Чужой среди чужих

Несколько раз глубоко вдохнув, он вернулся к работе, попутно прикидывая, может ли он вообще как-то повлиять на существующий порядок вещей. Из трех пилотов одну следует обработать обязательно, одного — если останется время и силы. Угу. Обработать. Это марионетку безмозглую можно за пару секунд окрутить, а вот чинить чужие мозги, да еще при столь глубоких травмах — работенка не на час и не на два, и по трудоемкости и приятности больше всего это дело напоминает труд золотаря. Да и опыта маловато. Точнее, нет вообще.

"Ладно, на месте разберемся. Просто разберем все на кусочки и соберем как-нибудь по-другому. Хуже уже точно не станет".

Впрочем, один плюс в царившей атмосфере паники был — тихий шепот, не дававший покоя последнее время, наконец-то соизволил сгинуть, оставив после себя лишь легкое гудение в голове, как при резкой смене погоды. О причинах, вызвавших его появление, Шут старался не думать. Некоторым вещам лучше оставаться никогда неузнанными, и седьмое чувство подсказывало ему, что это именно тот случай.

Последние два часа смены пролетели незаметно, и как ни странно, без происшествий. Но стоило Шуту подняться в мини-поезде на поверхность и начать прикидывать, как из остатков продуктов сделать то, что издалека сойдет за ужин, на его голову почти в прямом смысле свалилась очередная напасть.

— Алекс-куууун!

Айми набросилась на него сзади, демонстрируя прекрасно отработанный захват дзю-дзюцу.

— Ты чего за два дня ни разу не позвонил? — недовольно осведомилась она, заглядывая ему в лицо через плечо.

— Гхх-кхх-гха...

— Ой, извини, — девушка ослабила хватку.

— Мой рабочий... хххааа... график оставляет мало времени на личную жизнь, — выдавил Шут, жадно хватая воздух.

'А если бы и оставлял, я к тебе добровольно приближусь только под страхом четвертования'.

Айми надула губки, очень убедительно изображая легкую обиду.

— Да, я понимаю... Физический труд изматывает...

Шут нахмурился и попытался вспомнить, как на такие слова реагируют нормальные люди.

— Прости, пожалуйста. Сегодня вечером я занят домашними делами, но завтра мы можем сходить куда-нибудь. Как на счет того нового кафетерия на площади Сакамото?

Айми быстро просветлела, слишком быстро.

— Ловлю на слове, Алекс, и только попробуй опоздать, — она мягко щелкнула его по носу.

— Договорились, — бодро подтвердил Шут. — В девять часов.

— Тогда до завтра.

Девушка подмигнула ему и удалилась летящей походкой.

'На доклад к Цуруми, не иначе', — зло подумал псайкер, провожая ассасина взглядом.

Айми. Хорошо играет, засранка. Настолько хорошо, что в ее игру хочется верить. Шут крепче стиснул зубы, и натянул на лицо счастливое выражение.

'Нашел, на что вестись, балда осиновая. Прекрасно ведь знаешь, что к чему'.

* * *

Ночь первая.

Сидя на смятом, засаленном футоне и безразлично глазея в грязное окно, Шут собирался с духом. От спасительных таблеток сегодня пришлось отказаться, и сейчас вгрызающиеся в череп невидимые дрели сполна взимали плату за псайкерскую силу. Где-то на краю сознания язвительно крутилась цитата какого-то поэта про сапожника и пирожника, но на нее он внимания старался не обращать, дабы лишний раз не портить настроение. Где-то там, снаружи, за пыльным стеклом и под сотнями метров земли три подростка забылись беспокойным сном, взволнованные очередной сумасбродной идеей капитана Кацураги. Или не сумасбродной? Совместное проживание и тренировки — это именно то, что требуется в подобной ситуации. Как ни крути, сила человечества всегда была в стайности и единстве, и если бы приоритетной задачей для SEELE было бы эффективное уничтожение Ангелов — они с малых лет были бы неразлучным боевым крылом, тремя компонентами сверхэффективной машины уничтожения. Да и их психические проблемы при таком сценарии не получили бы благодатной почвы для развития. Но старики себе на уме, и судьбы отдельно взятых детишек их волнуют мало. Еще бы, благо всего человечества на кону, нельзя позволять себе быть сентиментальными! Мрази... Или нет?

