Через несколько дней я отправился в Либаву, а оттуда скоро вышел в море на борту транспорта "Дон", флагманского судна нашей Особой экспедиции. Трехтрубный красавец имел при водоизмещении в 15 тысяч тонн впечатляющие размеры. Не так давно он был немецкой "Венецией", ходившей с пассажирскими рейсами между Гамбургом и Нью-Йорком. Люди на судне были размещены со всеми удобствами, а штаб экспедиции занимал роскошные апартаменты 1-го класса. "Дон" был еще и достаточно быстроходный, он мог разогнаться до 20 узлов. Два других наших транспорта — "Нарва" в 8 тысяч тонн и "Свеаборг" в 7 тысяч, бывшие немецкие "Адрия" и "Ассирия", тоже раньше ходили из Германии в Штаты Северной Америки, но возили в основном грузы и пассажиров 3-го класса. Соответственно условия для размещения команд наших будущих крейсеров гораздо хуже, чем на "Доне", скромнее у них была и скорость — всего 12 узлов. Такой же ход имело и самое малое судно нашей экспедиции — плавучая мастерская "Ангара" в 6 тысяч тонн.

От Либавы до Бельта Особую экспедицию сопровождала Балтийская эскадра — всё, что от нее осталось: броненосцы "Слава" и "Александр II", крейсера "Память Азова" и "Адмирал Корнилов", четыре "народных" минных крейсера и десять контрминоносцев. Пройдя проливом в Немецкое море, корабли встали на якорь против мыса Скаген. Командовавший до того Отрядом кораблей Балтийского моря контр-адмирал Беклемишев спустил свой флаг на "Славе" и поднял на "Доне", вступив в командование Особой экспедицией. Я терялся в догадках, с чего Беклемишева назначили начальником над купленными южноамериканскими крейсерами? Разве что по той причине, что в 1900-м году он, тогда командир броненосца "Наварин", встречал прибывшее во Владивосток аргентинское учебное судно, то есть имел практику общения с моряками из Южной Америки. Теперь, наверное, Беклемишев едва ли был рад тому давнему визиту аргентинцев, ведь ему приходилось менять лучший на русском флоте броненосец на транспорт, да и плыть на нем на край света за чужими крейсерами.

Вступивший в командование Балтийской эскадрой контр-адмирал Нилов пожелал нам счастливого пути, хотя лучше бы сопроводил до Бискайского залива — на случай нашей встречи с адмиралом Уриу, который, по сообщениям разведки, прибыл с крейсерской эскадрой в Плимут. От Бельта никакой охраны у нас не было, поэтому четырем нашим пароходам пришлось идти до Бискайки не коротким путем через Ла-Манш, где нас стерегли японцы, а кружным вокруг Британии. Помотало нас при этом штормами изрядно, матросы из новобранцев лежали в лежку, никаких с ними занятий вести было нельзя. И вот мы добрались, наконец, до маленькой французской гавани Сен-Жан-де-Люк, почти на границе с Испанией. Там и встретились с "Анадырем" и "Сиснейросом".

"Анадырь" — громадный, в 17 тысяч тонн пароход, находился в непрерывном океанском плавании уже два года. Он прошел с адмиралом Рожественским с Балтики вокруг Африки до Цусимы и, чудом избежав гибели в сражении, двинулся тем же путем обратно. Как рассказал командир 'Анадыря' капитан 2-го ранга Пономарев, после приказа идти вместо Либавы в Южную Америку, он ожидал бунта команды. Но матросы встретили это известие спокойно. Многие из низших чинов, по словам Пономарева, открыто говорили о намерении сбежать в Аргентине на берег и заняться землепашеством, поскольку там много свободных земель, а правительство поощряет переселенцев. Такие же опасные настроения замечены были и на других судах экспедиции. Воистину нашему правительству стоило бы прислушаться к предложению министра земледелия о раздаче казенных земель для участников войны. Тогда бы русские люди не мечтали бы об Аргентине, а могли бы трудиться на родной земле!

