перекресток одиночества 2

— Я не считаю тебя вором — насмешливо донеслось в спину.

— И все же — отозвался я — Вдруг пропадет фарфоровый сервиз. И в следующий раз встретишь меня ударом приклада по зубам.

— Ух — Андрей аж поежился — Зубы тут береги, пацан! Береги! Мой тебе душевный совет. В Бункере вашем может и полечат замковые. Но не бесплатно и опять же — больно.

— Это да — согласился я — Это да...

Гостиную от основного фюзеляжа отделало нечто вроде дощатой стены с дверным проемом. Входная штора отодвинута. Сама стенка — что явно сооружена давным-давно и потихоньку обросла мелкими ковриками и висящими на гвоздиках бутылками в веревочной оплетке — назначения была чисто эстетической. Граница между уютом и практичностью. Гостиная и кухня — отдельно. А склад отдельно. Я же вошел именно что на склад. Причем на склад отменно организованный.

Первыми на моем пути встретились дрова самого различного характера. Бесполезные для строительных нужд расщепленные, аккуратно распиленные и наколотые доски. Напиленные ветви. Наломанный и спрессованный хворост. Обрубки древесных стволов. Все это лежало в отдельных невысоких закутках. Сверху закутки были закрыты досками и арматурой, на них еще дрова. Вдоль другой стены — еще закутки. Тут всякая емкость для жидкости — бутылки, баклажки, канистры пластиковые и металлические. Еще дальше — обломки различных механизмов в различной степени разрушенности. Торчащие шестеренки, провода, медные трубки, перекошенные металлические корпуса. Дальше — просто куски и листы металла. Дальше — стопки кирпича и какого-то слоистого камня. Дальше — одежда. Разная. Много. Целые вешалки заботливо прикрытой полиэтиленом одежды для мужчин и женщин. Под вешалками — обувь по парам.

Развернувшись, я пошел обратно, скользя взглядом по предметам и прикидывая сколько всего интересного я не увидел — тут немало закрытых ящиков. Да и тайники в стенах наверняка найдутся.

Подгадал так, чтобы с завершением осмотра креста и возвращением к креслу завершилась и моя история заключения и освобождения. Посидел молча минут пять, давая хозяину переварить услышанное. А затем, еще раз оглядевшись, задумчиво почесал в затылке.

— Что-то не так — признался я.

— С чем не так, гость дорогой?

— С этим все и не так — развел я вокруг себя руками — Ты понимаешь какое богатство мне показал?

— Все сидельцы хвастливы.

— Ну да. Не спорю — кивнул я, вспомнив всех встреченных мною в небесах обжор, пьяниц, пиратов и вообще невообразимых персонажей — Немало хвастливых. Золотом кичатся, зубы блестящие скалят, шмотки в витрине для свиданий дорогие демонстрируют. Но им можно — в родном кресте до них никому не добраться.

— Кроме Чертура.

— Кроме него разве что — снова кивнул я — Но ему на сокровища сидельца плевать. Он ретивых не любит. Так что бахвалиться нажитым добром можно сколько угодно. Опять же — в любой момент по келье может шарахнуть Столп. Пылающими обломками рухнешь вниз, унося с собой все добро, которым так и не успел похвалиться... короче — у них поводов для похвальбы под сотню. Но у тебя этих поводов нет. Вот похвалился ты передо мной.

— Я не хвалился.

— Хвалился — возразил я — Только больше не вещами, а характером, нравом и упорством хозяйственного добытчика. Хотел мне показать, насколько хозяйственный ты мужик — и показал. Я увидел — и уважения прибавилось.

— Тут уел... В моем возрасте простительно таким хвалиться. Не будь мы здесь — сидел бы сейчас у родного дома на завалинке с другими старперами и, поцеживая пивко, трепался бы о своих юношеских чтоб их достижениях... Ты к чему ведешь?

— Я ведь могу уйти и затаиться — пожал я плечами — Спрячусь за сугробом. Дождусь выхода одинокого хозяина. Ударю ледорубом по башке. И вступлю во владения сокровищами.

— У тебя ледоруб есть?

