С кости и крови, Домбрийские, герцоги и дворяне, гордость и честь. Это — не сыграешь. Таким можно себя только ощутить, впрочем, не стоит думать, что это дано только дворянам. Достаточно не знать за собой подлых поступков — и можешь смело расправлять плечи. Ты уже не опозорил звание человека.

Но здесь и сейчас Малена словно закаменела.

И краем глаза подмечала все происходящее.

Вот, к ней пробивается Давид. Вот делает шаг вперед Нателла, вот остается на месте Манана, они не поддерживают, но и не отвергают, а вот Антон смущается, мать тянет его назад — и он подчиняется. Я не с ней. Она — не со мной. И вообще, я не при чем.

И словно туго натянутая струна рвется, хлеща по сердцу, вырывая из него кровавые клочья, уничтожая робкий росток любви с корнем.

Герцогесса Домбрийская многое сможет простить мужчине. Но вот этот шаг назад...

Ее мужчина не должен от нее отказываться, ни в какой ситуации, хоть тут небо падай. А тот, кто отказался...

Она не местный пророк, чтобы принимать всех сомневающихся, она — Домбрийская.

Слышатся шаги, гости раздаются в стороны, словно боясь коснуться чего-то гадкого — и почти напротив Малены выталкивают Марию Домашкину. А за ней видно лицо Дианы — довольное, торжествующее, видна Анжелика — эта тоже все знала, на морде написано, знала.

— Суки!!! — выдыхает Матильда.

Но не вслух. Телом сейчас управляет Мария-Элена Домбрийская. И именно она ждет.

Мария Домашкина оглядывается. Выглядит она ничуть не лучше, чем в тот раз. А запах...

Сногсшибательно? Да, как-то так. Вонь пота, немытого тела, грязных вещей, дешевого дезодоранта и таких же дешевых, помоечных духов. А что? Она ж надушилась?

Почти Шанель. И вещи почти от Версаче.

— Дочка! — Мария Домашкина определяется и топает к Матильде. — Что ж ты с отцом-то так? Не по-людски получается, зачем его сажать-то? Ну подумаешь, погорячился...

Отсутствие зубов у нее во рту смотрится омерзительно. Матильда давно бы ударила.

Но и Мария-Элена ловит себя на мысли, что с радостью отдала бы приказ о повешении. На плечо ей опускается ладонь Давида Асатиани.

— Кто пустил сюда эту грязь?

Здесь и сейчас, ваша светлость. Вам выбирать...

Малена выпрямляется еще сильнее, хотя казалось бы, куда уж.

— Господин Асатиани, эта женщина когда-то дала мне жизнь. Ради уважения ко мне, если вы его испытываете, не унижайте ее еще больше, чем это сделали ваши подруги.

Раздается громкий выдох.

Да, такого местное общество еще не видело. А герцогесса улыбается, печально и понимающе.

— Мы все делаем свой выбор. Выбором моей матери было дать мне жизнь. Связаться с уголовником, уехать за ним, превратиться в... да, превратиться. Моим выбором было учиться, работать, стараться вести достойную жизнь. А выбором нескольких присутствующих здесь дам было потерять человеческое достоинство в попытке отобрать его у других. Не так ли, сударыни?

Взгляд Малены находит последовательно Юлию, Диану, Анжелику...

И те не выдерживают. Краснеют, смущаются... они не привыкли играть в эти игры. Вот склоки, слезы, вопль базарной торговки, а потом и сплетни по углам — это привычно. Это понятно, это даже как-то правильно в их глазах. Но — так?

Теперь с отвращением смотрят уже и на них.

— Дочка? — не понимает ничего Мария Домашкина.

— С вашего позволения, господа, я завершаю эту безобразную сцену, — Малена хотела взять мамашу да хоть за шкирятник и уйти, но судьба распорядилась иначе.

В тишине раздаются торжественные аплодисменты.

Люди расступаются, и Малена видит приближающуюся к ней женщину.

