— Разденься, — очень тихо сказала она.
Малла дико, испуганно взглянул на неё. Он не ожидал, что это случится так быстро, но отступить уже не мог. Он осторожно положил плазмомет, расстегнул пояс с кобурой дисраптора, разулся — и с неохотой стащил свои пятнистые штаны, оставшись в одних плавках.
— Их тоже, — посмеиваясь, сказала Дайна.
Пол куда-то исчез из-под босых ног юноши: он просто не мог это сделать... но деваться ему было некуда. Уже зная, что всё это происходит во сне, он взялся за узкую полосу ткани, стащил её на бедра, поджал одну ногу... вторую... и выпрямился, весь горячий и темный от стыда, спрятав руки за спину, как будто они-то и были в нем самым неприличным. Его пробирал озноб: нагишом было холодно, к тому же, он не знал, что она с ним сделает. Дайна откровенно разглядывала его, и Малле вдруг невыносимо захотелось оказаться в любом другом месте.
— Ты очень красивый, — так же тихо сказала она. — Наверное, нравишься девчонкам, да?
Малла отрицательно мотнул головой, уже понимая, что делает что-то не то. У него ещё никого не было, и он не смел признаться в этом. Дайна хихикнула.
— Нравишься мальчикам, да?
Малла вновь мотнул головой, глядя на пальцы своих босых ног. Он был очень смущен, и это каким-то образом прогнало страх. Почти. Его ресницы невольно опустились, но уши ловили каждый шорох, подошвы босых ног ощущали каждую былинку холодной и влажной травы, нагая кожа ловила невесомые движения воздуха. Он чувствовал даже тепло стоявшей рядом девушки, плавая в цепенящем ознобе. Когда её холодные пальцы скользнули по его животу, у юноши перехватило дыхание. По всей его коже мощной волной побежали колючие мурашки, сердце замерло, и он вдруг испугался, что потеряет сознание.
Дайна мягко потянула его вниз. Теперь они стояли друг против друга на коленях. Малла поднял голову и прямо ответил на её ждущий, напряженный взгляд. Он начинал бояться её необычных, завораживающе черных глаз — казалось, что они засасывают его, лишая воли и сил к сопротивлению. А потом легкие руки с невыразимой нежностью притянули его лохматую голову на такое красивое плечо и бесконечно ласково погладили по спине. Его руки сомкнулись на узкой талии девушки и окончательно соединили их, вплавляя гибкое тело Дайны в твердую, жаждущую плоть юноши. Малла, поцеловав мягкий, уже расслабляющийся в улыбке рот, вдруг растерялся и застыл в ужасе от того, что сделал только что. Волна неизведанных доселе ощущений поглотила его. Почти не осознавая себя, он поморгал, пытаясь опомниться, и вновь вглядеться в её глаза, блестящие, как две звезды на ночном небе.
— Что с тобой? Чего ты боишься? — Дайна приподняла голову и заглянула в потемневшее от смущения лицо.
Жгуче-черные, видящие, кажется, насквозь глаза вопросительно всматривались в испуганные синие, пытаясь понять причину сопротивления. Не дождавшись ответа, Дайна решилась спросить сама:
— Ты всё ещё боишься?
— Я... не знаю, — Малла нахмурился. Он лишь отчасти понимал, что происходит — словно находился во сне.
Ласковые пальцы скользнули в спутанные, влажные волосы и притянули Маллу в новый поцелуй. Дрожащий от непонятных ощущений, полубессознательный, он не мог понять, что чувствует. Он дрожал, как от холода, и мучился от непонятного жара, разгоравшегося в груди. Ему было очень страшно, но сопротивляться он не мог. Сердце у него замирало, сладкий, цепенящий озноб волнами бродил по коже. Тончайшие волоски на ней словно вибрировали в жажде прикосновения, ощущений. Рот его приоткрылся, он старался дышать ровно. Потом все мысли исчезли из его головы, остались одни ощущения. Два нагих тела мягко прижимаются, руки скользят, обнимают, бедра сплетаются, две пары босых ног — холодная и горячая — изучают друг друга. Жар разошелся по всей коже юноши, неумелые поцелуи, неумелые ласки, страх, желание — всё впервые... от чего лишь сильнее наслаждение. В жаркой, душной тьме под его волосами смешалось дыхание двух приоткрытых ртов... Малла упруго двигался, отдаваясь неизведанному, чистому удовольствию — а потом весь мир вокруг разлетелся миллиардами радужных брызг.
