Великий князь

— Аглая, займись.

Седовласая девица тотчас принялась хлопотать с будущим картофельным пюре.

— Домна, Белая, это на вас.

Целительница и ее юная ученица послушно начали готовить свекольный салат и нарезать нежнейшую грудинку одинаково-ровными ломтиками.

— Накупались?..

Уставшие до приятной ломоты, но безмерно довольные, "охотница" и "дичь" упали на толстые коврики рядом со старшим царевичем.

— Ага.

— Угу.

— Мясо, хорошенько отбитое для пущей нежности, затем вымоченное в легком вине и напоследок слегка натертое восточными пряностями...

Все, кто был рядом с костром, невольно сглотнули и заранее закивали головами, показывая — будут, еще как будут!!!

— Сейчас пожарим на камнях.

— У-уу!!!

Тихонько посмеиваясь над окружающими его обжорами, будущий государь достал из корзины тонкие ломти свинины, сбрызнул первый из четырех округлых булыганов подсолнечным маслом и шлепнул на подготовленное место сочную мякоть. Пока первая порция доходила до нужной кондиции, он напластал хлеб, поручил Федору красиво разложить селедку с луком, отправил Ивана за новой охапкой дров, помешал картошку с грибами... Даже Евдокии досталось важное, и вне всяких сомнений ответственное поручение — вооружившись поясным ножом брата, она старательно (правда все равно вкривь и вкось) нарезала соленые огурцы, невольно испачкав нежные ручки в пахучем рассоле.

— Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослави нам пищу и питие молитвами Пречистые Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благославлен во веки веков. Аминь

То, что началось после молитвы, можно было обозначить всего лишь одним словом — жор! Накупавшиеся до синих губ и крупных пупырышек, позабывшие о времени, накричавшиеся и наплескавшиеся через край — отдыхающие обоих полов накинулись на приготовленную снедь так, словно голодали самое малое неделю.

— Вот и верь после этого жалобам твоих мамок-нянек, что-де кушаешь мало. Как они там плакались? Ровно пташка малая клюет?..

Осоловелая от ударной порции пюре, салатов и мяса, синеглазая "пташка" кое-как утерлась рушником, привалилась к брату и приготовилась потихонечку задремать — но увы, не получилось. Сначала ее отвлекли новой забавой под названием "лото", а когда в нее все наигрались, Митя затеял рассказывать про страну дальнюю и неведомую, Древним Египтом называемую. Он говорил — они же видели великие пирамиды, под чьей тяжестью стонет земля, а верхушки задевают облака. Длинную вереницу правителей-фараонов, коих при жизни почитали за небожителей, а после смерти потрошили, будто каких-то куриц. Страшных зверобогов страны Та-Кемет и их мудрых (а так же очень хитрых) жрецов, обладающих множеством тайных знаний; простой люд, возделывающий илистые поля в одних только набедренных повязках; многоводный Нил, крокодилы в котором так велики и зубасты, что...

— Что, даже девы так голяком и работали?

Добродушно усмехнувшись, сказитель едва заметно кивнул. Девушки и девочки смущенно переглянулись, Федор сдавленно хихикнул, а царевич Иван, задавший столь нескромный вопрос, задумчиво покосился на Домну — мысленно представляя, как бы та смотрелась одетая (вернее, раздетая) по древнеегипетской моде.

— Я продолжу? История этой страны уходит в глубину веков, но можно достоверно сказать, что первый царь по имени Менес, объединивший Верхний и Нижний Египет в одно государство, надел двойную корону фараонов за три тысячи лет до рождества Христова...

Очарование древними временами прошло только на закате, когда старший царевич закруглил свои речи и погнал всех в воду, теплую, словно парное молоко. Потом были прыжки через огонь и небольшой кувшинчик слабенькой медовухи, который они "тайно" распили, чувствуя себя уж-жасно взрослыми. Удивительно чистое небо, полное ярких звезд, потихонечку гаснущие в сером пепле угольки и легкая грусть из-за того, что все закончилось... В поднявшейся суете никто не услышал, как царевна Евдокия задала тульской селянке тихий вопрос:

— Хочешь ли ты служить мне, Аглая Сергиева?