— Ольга Викторовна?

— Добрый вечер, Малена.

Дама-историк, как всегда, очаровательна, ухожена, а на стоимость ее костюмчика можно и половину архива области выкупить. Следом за ней двигается дама неопределенного возраста в простом платье. Униформе?

Да...

— Нина, позаботьтесь об этой женщине, — кивок в сторону окончательно растерявшейся Марии Домашкиной. Та уже поняла, что все идет не так, неправильно, но сообразить ничего не успевает. Служанка — или кто она? — подцепляет женщину под руку.

— Пойдем.

— А...

— Мы пока побудем тут, неподалеку. В комнате для отдыха.

— А я... как же...

— Пойдемте. Я вас чаем напою, с пирожными...

— Но...

Возражений не предусматривается. Мария Домашкина просто растерялась, потому и уступила поле битвы без боя. А Ольга Викторовна улыбается Матильде.

— Малена, милая, вы не отвечаете за выбор вашей матери. Зато вы настоящая внучка своего прадеда. Он мог бы вами гордиться.

— Моего прадеда?

— Купца Ивана Ильича Булочникова, известной в нашем городе исторической личности.

По зале в который раз пролетает вздох.

Ольга Викторовна разводит руками.

— Я недавно побеседовала с ювелиром, потом полезла еще раз в архивы — и картина сложилась. Итак, купец Булочников, весьма неоднозначная историческая личность. Откуда он попал в бордель так и не ясно, но дело поставил на широкую ногу. И быстро разбогател. Пошел в гору настолько, что смог жениться на дворянке из старинного рода Вольских. Правда, фамилию жены не взял, подчеркивая, что гордится своими корнями. Уж какой есть... В архивах сохранились записи о булочниковских кутежах... простите, немного увлеклась. Для нас намного интереснее 1917 год.

Ушки торчком поставили все.

— Итак, революция. Семья Булочникова уезжает за границу, но глава семейства остается здесь. Почему?

— У него болела внучка, — ответила Нателла, и даже улыбнулась, как примерная девочка-отличница. Ольга Викторовна наградила ее поощрительной улыбкой.

— Именно. Девочка подхватила тиф, и неясно было, выживет она или нет. Везти ее в таком состоянии было убийством, оставаться с ней — самоубийством. Иван Ильич выбирает второе. Но его дом громит революционно настроенная толпа. Иван Ильич перебирается к любовнице. Анне Домашкиной.

— Откуда это известно? — Малена спрашивала спокойно, но никого это кажущееся спокойствие не обманывало.

— Потомки Ивана Ильича живут во Франции. Я летала туда на днях, уточняла подробности. И заодно купила вам подарок, дорогая София.

Ответом Ольге Викторовне была гримаса, отдаленно напоминающая улыбку.

— А еще провела анализ, Малена. Вы с семьей Булонье несомненно родственники.

Единственное, на что хватило Малены, это спросить:

— Они перевели свою фамилию на французский?

— Да. Так вот, наша история уносит нас в те далекие времена, когда Иван Ильич Булочников остался со своей внучкой. По странному совпадению, малышку звали Ирина Ивановна. Правда, не Булочникова, мужа младшей дочери Булочникова звали Иван Московин, он был дальним родственником... да-да, любовницы самого Ивана Булочникова. Семья Московиных жила неподалеку, дети — такие дети, они играли вместе, потом девочка и мальчик полюбили друг друга. Потом Ивана отправили на русско-японскую войну. Там он и полег, но дочка у него осталась. Ирина Ивановна. Умерла младшая дочь Булочникова, у нее от страшного известия случился выкидыш, ну и... сейчас не всех спасают, а уж тогда-то... сепсис, лихорадка. Иришку Булочников безумно любил и носил на руках. Потому и остался с малышкой. Остался в доме любовницы.

— И его никто не узнал? — удивилась Манана.

— Узнали. Есть письмо от Анны Домашкиной.

— Письмо? — не удержалась Малена.