* * *
Это было, как смерть — очнувшись, Малла словно родился заново, уже каким-то совершенно другим существом. Мир вокруг казался незнакомым и смутным, тело с трудом подчинялось, но голова была удивительно ясной: он подумал, что если любовь такова, как открылось ему, ради неё стоит умереть. Громадным удовольствием было просто лежать рядом с Дайной, чувствуя, как теплые капли падают на тело — от лба до пальцев босых ног...
Но наслаждаться долго ему не пришлось: неутомимая Дайна очень скоро поднялась и потянула его за руку. Ещё одна белая стальная дверь в дальней стене дворика вела в высокое, просторное помещение с потолком из толстых плит матового стекла. В глубоких нишах покрытых золотистой, в тон его кожи, плиткой стен — статуи каких-то, очевидно, мудрецов. Между ними — застекленные книжные шкафы с узорчатыми латунными ручками. На уровне пояса у каждого была широкая полированная доска, под ней — тяжелые выдвижные ящики.
Начисто забыв о своей наготе, они уселись прямо на полу библиотеки, с увлечением изучая здешние книги. Дайна показала ему небесную карту, задавшись целью доподлинно выяснить его происхождение, и без конца расспрашивая юношу о его соплеменницах, но Малла стеснялся говорить о марьют красоты, а расположение звезд на карте было ему совершенно незнакомо. Какая из них Аннита — если она вообще видна отсюда — он не представлял. Он смутно помнил, что для астрогации Охэйо использовал совершенно другие, векторные карты.
Как-то незаметно они вновь занялись друг другом. Как говорил Охэйо, "если в высоте приблизиться к Лунам, то не будет большого расстояния от одной до другой".
* * *
Потом они замерли, пытаясь отдышаться. Увлекшись миром совершенно новых для него ощущений, Малла не сразу заметил, что снаружи стало темнеть. В их веселой болтовне и возне как-то, совершенно незаметно, прошло несколько часов. Юноша вспомнил, что они должны вернуться до ночи и помотал головой, стараясь опомниться и хоть как-то собрать чувства. Теперь он ощущал себя легким, почти бесплотным, и полупрозрачным. Эта, новая сторона его жизни, оказалась необычно восхитительной, но поразмыслить над ней толком ему не удалось: он заснул и проснулся вновь в глубокой тишине, когда Дайна вздохнула в его объятиях. Судя по стыло мерцающим наверху звездам, была уже глухая, глубокая ночь. Он был очень голоден и весь покрылся мурашками от холода, но лежал очень тихо, неподвижно, наслаждаясь неизведенным ранее покоем. Он плотно прижался к Дайне, даже ноги поджал так же, как она, уткнувшись лицом в её тяжелые волосы. Ему нравилось едва ли не всей кожей ощущать её горячее тело, — единственный источник тепла в ледяной ночи, — её бесшумное дыхание... Его ладонь скользила по гладким мышцам её живота, и она тихонько урчала от удовольствия, поджимая пальцы босых ног. Любовь оказалась на удивление чистым чувством, и юноша вдруг усомнился в том, что поступил неправильно.
* * *
После заката тучи рассеялись, но света редких звезд едва хватало, чтобы рассмотреть путь. Они быстро пробирались по едва заметным в темноте тропинкам. Вокруг громоздились черные силуэты зданий. Хотя их оружие могло сразить любую тварь, сейчас Малле было неуютно. Интуиция — или простой страх — подсказывали ему, что куда лучше переночевать в библиотеке. Но Дайна не желала его слушать — она говорила, что брат сойдет с ума, если она так задержится — и юноше пришлось согласиться с ней. Острота явной опасности возбуждала его, и он замечал всё — шорохи, далекие странные крики, каждую искру стылой звездной пыли над головой...