В Сен-Жане впервые я вступил на борт своего нового боевого корабля, третьего уже по счету за японскую войну после быстроходного легкого крейсера "Новик" и тяжелого медлительного броненосца "Севастополь". На вверенном мне броненосном крейсере уже был поднят Андреевский флаг, состоялось и присвоение ему имени взамен прежнего. По высочайшей воле новый корабль русского флота был назван "Три иерарха" в честь трех святителей Московских — митрополитов Петра, Алексия и Ионы (правильней было бы именовать его "Три святителя", но тогда возникла бы путаница с одноименным черноморским броненосцем, названным в честь трех святителей Вселенской Церкви). Низшие чины, впрочем, сразу стали называть меж собой корабль "Трах-Тарарах", а в офицерской кают-компании, где ознакомились с биографией испанского кардинала Сиснейроса, шутники прозвали наш крейсер "Великий Инквизитор".

Команду "Трех иерархов" составляли три сотни человек с потопленного вспомогательного крейсера "Урал". При Цусиме они были взяты из воды под огнем на борт "Анадыря". До полного комплекта команды было далеко, но я еще в Артуре привык обходиться малым числом людей. Конечно, им требовалось значительное время, чтобы освоиться вполне на новом судне, наладить на нем службу, сплотиться в одно целое, но все прилагали к этому большое старание. Однако хороших артиллеристов на "Урале" почти не было, разве что мой старый артурский знакомый лейтенант Кедров, бывший флаг-офицер адмиралов Макарова и Витгефта. Кедров прошел через оба главных морских сражений войны. Под Шантунгом он был тяжело ранен тем же снарядом, что убил Витгефта, после боя оказался интернирован с "Цесаревичем" в немецком Циндао, но выбрался оттуда и попал на эскадру Рожественского, где был назначен на "Урал" артиллерийским офицером и участвовал уже в Цусимском побоище. Я поставил его у себя на ту же должность. Чтобы не терять время во время пути в Америку, мною было предложено начальнику экспедиции организовать у себя артиллерийский класс для подготовки канониров наших новых крейсеров, благо имелись орудия самых разных систем — от крупнокалиберных до мелких.

"Три иерарха" представлял собой весьма красивый высокобортный корабль с двумя чуть наклонными трубами, двумя такими же скошенными назад мачтами и небольшими надстройками с легкими мостиками. Броневой пояс достигал толщины в 12 дюймов, однако не защищал оконечности, да и остальной корпус оставался совершенно уязвимым, за исключением узкой полоски брони у ватерлинии. Главный артиллерийский калибр составляли две 9-дюймовых (240-мм) пушки Крезо в броневых башнях на носу и корме, средний — восемь 5,5-дюймовых (140-мм) пушек Канэ, стоявшие за щитами на верхней палубе, по четыре на каждый борт. Восемь противоминных 57-мм норденфельдовских пушек размещались на жилой палубе, где для них имелись орудийные порты. При 7 тысячах тонн водоизмещения крейсер был способен на форсированной тяге развивать ход до 20 узлов. Запас угля позволял дойти без остановки от Кадиса до Манилы. Испанцы позаботились об удобстве и просторе даже кубриков для низших чинов, не говоря об офицерских каютах (все исключительно одноместные), что же касается капитанского и адмиральского салонов — то они своей обстановкой напоминали настоящие дворцовые интерьеры. Подобная роскошь показывала не только любовь к комфорту, но и заботу о членах экипажа, которым предстояло совершать дальние океанские походы. Но я смотрел на деревянную облицовку стен, натертые мастикою полы, лакированную мебель, мягкие кресла и диваны другими глазами. В бою подобные вещи могли дать стать страшной питательной силой для пожара, поэтому от всей этой роскоши следовало избавиться.

