на флоте, главное — не зевать. Один раз канониры за нами увязались трофеи собирать, так мои обормоты у них ящики с порохом с батареи сперли и обратно на собранное хотели выменять. Я им пригрозил перевести в пехоту за обман боевых товарищей — моментально отдали порох. А офицер канониров нам бадью гномьего самогона за это поставил из личного запаса. У них на зарядных повозках много что хранилось. Хорошо упились тогда мои обалдуи.
— В общем, как и везде, — кивнул Март. — Вот, только у вас, Альбер, особенно хорошие трофеи всегда попадаются, как я слышал.
— Места знаю, господин капитан-лейтенант, — отшутился я. — Вы же слышали, нюх у меня на них. Прошу прощения, господин капитан, скоро пойдем, а я должен что-то зачитать своим молодцам.
Тот факт, что половина бойцов моей команды еще считалась под судом за тяжелые преступления в мирное время, мы не афишировали. Под праздник адмирал Масена выбил из Главной Прокуратуры Флота условное помилование им всем. Учитывая, что они перед войной еле отвертелись от веревки, я считал решение большим успехом. Командир бригады посоветовал объявить о решении перед парадом — для поднятия духа.
Я достал из кармана драгоценную бумагу с печатями и скомандовал:
— Мои бойцы — два шага вперед. Потише, не в бою. Это для вас, а не для посторонних.
Я и не заметил, что сзади нас постепенно собралась толпа штатских обывателей. Они внимательно разглядывали нас, победителей в войне, лучших из лучших, и, к сожалению, ловили каждое наше слово. Я же, не видя их, слов не выбирал, а говорил, как на корабле.
— ... затем письмо пошло в канцелярию Флота, — распинался я, — а оттуда в Королевскую Канцелярию. Его Величество, в своей милости, согласился с предложением командиров эскадры...
— А точнее, с вашим предложением, граф, — внезапно сказал справедливый капитан-лейтенант Март так громко, что слышали все мои бойцы.
— Ну... и с моим тоже, господин капитан, — на мгновение замявшись, продолжил я. — Короче, орлы: вот этот приказ. Зачитаем официально мы его в казармах, а вот содержание я вам сообщу, чтобы поднять, мерзавцы, настроение перед парадом. Слушайте внимательно: вы прощены и избавляетесь от веревки.
Ряды моих бойцов резко дернулись и снова замерли. Все смотрели на меня, набычившись. Они еще не поняли.
— Для этого вы зачисляетесь на десять обязательных лет в морскую пехоту, где вы есть сейчас, — продолжал я. — Все получаете медали 'За храбрую войну на море' третьей степени. Я всех вас, козлов, лично беру на поруки. Для этого я ввожу круговую поруку. Вас тридцать рыл — сделаем три десятка. Если из десятка кто напроказит — убьет там кого или ограбит — его на каторгу по закону, а остальных из его десятка плетьми обработают. Так что будете держать друг друга за яйца.
Сзади захихикали, но я, к сожалению, не обратил на это внимания.
— Кто сбежит, — сурово продолжал я, — найдем и голову отрубим, и повесим напротив Главного Морского Штаба. А жить будете как имеющие условный срок. Да, кстати: Морской Прокурор требует, чтобы в первый год все женились и детей завели. Чтобы не было разврата. Он очень по этому поводу беспокоится.
Сзади опять захихикали.
— Жить будете при казарме — для гарантии хорошего поведения. Кто себе жены за год не найдет — сами ему найдем, в гавани шлюх хватает, — продолжал я. — Через десять лет — получите королевскую пенсию и катитесь на волю, кто хочет. Кто недоволен — милости просим на каторгу на двадцать лет, туда ворота всегда открыты.
Тут меня, как всегда, понесло. Вероятно, повлияло недоверчивое выражение лиц помилованных.
— Кстати, мои бандиты, — дружески обратился я к абордажникам, — кому море надоест, помните: я — граф Альбер. И у моего отца есть графство Альбер у Драконьих Гор. Там у нас сто шестьдесят тысяч человек живет, но это нам мало. Нам всегда нужны надежные, работящие люди. А ветераны войны, опытные солдаты — тем более. А кто воевал со мной — те особо нужны. В вас я уверен. В ком не был уверен — те в море с акулами купаются, и вы сами их туда отправили...