А потом невыносимый свет расколол его мир, и выбросил его прочь, в небытие.
* * *
Очнувшись, Малла не сразу смог понять, где оказался. Наверное, обморок незаметно перешел в сон: ему снились удивительные, счастливые радужные сны. В них он был дома — там, давно, когда был ещё совсем маленьким. Его просто не было в этом мире, и возвращаться в него не хотелось.
Когда сны окончательно отпустили его, он обнаружил, что над ним раскинулось небо в алеющих закатных облаках, тело овевает легкий теплый ветер, а голова лежит на чем-то очень уютном, — на бедрах Дайны, такой же нагой, как и он сам. Малла рывком сел, чувствуя, что краснеет ото лба до пяток — совершенно глупая реакция, но он ничего не мог с ней поделать. Лишь потом он увидел окружающее.
Место совсем не смотрелось приятным — голый бетонный квадрат шириной шагов в семьдесят, уставленный ржавыми стальными контейнерами. Вокруг них и внутри сидело несколько сот других нагих людей, совершенно незнакомых юноше. Судя по их пустым глазам, равнодушным лицам и выпирающим мослам все они попали сюда уже давно и отупели от голода. Дайна тоже выглядела ужасно: грязная, ободранная, со спутавшимися волосами — но её худоба была вполне естественной, а под её смуглой кожей виднелись тугие мускулы. Улыбка при виде его смущения, живой блеск глаз — она оставалась отдельной от окружения, старавшегося унизить и поглотить её.
— Как ты? — спросил Малла, усаживаясь поудобнее. Он всё ещё почему-то чувствовал смущение и это злило его.
— Они били меня, — лицо девушки стало хмурым. — Но ничего такого, что нельзя было бы вынести.
— Как я сюда попал?
— Они просто затащили тебя сюда и бросили возле входа. Я оттащила подальше. Сначала я подумала, что ты... в общем, я очень рада, что ты пришел в себя. Хочешь пить?
Ответ был очевиден, и не дожидаясь его Дайна дала ему ржавую миску с водой. Она тоже пахла ржавчиной, но Малла жадно выпил её всю. Тут же его желудок скрутило от голода, — но Дайна уже протянула ему какие-то подгнившие корнеплоды. На вид они были отвратными, но на вкус — нет, во всяком случае не для голодного, как волк, Маллы. Их было трудно жевать, но он старался, и не заметил, как прикончил весь скудный запас.
Еда буквально воскресила его — по крайней мере, он больше не ощущал себя бесплотной тенью. Он даже подумал, как Дайна добыла её: наверняка, просто отняла у голодающих. Весьма странная форма альтруизма, но по голодному блеску в глазах девушки он понял, что сама она ничего не съела. Малла, несколько запоздало, ощутил себя последней свиньей... но стыд одолело любопытство.
— Как ты попала сюда? — спросил он.
Девушка отвернулась.
— Знаешь... я попалась как последняя дура. Васанта говорил мне, что нельзя возвращаться по той же дороге, но я очень торопилась. Ару подстерегли нас в засаде — думаю, у них были тепловизоры. Хорошо ещё, что они стреляли из микроволновых станнеров — им нужны рабы. Тебя свалили сразу, а я успела отбежать... прямо к ним в лапы. Они направили на меня лазеры — у меня не было выбора, и я подумала, что смогу сбежать потом. Они содрали с меня всю одежду, избили и привезли сюда. А потом появился ты. Они не сильно тебя изувечили?
Малла посмотрел на себя. В общем, он почти не пострадал. Даже багровые пятна ожогов от станнера — на щеке, на правом бедре, на руках — уже начинали сходить. Охэйо мог бы подумать не только о факельнике, но Малла всё равно был благодарен ему. Он осторожно провел пальцами по твердым, как камень, коркам крови на ссадинах. Сейчас он чувствовал себя, в общем, вполне нормально.