Много трудностей доставляло нам освоение механической части. Те анекдоты, которые мы ранее слышали об английских экипажах на броненосцах "Свифтшур" и "Трайэмпф", строившихся для Чили и снабженных разнообразными табличками на испанском языке (вроде "ваканто" и "окупаде" на дверях офицерских гальюнов), на фоне наших проблем казались детской игрй. Ведь те броненосцы строили сами англичане, а нам приходилось разбираться с совершенно неизвестными нам техническими устройствами без всякой консультации со стороны. Да и крутить клапаны систем затопления было не то, что ручку гальюнной двери! Нам повезло, что на "Сиснейросе" стояли самые простые цилиндрические котлы огнетрубного типа, однако с их сложной системой вентиляторов наши механики не сразу освоились, поэтому ход крейсера не превышал сперва 18 узлов. Серьезной технической проблемой было и непонятное отвращение испанцев к электричеству, широко распространенному для обслуживания вспомогательных механизмов на русских кораблях. Здесь же практически всё делалось при помощи пара. На крейсере стояло более полусотни малых паровых машинок, которые приводили в действие множество устройств, начиная от гидравлических насосов для наведения орудий главного калибра и заканчивая лебедками для подъема золы и шлака из котельных отделений. Специальные машинки служили даже для проворачивания главных ходовых механизмов при ежедневных технических осмотрах. Еще две — для переключения главных машин с переднего на задний ход. Поскольку специалистов для обслуживания этого парового арсенала у нас не хватало, на практике часто приходилось делать всё вручную.

Самые же большие беспокойства вызывали боевые возможности корабля. Первые три крейсера данного типа показали себя в войну 1898 года с самой дурной стороны. Их артиллерия и броневая защита оказались совершенно негодными. В сражении у Сантьяго-де-Куба все эти три корабля быстро погибли один за другим, не сумев причинить североамериканцам никакого ущерба. При достройке трех оставшихся крейсеров испанцы постарались исправить некоторые недостатки. Прежде всего, это касалось артиллерии. Если первые три крейсера были вооружены малогодными орудиями испанской системы, то вторая тройка, в том числе и "Сиснейрос", получили вполне надежные французские пушки, хоть и меньшего калибра. За счет смены артиллерии удалось частично избавиться и от перегруза. Это облегчило корабль, у которого раньше узкий броневой пояс полностью уходил под воду. Тем не менее, кардинальные недостатки крейсера — сильную уязвимость его даже для фугасных снарядов и недостаточную скорость — исправить не удалось.

Впрочем, едва ли именно это обстоятельство побудило начальника Особой экспедиции контр-адмирала Беклемишева не переносить свой флаг на "Три иерарха". Думаю, основной причиной, по которой наш командующий остался на практически безоружном "Доне", было нежелание иметь подле себя такого флаг-капитана, как я. За время моего недолгого пребывания в качестве пассажира на "Доне" я имел возможность почувствовать разногласие во взглядах с начальником эскадры. У нас с ним был ряд столкновений по вопросам оценок того или иного рода военных действий, в которых мы с адмиралом расходились в диаметрально противоположные стороны. Как бы то ни было, я был только рад находиться с контр-адмиралом Беклемишевым и его штабом на разных кораблях, поскольку не считал себя подходящим для исполнения штабных обязанностей.

После недолгого пребывания в Сен-Жан-де-Люк, наша экспедиция вышла в море и взяла курс к берегам Южной Америки. Мы обогнули, не останавливаясь, Пиренейский полуостров, миновали стороной Канарские острова и готовились уже пересечь северный тропик, когда неожиданно на весте был замечен пароходный дым. Головной "Дон" выдвинулся вперед для разведки, но скоро повернул назад, сообщив беспроволочным телеграфом об идущем к нам вспомогательном крейсере под японским военном флагом. Отступление нашего флагмана нельзя было считать предосудительным. Ранее, будучи вспомогательным крейсером, "Дон" имел две 120-мм, пять 75-мм и восемь 57-мм пушек, и тогда мог бы вступить в бой с таким же вражеским вооруженным пароходом. Однако после превращения в транспорт он лишился практически всего своего артиллерийского вооружения и, собственно, не считался уже военным кораблем.

Я немедленно телеграфировал по радио начальнику экспедиции просьбу дать разрешение атаковать противника. Поскольку ответа от адмирала не последовало, и поскольку "Три иерарха" шел замыкающим в колонне и не мог сразу вступить в бой, я велел передать на передние мателоты, чтобы они прошли для защиты от японцев мне за корму. Транспорты еще до моего сообщения спешно повернули назад, совершенно смешав строй и едва избежав столкновений. "Три иерарх" должен был повернуть на два румба вправо, чтобы пропустить транспорты по левому борту. Много беспорядка добавил "Дон", который, пользуясь быстрым ходом, обгонял остальных, опасно сближаясь с ними. Когда он проходил мимо нас, я снова попробовал переговорить с адмиралом, теперь уже сигналом, по семафору, но вновь не получил ответа. Между тем японец уже вел стрельбу с 50 кабельтовых, так что снаряды падали меж кораблей.