Шут задумался. Комплиментация неминуемо разрушает отдельные тела и личности, это факт. Но ни то, ни другое не исчезает бесследно, об это Свитки Мертвого Моря говорят недвусмысленно. Единый квазибиотический организм, единое сверхсознание, основанное на взаимопроникновении душ ввиду разрушения персональных АТ-полей. Он попытался представить себе это ощущение — ощущение бестелесного тела и комфорта, отсутствие любой боли или неудобства, где его личность разделена между всеми людьми планеты и он сам — совокупность их личностей. Похоже на психическое 'растворение' при ослаблении самоконтроля в многолюдном месте. Только лучше, приятнее. Эдакий совершенный организм-Монокосм, который сам себе вселенная, персональная вселенная для единственной разумной расы, лишенная всего того дерьма, что люди ежесекундно творят на свою голову — мир без несправедливости и неравенства, без рекламы и финансовых империй, без религии и политической идеологии. Так стоит ли мешать старикам? Методы у них те еще, спору нет, но результат весьма многообещающий, весьма.

Псайкер медленно вытянул перед собой руку. Рука пахла потом и сыростью. Идеально просчитанные эволюцией формы, результат миллиардов лет совершенствования и приспосабливания к окружающим условиям. И лишь его собственное АТ-поле поддерживает эту форму, не дает высокоорганизованной живой материи регрессировать до лужицы LCL. А если Ангелочек сыграет свою партию в грядущем апокалипсисе, это поле исчезнет и тогда... Шут вдруг почувствовал, как его спина под майкой покрывается ледяным потом. 'Лилит сотрет барьеры душ Лилим' — так гласят Свитки. Лилим — то есть людей. А псайкер не человек, его АТ-поле имеет иной спектр, и процесс Комплиментации не затронет его. А это значит... Перед глазами Шута невыразимо ярко встало видение мертвого города на опустевшей планете, и его самого, с безумным оскалом на лице поющего во всю глотку прощальный гимн человеческой расе, стоя перед лениво плещущимся оранжевым океаном с пистолетом у виска.

— Нет! — сказал он громко, и сам вздрогнул от звука своего голоса.

Homo hominus lupus est. А если ты уже не человек — то тем более. Пусть это верх эгоизма, пусть грядущие поколения проклянут его имя — но оставаться единственным разумным существом на планете ему совсем не улыбается. А это значит, что смертный приговор членам SEELE остается в силе. Ладно, помудрили и хватит, дальше откладывать задуманное просто некуда. Шут машинально отметил время — без четверти час — откинулся на футон, притворился спящим и направил свое сознание в тоннель медитативного транса.

В каком-то смысле, это была почти смерть. Поскольку после беглого ознакомления со Свитками Мертвого Моря вопрос о существовании души имел для Шута вполне однозначный ответ, сейчас его разум как бы отделился от материального тела и отправился на поиски своей цели, ориентируясь по отблескам чужих разумов в непроглядной темноте. В таком состоянии почти утрачивалось чувство времени и пространства, и очень легко было попросту заблудиться в хаотичном мельтешении чистых эмоций, восприятие которых не разбавлялось прочими чувствами. Но при всем при этом, нет этого ужасного ощущения раздираемого на куски разума, как в обычной жизни, будто метафизическое 'тело' лучше приспособлено к таким условиям. Оставалось только надеяться, что никому не придет в голову вломиться к нему в комнатушку и попытаться его разбудить.