— Да. у меня есть ксерокопия, к сожалению, я не взяла ее с собой. Иван Ильич, предчувствуя, что долго ему прятаться не удастся, пишет, что Анна возьмет его внучку, уедет из этих мест, а он — будет так, как решит судьба. Ирина Ивановна Московина стала Ириной Ивановной Домашкиной, а потом вышла замуж. Ее муж, также Иван, взял фамилию жены. Кто он был, откуда — я не раскапывала, но подозреваю, что абы за кого Ирина Булочникова замуж не вышла бы. У них родился мальчик, который и женился, Малена, на вашей прабабушке. Алексей Домашкин. От него родилась Майя Алексеевна Домашкина, а по сути — Булочникова.

В зале повисло молчание. И опять герцогесса опомнилась первой.

— Что стало с моим прадедом?

Ольга Викторовна смутилась и отвела глаза.

— Вы ведь знаете, правда?

— Знаю. Анна Домашкина знала, куда писать, и чудом передала письмо. Его убили, требуя выдать те самые богатства.

Малена подняла руку ко рту.

Она не знала прадеда, она только слышала о нем. Но видела, как наяву. И крестьянскую избу, и сидящего мужчину, и людей, которые подходят к нему:

— Куда деньги спрятал, контра?

И спокойный ответ прадеда:

— Вам не найти.

— Его пытали?

— Нет. Анна писала, что он оказал сопротивление, убил одного из противников, ну и... при попытке к бегству.

Малена кивнула.

Почему-то так было легче. И тверди себе, сколько хочешь, что это не твои прямые предки, а Матильды... больно было обеим девушкам. Почему?

Неизвестно.

Малена даже не поняла, что из уголка ее глаза скатилась крохотная слезинка. Капнула — и впиталась в плотную ткань платья.

— Спасибо вам. Спасибо.

— Разве за такое благодарят, Малена? Простите, что вынесла ваши тайны на всеобщее обозрение, но это не только моя вина.

— Стоит ли извиняться за такое, Ольга Викторовна? — вернула улыбку герцогесса. — Вы дали мне возможность обрести род.

Ольга Викторовна улыбнулась.

— Малена, я дам вам адреса и телефоны ваших дальних кузенов. Полагаю, вам найдется, о чем с ними поговорить.

— Жаль, бабушка не дожила. Не узнала. Вот уж кто был бы счастлив.

Спазм стиснул горло. Давид, понимая, что стойкость девушки исчерпана, крепко обнял ее за плечи.

— Дамы и господа, простите нас. Моей невесте сегодня и так тяжело пришлось.

И быстро вывел Малену из комнаты.

Ольга Викторовна улыбнулась.

Кажется, сегодня она сделала доброе дело? Она нашла отца Анжелики и улыбнулась мужчине персонально, отсалютовав ему бокалом. Намек был понят.

Как приятно, когда мерзавкам прилетает сразу же за их дела. Это Малене было плохо, и она не обратила внимания на слова Давида, а вот все остальные...

О, вот и София Рустамовна крадется.

— Олечка, неужели это правда? В это трудно поверить.

— Сонечка, у меня есть все бумаги. У Матильды остался медальон с прядью волос... кстати, он сейчас был на ней.

— Да, я заметила, старинная вещь.

— Он переходил в семье девушки из поколения в поколение. Но у нее не было возможности раскопать все то, что узнала я.

— А откуда вы знакомы?

— Я знаю эту семью с давних времен. Майя Домашкина была достойным человеком. А вот дочь... видимо — сбой генов.

— Что, простите?

— Говорят, раз в сто лет в каждом роду рождается человек, который собирает в себя все пороки семейства. То есть от бабушки-картежницы, отца-гуляки, деда-пьяницы... понимаете? Мария Домашкина оказалась именно такой. Природа отдохнула. Хорошо хоть у нее хватило ума доверить дочь тому, кто смог воспитать девочку достойно.

— О, да. Потрясающее самообладание. И воспитание.