— Нет. Это просто царапины, если ты не заметила. Я получал худшие, когда рос. Я... в общем, я в порядке.
— Достаточно для того, чтобы немедленно сбежать отсюда?
Малла кивнул. Судя по тому, как ару кормили пленников, гораздо гуманнее было просто их расстрелять. Подобное обращение лишь растягивало их агонию на несколько недель. Хотя побег казался юноше делом безнадежным, он не собирался упускать даже малейшую возможность, и осмотрелся внимательнее, отыскивая её.
Они сидели у стены контейнера, всего в нескольких шагах от края площадки. Выбраться с неё было мудрено: её окружал ров шириной и глубиной метра в три, с отвесными бетонными стенами. На той стороне был глухой метровый парапет — и над ним ещё метра на два возвышались обтянутые ржавой сеткой рамы. Дно рва покрывали спирали проволоки с вплетенными жестяными полосками, блестящими и острыми, как бритва. Падение туда означало длинную и очень неприятную смерть.
При столь надежных заграждениях пленников почти не охраняли. На внешней стене Малла видел вышки, но они стояли редко, а между площадками с узниками — их здесь оказалось много — ходили только два патруля. Они появлялись буквально каждую пару минут, но за это время можно добежать до внешней стены. Если их не заметят с вышек и им повезет выбраться за ров...
Потемнело. Малла посмотрел на небо. Там плыли величественные тучи. Он не очень любил непогоду, но в данном случае ему явно везло.
— Идет гроза, — сказал он. — Она будет сильной. И долгой. Даже если патрульные не спрячутся от ливня, им ни черта не будет видно. Ров можно перескочить с разбегу и зацепиться за проволоку. Как-то раз я перепрыгнул на спор овраг шириной шагов в десять... ну, во всяком случае, в восемь. А здесь не больше пяти. Не так уж трудно. А вот потом... Потом... Как перелезть через внешнюю ограду?
Это была более серьезная преграда: бетонная стена высотой метра в три — и ещё метра на три над ней поднимались обтянутые сеткой рамы. Ещё выше торчали обшитые ржавым железом вышки с караульными.
Дайна неожиданно широко улыбнулась.
— Я была здесь... то есть, я хочу сказать, что видела план этого места. Здесь не тюрьма. Это государственный зверопитомник — до Эпидемии в нем держали руутс. У этих тварей красивая шкура, но они опасные и лазучие. Не похоже, что ару успели всё тут переделать. Эти заграждения не должны были удерживать людей, тем более изнутри. Я думаю, у нас получится. Когда мы смотрели чертежи, я видела под стеной водосток. В Тайат они все одинаковые: трубы достаточно широкие, чтобы можно было пролезть.
— Без решетки?
Дайна пожала плечами. Её била крупная дрожь, но не от холода, так как было довольно тепло. Малла сам понимал, что шансов у них почти нет, но сдаваться всё равно не хотелось.
Гроза надвигалась быстро: бледные, словно фосфоресцирующие свинцово-зеленоватые тучи заволакивали небосвод, темнело всё больше, то и дело доносились раскаты грома.
Налетел ветер, упругий, словно вода, и гонящий облака пахнущей дождем пыли. Малла зажмурился, защищая глаза. Хлынул ливень, неожиданно теплый. Крупные капли били по телу, смывая пот и пыль дня.
Он не ошибся. Стало почти совершенно темно. Лампы на внешнем ограждении бросали вниз конусы бледно-желтого света, но за их пределами ничего нельзя было разглядеть. Бешеный ветер нес тучи водяной пыли. Молнии вспыхивали каждые несколько секунд, мир становился то розовато-белым, то черным. Мгновенная смена света и темноты окончательно слепила глаза.
— Сейчас, Дайна. Или никогда.
Девушка поднялась. Они отошли, встав между контейнерами. Перед ними был десяток метров узкой грязной дорожки, а потом — пустота рва. Другие узники попрятались в контейнерах: казалось, что они тут совершенно одни.