— Нет. Но это так к слову — одно время зачитывался норвежскими детективами и у них там любят злодеи альпенштоками и ледорубами махать. Почему не боишься, апостол Андрей?

— Боюсь — откровенно признался тот — Но не поверишь — тоска все же заела. Годы. Проклятые годы берут свое. Я становлюсь слабее с каждым днем. На душе все тоскливей — особенно когда снаружи воют ветра.

— И когда Столп шепчет особенно рьяно...

— А вот тут ты ошибся — широко улыбнулся Андрей и потопал к дощатой стене — Жаркое будешь медвежье?

— С удовольствием.

— Тебе пожирнее?

— Само собой.

— Мудрый выбор для зимнего охотника. Почему имя свое не называешь?

— Почему же? Назвал — Охотником меня зовут. А до этого Гниловозом звали.

— Почему Гниловозом?

— Мой крест долго висел в стылом тумане бесхозным. Годами, скорей всего. Насыпалось на него всякого — бытовой мусор вперемешку с дерьмом и трупами. Сам я себя не видел со стороны, а вот сидельцы с открытыми кокпитами...

— Да ясно — кивнул Андрей, возвращаясь с небольшой связкой хвороста и парой полешек — Ясно... Отсюда и прозвище Гниловоз. А ты и принял? Не стал спорить?

— Зачем?

— Ну да... ишь скрытный ты какой... может веришь, что знай кто твое имя — проклясть может?

— Ж-жуть — рассмеялся я.

— Ладно, Охотник. Историю ты мне занятную рассказал. И не зря про графа Монте-Кристо упомянул — ты прямо точь-в-точь Дантес.

— А кто здесь не Дантес? — задумчиво спросил я — Просто не все так удачливы. Я как в Бункер ни вернусь — меня все хвалят. Молодец мол, вырвался. Но ведь не повези мне со скрытой в горбе второй рубкой управления...

— Не скажи! — возразил Апостол — Не скажи! Тут уже нарочно себя принижаешь. Тут Дантесов маловато. Дай кому ключ от двери и карту с маршрутом к Бункеру — откажется ведь! В келье все спокойней сидеть, хотя каждый день — лотерея! Я вот так и сидел... пока не вытащил выигрышный мать его билет!

— Удар Столпа?

— Не по мне, а по соседу выше. Он уже при падении и меня зацепил. Крыло обломал...

— Хотелось бы услышать все от самого начала и по сей момент — попросил я — Историю за историю.

— Расскажу. Дай еще минут десять — я просто до сих пор в твоей истории мыслями. Очень уж удивительная история...

— Ну... — развел я руками.

— Вот твой кофе. Только остывший уже. Как разогрею воду — будет тебе еще кофеек. И вот тебе пачка сигарет. Рядом с чашкой кофе легла неоткрытая пачка красного Мальборо — А это к кофе.

Рядом с пачкой и зажигалкой легла одинокая сигарета.

— Не чересчур щедро?

— По истории и награда. А насчет того почему не побоялся... Ты ведь и сам ответ знаешь, да, Охотник?

— Ну... — разминая вторую сигарету в пальцах, я пару секунд подумал, формуя мысленное тесто и выдал — Будь во мне жажда такой вот кровавой наживы — убил бы не разбираясь. И экскурсия по кресту не понадобилась бы — так и так у тебя найдется чем поживиться.

— Вот ты и ответил — кивнул Андрей, поджигая другой зажигалкой кусок коры и на лопатке заводя его в печь — Тут снежные безбожные пустоши. Убьют за любую мелочь. Но еще — может и ошибочно — считаю, что умею в людях разбираться. Ты вот мне по сердцу пришелся. И Антипия я в свое время сразу пустил. А двух захожих... убил...

— Откровенно — признался я после недолгой паузы — Не каждый признается в двойном убийстве.

— А как не признаться, если на сердце до сих пор сомнение? Ведь может я и ошибся. Может и не мыслили они против меня ничего худого. А я поддался паранойе — и убил зря людишек.