Тут за моей спиной кто-то тихо охнул. Я продолжал:
— ... и правильно сделали. Так вот, вас я теперь, после войны, считаю за своих людей. Потому в графстве мой бывший солдат найдет приют, работу, хороший заработок. Чем больше семьи привезете с собой — тем лучше. Не нашли работы — ко мне. Есть враги — ко мне, вас там легко не достанут. Скажем, неудачный поединок — ко мне, укроем, если не от закона. Стал инвалидом — ко мне. Графство своих обеспечит.
Мои моряки смотрели на меня с какими-то неживыми лицами. Они уже начали понимать. Я перевел дух и спросил:
— Все ясно, негодяи, а теперь герои? Вопросы есть?
— Разрешите спросить, господин первый лейтенант, — строго по уставу обратился Марен, один из самых тихих по поведению уголовников, попавший под суд за убийство соперника в любви, и еще трех мужиков, сопернику помогавших. Он пришел в себя раньше всех. — Так значит, нас не будут казнить?
Я хотел сказать еще что-нибудь бравурное, но вдруг выпустил воздух из груди и нормальным голосом ответил:
— Нет, не будут. Вы будете жить. Король считает, что вы в бою заслужили жизнь и медали, а вместо тюрьмы — строгую морскую службу. И я тоже так считаю.
И, снимая свою парадную морскую шляпу с жесткими полями и вытирая взмокший от речи лоб, добавил:
— Я рад, что воевал с вами, ребята.
Ребята — убийцы, грабители, бандиты — молчали, открыв рты. Они, очевидно, долго пытались забыть о заслуженной веревке, ждавшей их в конце отсрочки. Отсрочка называлась войной.
Моряки, стоявшие в рядах позади моих уголовников, начали улыбаться во все лицо, поняв, что происходит. Сзади одобрительно зашумели. Я обернулся и обомлел. Человек пятьсот штатских, в том числе женщин и детей, стояли сзади и внимали каждому моему грубому слову. Надо было выходить из положения. Я повернулся к толпе штатских и, поклонившись, вежливо сказал тоном воспитанного дворянина:
— Прошу прощения, господа, за мой несдержанный язык. Война, знаете ли... и флотские традиции.
В толпе понятливо закивали, зашумели и замахали руками. Но мои моряки так обалдели от неожиданно подаренной жизни, что даже не засмеялись, как обычно делали в ответ на мои шуточки. Я повернулся к ним, и — счастливая мысль — вытянув вперед руку со шляпой, громко провозгласил:
— Да здравствует его величество король!
И они рявкнули, подчиняясь приказу и мигом придя в себя:
— Слава королю! Слава королю! Слава королю!
Слава богам — парад начинался. 'Что стоите, обезьяны? Стройсь!' — привычно рявкнули мичманы, зажимая собой строй с обеих сторон. 'Становись!' — гаркнули офицеры, и я среди них. Мы выровнялись. Запела труба — и пехота впереди нас пошла маршем: сначала мечники, потом пикинеры, за ними тяжелая пехота — гренадеры.
Выглянуло из-за облака солнце, и парадные мундиры засияли шитьем. Ритмично загрохотали барабаны. Это был парад по случаю победы в тяжелой трехлетней войне, так что войск было собрано много. Грянули оркестры, сегодня, в виде исключения, игравшие очень слаженно. Значит, первые ряды уже проходили мимо королевской семьи, принцев крови, герцогов, графов и баронов.
Мы вышли на марш. Я шагал на левом фланге моего сводного взвода сразу за отрядом матросов с лучших крейсеров. Я чувствовал себя победителем, спасителем страны от имперцев. Мои солдаты шли со слезами на глазах, подозреваю, не от парада, а от новостей, но держали они строй и шаг очень хорошо. Не хватало после стольких боев опозориться на парадной площади столицы — подумал я, и сразу с волнением начал уверять себя — не опозоримся, пройдем молодцами. И впрямь, когда первый ряд под музыку флотского марша начал проходить мимо короля, мы шагали ровными рядами, точно в ногу, по-флотски вразвалочку. Под ноги нам бросали цветы. При виде трибун я стал вдруг совершенно спокоен. Я снял правой рукой, как полагалось, форменную шляпу и приложил ее к груди, положив левую руку на парадный палаш. Маршируя, я подчеркнуто твердо, как полагалось офицеру флота, глядел на его величество. Он приветствовал нас рукой, увидев штандарт Черного Флота, наилучшего из флотов, как мы говорили друг другу. 'Слава королю!' — по взмаху моей руки зарычали мои моряки. Лица их стали восторженными — действовал душевный подъем парада.