— Я была уверена, что вы оцените. А документы я в ближайшее время отдам Малене. Не думаю, что ей перепадут какие-то деньги, но такие девушки сами по себе редки, словно бриллианты.

— Да, — София Рустамовна даже поежилась. — Даже не представляю, что бы я сделала на ее месте. Наверное, ударилась бы в слезы...

— А я хорошо представляю, что сделала бы с подлыми девками, которые копались в прошлом порядочной девушки с желанием измазать ее грязью.

Голос Ольги Викторовны окреп, прозвенел сталью. И муж положил ладонь на ее локоть.

— Олечка, не переживай. Думаю, эти особы сами себя наказали.

— А ты представь, какое это наказание для их родителей — вырастить подобных мерзавок? Вот уж воистину — кровь сказывается, и сразу видно, кто правнучка графини, хоть и обедневшей, а кто правнучка свинарки.

Намек был понят. На трех девушек в гостиной стало меньше, и насколько понимала Ольга Викторовна, эти дамы надолго испортили себе репутацию. И все равно — дряни.

Поделом. Вот уж воистину — стервы, аккурат по словарю Даля, в изначальном смысле. Куча падали у дороги.

* * *

Малена рыдала в четыре ручья. И сама не знала, кого оплакивает.

Прапрадеда? Прабабку? Маленькую девочку, которая заболела тифом? Купца, который кутил и гулял, построил роскошный особняк и ворочал миллионами, а потом бросил все и остался здесь, на смерть, с маленькой девочкой?

Бабушку, которая так ничего и не узнала?

Свою влюбленность в Антона, которая приказала сегодня долго жить?

Подругу, которая...

— Тильда?

— Я здесь, Малечка. Я с тобой. Спасибо тебе, родная...

И слезы хлынули еще сильнее. Уже от обеих девушек.

Давид почти силком втянул Малену в одну из комнат и толкнул на диван.

— Сядь, успокойся...

Ага, с тем же успехом можно было затыкать салфеточкой Ниагарский водопад. Мужчина понял, что увещевания бесполезны, плюнул, да и присел рядом, обняв Малену за плечи. Погладил по волосам.

— Все будет хорошо, Малена. Я тебе обещаю, все будет хорошо.

Дверь не скрипнула, в этом доме их отлично смазывали.

— Я тут принесла кое-что...

Нателла несла поднос, на котором была миска с ледяными кубиками, графин с водой и стакан. Ну и так, по мелочи. Салфетки, влажное полотенце, валерьянка...

— Малечка, вот, попей воды.

— Б-благод-дарю...

Малена чувствовала себя отвратительно, руки дрожали, а зубы стучали о край стакана. Пошел 'адреналиновый откат', и девушку затрясло. Давид стянул плед с кресла и укутал ее.

— Вот так, пей медленными глотками.

— Я в поряд-дке, — прозаикалась Малена. Странно, но ей не поверили. Впрочем, герцогесса постепенно приходила в себя.

— Мне надо извиниться перед вашими родителями за эту безобразную сцену.

— Ты в ней не виновата. А если кому и надо извиняться — так это Анжелке. Вот гадкая тварь, — сморщила нос Нателла. — Дэйви на ней не женится, надеюсь, и поделом стервозе.

— Дэйви? — выцепила Малена.

Давид потупился.

— Так меня называют в кругу семьи.

— Мне нравится. Намного лучше звучит, чем Додик.

А Антон отвернулся. Ну и наплевать на него. Герцогесса Домбрийская не унизится до влюбленности в труса.

А все равно больно. И Малена знала, что болеть будет еще долго.

— Вот и чудненько. Ты считай, почти член семьи...

Малена открыла и глаза и рот. И чудом не уронила стакан.

— Я?!

Нателла поглядела на брата.

— Эммм... Малена, а ничего, что Давид при всех назвал тебя своей невестой?

Ответом брату и сестре было выражение самого искреннего изумления. Кем, простите, назвал?