— Я всегда прислушиваюсь к своей интуиции — ответил я, выдержав взгляд опустившегося напротив хозяина — И всегда стараюсь смотреть вперед и поменьше оглядываться.

— Может так и надо?

— Сейчас это тренд — рассмеялся я и, сделав неглубокую затяжку, выпустил струю дыма и проследил как он, поднявшись к потолку, вдруг метнулся пугливо в угол — Есть вентиляция?

— Щель частично заделал и снабдил задвижкой — кивнул старик, беря свою чашку с кофе — Ладно. Твою историю я услышал, Охотник. Мою послушаешь? Я ведь посчастливей тебя, наверное — сбылась моя самая сокровенная заветная мечта...

— Даже так?

— Ага. Даже так. Понимаешь, я с детства, лет с девяти, наверное, мечтал стать полярником. Мечтал преодолевать арктические трудности, выживать в жесточайшие морозы, когда обмороженная кожа пластами слазит с лица, а пальцы белеют и костенеют в секунды... мечтал охотиться на тюленей и пингвинов. Мечтал достигнуть полюса — сначала Северного, а потом и Южного. И вот я здесь... ну как?

— Ну... поздравляю?

— А даже без иронии — да! Принимаю поздравления! Спасибо! О! Погоди. Библию свою полярную принесу. И еще пару книжонок занятных.

Он легко поднялся, ненадолго отлучился к надкроватной полке и вернулся с тремя жутко потрепанными временем и жизнью книгами. Опустил их на стол, ненадолго прижал кончиками пальцев.

— Вот. С ними сюда угодил. Книги о полярных экспедициях. В тот день я их брал перечитывать в библиотеке. Но угоди я сюда без них — все одно. Потому как книги эти так часто перечитывал, что помнил наизусть. Читал когда-нибудь?

Подавшись вперед, отложив сигарету на край пепельницы, я осторожно перебрал книги. В каждой куча закладок, от каждой пахнет невероятно знакомым запахом. Вскинув голову, я спросил:

— Тройной одеколон и текстовыделители?

— Откуда ты? — пораженно вылупился на меня Апостол Андрей — Верно. Одеколон в текстовыделители.

— Сам так делал — усмехнулся я, беря сигарету — Только с другими книгами совсем.

— Какими?

— Чаще всего читал биографии успешных людей достигших богатства. Читал ночами — я сделал особо глубокую затяжку, запрокинув голову, медленно выпустил дым — Все пытался понять как именно они сумели осуществить свои мечты. Денег в те дни жутко не хватало. Жрал дерьмо, но денег на бумажные книги не жалел. Покупал самые дешевые текстовыделители. Перечитывал каждую книгу раза по три, порой выдирал страницы, делая что-то вроде вытяжки мудрости, складывал в стопочки.

— Судя по твоим словам о доходе и проценте — своего добился.

— Добился — признал я — И мне все разом надоело. А ты, я как понял, стремился к другому? К Северному полюсу рвался...

— А в те времена только туда и рвались — пожал плечами старик — Вот и я не исключение... слушай в общем. Сам потом и скажешь добился я исполнения своей мечты или же облажался в жизни. Хотя знаешь — был период, когда я уж было решил, что мечта останется только мечтой. Даже не мечтой, а грезой зыбкой. А потом и она рассеется...

Андрей Апостолов родился в далеком северном городе Норильск. Город, что расположен меньше чем в двух с половиной тысячах километрах от Северного Полюса — места, куда Андрюша мечтал попасть с раннего детства. С тех самых пор как в его детские ручонки попала книга "Антарктическая одиссея" автора, полярника, путешественника и исследователя Раймонда Пристли. В книге подробно были описаны злоключения Северной Партии из злосчастной экспедиции Роберта Скотта, что окончилась так трагично.

Раймонд — он же Реймонд Пристли — в своей книге рассказывает о том, как их группу не смогли эвакуировать и они, практически без запасов продовольствия, были вынуждены зазимовать в снежной пещере. Как они охотились, добывая себе пропитание, чем питались, как был устроен их быт, о чем они думали во время невыносимо медленно тянущихся дней.