Вокруг нашей колонны повсюду сияли золотые трубы оркестров. В громе музыки, буханье барабанов и общем реве мы шли мимо усыпанных драгоценностями рядов высшего дворянства. Отец, дядя и знакомые нашей семьи замахали, узнав меня. 'Сергер!' — закричали мама и сестры. Я отвел шляпу от груди и на ходу помахал ею маме. Она, кажется, плакала, видя сына в рядах героев.
Даже сейчас я иногда вижу во сне, как я медленно иду мимо отца, мамы, сестер, гордясь победой, гордясь своими отчаянными моряками, машу маме шляпой, а она со слезами на глазах кричит мне 'Сынок!' и бросает цветы под ноги. Я, всегда ироничный, в этот момент чувствовал себя на короткое время — на вершине счастья.
После парада мы маршем шли по городу. Оркестры морской пехоты и флота шагали перед нами, ведя в порт. Толпа ревела, бросала цветы, матери поднимали детей — показать защитников Родины, идущих на корабли с парада. Тяжелая трехлетняя война кончилась.
В казармах я еще раз построил мокрых от парадного марша матросов и официально зачитал им приказ. Затем командир бригады капитан-полковник Латор и я дали положенный по закону час на размышление и собрали письменные согласия. Согласились, конечно, все.
После оформления списка помилованных я выдал матросам 'от себя' денег на праздничную выпивку в казарме, отпросился у Латора к семье до утра и ушел из казарм. Мой слуга Адабан уже ждал с лошадьми у ворот гавани. Я привычно прыгнул в седло, и мы поехали домой.
Морская жизнь кончалась. Осталось только сдать дела и устроить сослуживцам и матросам прощальную пьянку. Два дня назад прошение об отставке из флота было подписано адмиралом Масена, и послезавтра вступало в силу.
С концом войны кончалась и служба. У меня были свои планы на будущее.
Я не буду описывать визит в казармы кавалерийского полка на следующий день. Скажу только, что впервые в жизни меня принесли домой совершенно пьяным. Последующие десять дней в нашем столичном доме были так же тяжелы. К потоку родных и друзей, празднующих конец войны, добавились два обязательных бала в королевском дворце. Там мне пришлось уклоняться от танцев, для чего верные друзья-офицеры умело изображали, что они напаивают меня вдрызг. После потери жены мне не хотелось изощряться в комплиментах фрейлинам, или придумывать вежливый отказ на прямой вопрос какой-нибудь придворной дамы, не могу ли я, герой войны, встретиться с ней в городе — обсудить сердечные вопросы. Я-то знал, что это обсуждение проходит в лежачем положении и безо всякой одежды. На эти шалости у меня сейчас не было настроения. Словом, я не оправдывал ожиданий общества, полагавшего, по моей старой репутации, что сейчас я перетрахаю всю женскую половину двора, а затем женюсь на дочке герцога, или начну подбивать клинья одной из принцесс крови. После потери Калилы все эти шалости казались мне глупейшими занятиями.
Положение спас верный друг Гирон, замысливший некую интригу. Дело в том, что его еще нестарая и привлекательная тетя Далла, дважды вдова, ведущая самый сдержанный образ жизни, была первым браком замужем за герцогом Арнатским, погибшим задолго до войны на охоте. Она сохранила титул мужа-герцога, и была лакомым кусочком для родовитых и небогатых дворян, отчего не любила появляться при дворе.
Я не знаю, какие аргументы пустил в ход Гирон, верный друг и отчаянный фантазер, но леди Далла согласилась подыграть мне, тем более что она и так должна была, как герцогиня, появиться на бале в честь победы над Империей.
Помощь леди Даллы понадобилась немедленно с открытием бала. После первого же танца партнерша, одна из фрейлин, прямо спросила, не провожу ли я ее в комнату в крыле фрейлин.
— Я бы и рад, — замялся с ответом я, — но я уже обещал одной леди, что посвящу ей вечер.
При этом я как бы невзначай бросил взгляд на леди Даллу, стоявшую неподалеку и внимательно смотревшую холодными глазами, как бы стараясь услышать разговор. Она была великолепно одета и причесана, и сияла фамильными драгоценностями. Мало кто из фрейлин мог сравниться с ней на этом балу — сами понимаете, герцогиня!
Фрейлина проследила мой взгляд и прямо спросила:
— Ах, вот оно что, господин Сергер? Вы, значит, все так же по герцогиням, как и до войны?
— Увы, дорогая, имея такую репутацию, мне ничего более не остается, — лицемерно вздохнул я. — Какое юное создание поверит в мое одинокое сердце? И, к тому же, с некоторой военной славой у меня нет недостатка в женском внимании, особенно у зрелых красивых женщин!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