Так-так, что у нас тут? Беспокойный разум, но при этом словно затянутый серой вуалью. Скорее всего, Синдзи. А может и не он, сейчас трудно различить детали. А вот этот разум выглядит как сфера из мутного хрусталя, внутрь которой засунули мощную лампу. Это наверняка Рей. Спи, Ангелочек, набирайся силенок. Их тебе понадобится ой как немало. Вот разум тусклый и блеклый. Это вообще непонятно кто, его не трогаем. Ага, а вот и наш пациент. Взбалмошная рыжая девчонка даже во сне выглядела бурлящим клубком злости, обиды и раздражения.

'Ничего, это ненадолго'.

Медленно и осторожно он коснулся чужого сознания. Нужно не вломиться в мысли Второго Дитя, а просочиться в них через естественные психические барьеры, словно вода сквозь марлю. Тонкая и сложная процедура, ладно еще реципиент спит. Ну да ничего, справимся, права такого нет — ошибиться. Вот так, аккуратно вливаемся в верхний слой неглубокого сна, делаем его более медленным, низводим до уровня того же самого предкоматозного транса, в котором пребываем сейчас. Теперь надо сделать некоторое подобие прохода, брешь в ментальной защите, через которую можно пройти в святая святых любого разума — в подсознание. Шут критично оглядел результат своих трудов, которому для удобства придал зрительную форму обычной двери, мысленно скрестил пальцы на левой руке, и потянул ручку.

'Это... сурово', — показалась из-за края порванного шаблона неуверенная мысль. — 'Всякого повидал, но что бы такое...'

Он огляделся еще раз, более внимательно.

'Вот она какая на самом деле — контактная капсула'.

Контактная капсула представляла собой нечто среднее между суперсовременной инвалидной коляской и кабиной тренировочного авиасимулятора. Перед пилотским креслом имелось возвышение, где по идее должна была располагаться приборная панель, и где сейчас кое-как удерживал равновесие, сидя на корточках, псайкер. А в самом кресле, в позе персонажа картины Ван Гога 'На пороге вечности', обреталась виновница торжества, одетая в алый контактный комбинезон.

Шут тактично кашлянул. Ноль реакции. Спохватившись, псайкер навел на себя небольшую маскировку, закрыв лицо завесой из темноты. Об отсутствии вкуса можно погоревать и позднее, главное — что бы не узнала. После чего взял Аску за плечо и с силой тряхнул, а в следующую секунду его голова мотнулась в сторону от крепкого удара ногой в висок.

'Стерва!' — только успел подумать он, блокируя прямой выпад в челюсть. — 'Кто сказал, что бить детей нельзя? Можно конечно. Если для самозащиты'.

Аска откинулась в ложементе, хватая губами воздух и держась руками за солнечное сплетение. Шут демонстративно потер кулак и вперил во Второе дитя укоризненный взгляд.

— Интересное в Германии приветствие для гостей, надо бы запомнить, — прохладным тоном сказал он.

Рыжая подняла на него полный ярости взгляд, но продолжать драку не рискнула. Шут устроился поудобнее и продолжил.

— Знаешь, есть один рассказ про упрямого таракана. Не слишком веселый правда. Этому таракану все говорили, что залазить в пустую бутылку — плохая идея. Но он был упрямый, и все равно залез в бутылку. Разумеется, он не смог из нее вылезти, да там и сдох, — он почесал голову. — Мне бы очень не хотелось, что бы ты уподоблялась этому таракану.

Аска подала голос не сразу.

— Ты кто такой и какого schwanz тебе от меня надо?

— Язык заставлю вымыть с ацетоном, — ласково пообещал Шут. — Объясняю по порядку. Кто я такой — тебя совершенно не касается, вопрос скорее в том, кто ты. А надо мне от тебя совсем немного — что бы ты перестала лезть в бутылку.

— Городишь какую-то хрень, — Аска хрустнула костяшками пальцев.

— Кто бы говорил, — буркнул Шут и повел вокруг себя рукой. — Как ты думаешь, где сейчас находишься?

— В контактной капсуле, — выдала очевидный ответ Аска.

— Угу. А ты помнишь, как сюда попала?