Книга, что обычного человека лишь оттолкнет от подобных тягот, на мальчишку Андрюху подействовала подобно мощнейшему стимулятору. Он заболел этой темой. Проглотив книгу, он помчался в библиотеку и нагреб еще книг на тематику полярных экспедиций, исследований и прочего. Он читал книгу за книгой и никак не мог насытиться. Само собой никем другим как полярным исследователем он себя больше не видел. В его мечтах будущее уже сложилось — вот он за штурвалом могучего полярного гусеничного вездехода штурмует предательский скользкий бок холма, вот он по шатким мосткам переходит глубокую ледовую трещину, вот он машет уходящему атомному ледоколу, в гордом одиночестве стоя на вершине снежной горы. Вот он копает себе снежную пещеру, охотится на тюленей и пингвинов, отбивается от белого медведя, спасает глупых бедолаг недооценивших опасности Арктики...

Годы шли. Пацан медленно набирался ума. Задумывался. Книги подсказывали путь. Андрей занялся спортом. Взялся за учебу. Составил план скорейшего получения водительских прав. С нетерпением ждал армии, мечтая попасть в ряды танковых войск — это поможет впоследствии с доступом к штурвалу вездехода. Он мечтал... мечтал...

Годы бежали все быстрее.

А затем помчались вскачь. Вот он уже подросток. И родители смотревшие на причуды и мечты мелкого сынишки со снисходительностью вдруг забеспокоились. Какая еще нахрен Арктика? Обалдел? Ну уж нет! Сначала — одиннадцать классов образования. Затем достойный горный институт с броней от никому не нужной армией — зачем два года жизни терять на глупости вроде муштры? Чушь! Во время института можно и жениться. Чтобы к двадцати годам уже иметь сына или дочь — чем быстрее отстреляешься и наплодишь потомков, тем быстрее воспитаешь, а затем и освободишься.

В общем — родители имели свои планы на программу жизни младшего сына. А всего в семье было пять сыновей и дочь. Родители имели немалый опыт в переубеждении упертых отпрысков. И преуспели — сумели сломить сопротивление младшего и любимого, направив его путь в другую сторону. Горный институт, военная кафедра, девушка, брак. Все сбылось по их мечтам — мечтам родителей. Сын был рядом, девушку они ему подобрали отличную и тихую, не гулящую, квартиру выбить помогли быстро. Все! Живи сын! И можешь не благодарить за свою счастливую жизнь от и до спроектированную любящими родителями.

И Андрей жил. Он по-прежнему читал и перечитывал книги и журналы о полярных исследованиях. Собирал библиотеку. Жил мирно с женой. Завел детей. Старательно воспитывал. Жизнь текла... нет... жизнь уже не текла. Жизнь утекала. Он отчетливо понимал — с каждым годом у него все меньше возможностей осуществить свою мечту. Одна из немногочисленных отдушин — пешие долгие походы по лесам, вылазки в горы, зимняя рыбалка, ночевки в дрожащих на ветру палатках, уха в котелке над костром, звуки гитары, громкие и веселые песни взрослых мужиков — в чьих голосах звучала горечь о несбывшихся мечтах. Они не стали героями. Не стали исследователями. Они обычные работяги живущие обыденной жизнью рядовых граждан...

Так текла жизнь.

Текла вплоть до момента, когда к одиноко сидящему у небольшого костерка на высоком речном берегу Андрею вдруг не подошел невысокий улыбчивый мужичонка, что вежливо представился Сашкой и поинтересовался насчет клева. Есть ли? Андрей лишь махнул рукой и не стал объяснять, что он здесь не ради рыбалки. Это лишь предлог, чтобы стылым осенним днем вырваться из душной квартиры в пронизанный свежестью уголок дикой северной природы. Что, сидя на берегу он не сводит глаз с северного направления. Что он, взрослый уже мужик, прикрывает глаза, пьет чай из жестяной кружи и продолжает грезить...

Он не стал объяснять...

Или?

Андрей вдруг понял, что мужичонка Сашка уже сидит по ту сторону костерка, прихлебывает горячий чай и внимательно слушает исповедь разошедшегося вдруг Андрея...