Я не давал команды отвечать, поскольку сомневался в меткости наших канониров на такой изрядной дистанции. Мне поначалу думалось, что "Три иерарха" одним своим видом, без стрельбы, сумеет отогнать от транспортов такого слабого противника, как вспомогательный крейсер. Однако небольшой, где-то в 5 тысяч тонн, однотрубный пароход продолжал дерзко идти прямо на нас. Когда мы сошлись с ним до 30 кабельтовых, был подан сигнал: "Орудиям, пли!". Мои опасения насчет слабой подготовки артиллеристов оказались, к сожалению, вполне оправданными. Наши пушки стреляли с большой задержкой, и огонь их был, похоже, мало действительным, чего нельзя было сказать о стрельбе японцев. Первое время их снаряды ложились около "Трех иерархов", почти не поражая его, но затем в нас попало один за другим сразу несколько 6-дюймовых снарядов.

Один из них сбил шлюпбалку у бизань-мачты и вызвал пожар на верхней палубе. Оказалось очень кстати, что испанцы, покидая "Сиснейрос", ушли со всеми своими шлюпками и катерами, которых на нем было, установленных на рострах в три яруса, более десятка. Останься они — и пожар из-за разорвавшейся здесь шимозы приобрел бы огромные размеры, а так загоревшийся настил потушили достаточно легко. Зато с пожаром в носовой части нижней палубе справиться удалось не сразу, и один из матросских кубриков выгорел целиком. Еще один японский снаряд оставил нас без носовой башни. Осколок застрял в щели между барбетом и верхним колпаком башни и заклинил ее вращение. 9-дюймовая пушка успела до того выстрелить лишь пару раз, но оба снаряда упали далеко от японцев. Поскольку противник был вне сектора стрельбы кормовой башни, мы на время лишились самого сильного своего вооружения. Не добивались попаданий и 140-мм пушки, а 57-мм норденфельдовки и еще менее серьезные 37-мм пятистволки Гочкиса просто не добивали до врага. Стрельба противоминной батареи велась вопреки объявленному мною запрету. Я был вынужден личным вмешательством пресечь огонь из пушечки Гочкиса, стрелявшей с крыла мостика.

Между тем японский пароход пересек нам курс и оказался уже на левом крамболе, явно собираясь пройти мимо нас к транспортам. Я дал команду взять лево руля, чтобы преградить противнику дорогу, но и с управлением в этот момент у нас что-то не заладилось, хотя этот тип кораблей считался вообще-то поворотливым. Когда мы, наконец, приступили к маневру, японцы оказались у нас почти на траверзе. И в этот момент начала вести огонь наша кормовая башня, где место наводчика в верхней наблюдательной башенке занял сам старарт лейтенант Кедров. После нескольких выстрелов ему удалось добиться попадания. Право, можно было бы ожидать от 9-дюймового снаряда весом в пятнадцать с лишним пудов большего результата, но, очевидно, он просто принизал небронированное японское судно насквозь, так и не взорвавшись. Тем не менее, на вражеском пароходе, похоже, было серьезно повреждено рулевое управление. Мы завершили почти полный поворот и стали нагонять врага, который, неуправляемый, катился нам на пересечку курса. К сожалению, противник вновь вышел из сектора обстрела нашей кормовой башни, а носовая оставалась заклиненной. Стрелять по курсу у нас могли первое время лишь две 5,5-дюймовых пушки на носовых спонсонах и две погонные 6-фунтовки на нижней палубе, благо дистанция боя сократилась до 15 кабельтовых и можно было использовать противоминную артиллерию. Особенно лихо стреляли расчеты норденфельдок из канониров с "Урала". Они были хорошо знакомы с устройством этих пушек, бывших и на их прежнем, потопленном в Цусиме корабле. Слабость 57-мм орудий вполне возмещалась их скорострельностью. К тому же на не имевшем никакой защиты пароходе даже малокалиберные снаряды производили значительные разрушения.