Ага, вот теперь смутилась, надо добивать.

— Последнее твое воспоминание — это как вас троих заселили в одну комнату для последующих совместных тренировок, верно?

— Ну и?

— Сейчас ты спишь в своей кровати. То, что ты видишь вокруг, — Шут кивнул на стенку капсулы, — не более чем сон. Очень глубокий и крепкий сон.

— В таком случае свали отсюда и дай мне выспаться.

— Повежливее, девочка. Во-первых, я старше. Во-вторых, будешь продолжать хамить, — Шут мимолетным волевым усилием создал на ладони шарик оранжевого огня, — я так поджарю тебе мозги, что до конца своих дней будешь считать себя щенком чау-чау.

— Чего?!

— И будешь носить младшему Икари тапочки по утрам.

— А не...?

— Да-да, я такое могу. Проверять будешь? Только учти, что это будет необратимо.

Рыжая поколебалась.

— Ну, допустим. Что ты имеешь ввиду под 'лезть в бутылку'?

— Это в двух словах не объяснить. Давай-ка для начала выйдем на оперативный простор.

Шут сосредоточенно уставился вверх, грубо и незатейливо взламывая барьер, которым Аска с малых лет отгораживалась от окружающего мира. Временная мера, но пока и так сойдет. Раздался нарастающий металлический скрежет, а потом в какой-то момент оболочка контактной капсулы попросту лопнула, и ее рваные края медленно разошлись в стороны. Псайкер резво выпрыгнул наружу, Второе Дитя последовала за ним и тихо ахнула: перед ней расстилался тот самый пляж, на котором буквально несколько часов назад она потерпела унизительное поражение. Ошибиться было невозможно — в нескольких сотнях метров лежала на мелководье поверженная Ева-02, а из-за невысоких руин заброшенного квартала тянуло густым черным дымом — F/A-18 уже сделал свое дело.

— Вот это я и называю — 'лезть в бутылку', — произнес Шут.

— Мало мне было днем разносов, так еще и во сне то же самое, — хмыкнула Аска на удивление спокойно.

И то верно. Старик Фуюцки был вне себя от ярости. Шут щелкнул пальцами, пляж размазался на мгновение, а потом превратился в темный зал совещаний. На стене проектор демонстрировал разные виды на поле боя, снятые беспилотниками и спутниками, Кацураги деревянным голосом зачитывала рапорт, замкомандующего тихо скрипел зубами, а сама Аска-видение сидела в углу с потухшим взглядом. Шут нахмурился.

— Странно, что тебя вызвали на ковер в таком состоянии. У тебя ведь было несколько внутренних кровотечений.

— ЛСЛ на несколько порядков ускоряет заживление.

'Чертов склероз...'

— И, на сколько я знаю, ты с момента завершения операции не произнесла ни слова, — псайкер повел рукой и окружающий мир замер, будто в стоп-кадре.

— Нечего тут говорить, — спокойно сказала Аска-настоящая, слишком спокойно. — Что, тоже пилить меня собрался?

— Не-а. В этом нет смысла. Машины времени у нас нет, исправить то, что уже случилось невозможно. Так какой смысл сожалеть об ошибках?

Рыжая нахмурилась, чуя подвох.

— С другой стороны, — продолжал Шут, входя в проповеднический раж, — можно проанализировать прошлые события, попытаться представить последствия иных принятых решений, и сделать из этого соответствующие выводы — на будущее.

Психическое пространство Второго Дитя, повинуясь воле псайкера, снова поплыло, перетекая обратно в давешний пляж. Но на этот раз на нем все еще кипела битва, и, не смотря на иллюзорность этого мира, с такого расстояния сошедшиеся в смертельном клинче титаны вызывали невольный благоговейный ужас.

— Аска, выходи из боя! — прогрохотал в воздухе искаженный помехами голос Кацураги.

Несколько секунд, не было никакой реакции, после чего пронизанный болью и злостью голос Аски неохотно произнес:

— Приказ принят, отступаю к исходной позиции.