Несмотря на то, что наставница все ей растолковала, девочка слегка растерялась:

— Д-да?..

— Отныне ты моя личная челядинка.

Поглядев куда-то в темноту позади новоявленной служанки, и словно бы получив чье-то одобрение (хотя понятно — чье!), единственная дочь великого князя Московского и всея Руси на диво властно распорядилась:

— Повелеваю тебе обучиться на лекарку-травницу!..

Через полчаса, засыпая от мягкого покачивания рессорного возка, Аглая напоследок подумала — что это был лучший день во всей ее жизни...

* * *

В первых числах сентября Москву посетила черная весть из Кракова — там в своей постели, в окружении свиты и незамужней сестры Анны скончался любитель и покровитель многих искусств, широко известный своим миролюбием и стремлением к добрососедским отношениям, славный король Жигимонт Август. Не выразить словами ту печаль, что охватила великого государя Иоанна Васильевича!.. Так сильно было его огорчение, так велико расстройство, что уехал он с ближниками в Коломенское — где вот уже третий день кряду топил в вине свое горе по очень дальнему, но все ж таки родственнику.

— Отче, приляг на живот.

Вздохнув, архипастырь всея Руси послушно растянулся во весь рост на жестком ложе, после чего вновь отдался во власть тягучих размышлений. Смерть Августа открывала интересные возможности для Московской Руси — ведь именно династия Ягеллонов связывала королевство Польское, и Великое княжество Литовское в одну грозную силу, которой опасались все ее соседи. А теперь? Шляхта польская и при живом-то круле не шибко рвалась защищать литовские рубежи от постоянных набегов крымчаков...

— Отче, перевернись на спину.

Стоило же их государю обрести последний покой рядом с могилой своего отца Сигизмунда Старого, как магнатерия Польши разом погрязла в спорах касательно дальнейшей судьбы королевства. Одни говорили, что для управления вполне хватит и Великого сейма, собираемого раз в год. Другие предлагали отдать руку Анны Ягеллонки и опустевший трон кому-нибудь из могущественной династии Габсбургов. Третьи склонялись к французским Валуа, четвертые смотрели в сторону Швеции и Дании. Пятые же вообще не видели никаких кандидатов в мужья законной наследнице почившего монарха — кроме как самих себя! Но, несмотря на все разногласия, родовитых поляков связывало общее убеждение. Даже вера!.. В то, что Литва послушно примет их выбор нового ОБЩЕГО государя — а вот в самом великом княжестве насчет этого сильно сомневались. Как и в необходимости новой унии, окончательно и бесповоротно скрепляющей союз двух государств. Более того, в Юго-Западной Руси впервые за долгое время оказалось удивительно много сторонников Москвы. Успехи давнишних соперников в строительстве Засечных черт и порубежной войне сами по себе были веским доводом — а если вспомнить, что московиты умудрились не допустить к себе моровое поветрие? Заложить на границе с Диким полем сразу три новых города и кучу крепостиц; смутные слухи о невероятно богатых россыпях золота на Камне Уральском; и все больше и больше набирающую обороты торговлю тульским укладом, стеклом-фарфором и зеркалами... Опять же, подавляющее большинство крестьян, значительное количество небогатой литовской шляхты и меньшая часть магнатерии по сию пору пребывали в православии. Были, конечно, и противники Москвы, заодно являющиеся самыми горячими сторонниками новой унии: католические иерархи в полном составе, львиная доля их паствы, те из православных церковников что "прогнулись" под Римскую курию — ну и родовитые литвины, исповедующие лютеранство, кальвинизм и (сюрприз!) иудаизм. Кстати, природные сыны Израилевы тоже были против, опасаясь погромов и того, что их погонят из страны. Пока все застыло в шатком равновесии — но сторонники сближения Москвы и Вильны потихоньку увеличивались в числе и влиянии. Было ли тому виной серебро, удивительно вовремя зазвеневшее в их карманах? Или большой набег степных людоловов, отразить который удалось лишь кое-как, и с большими потерями среди шляхты и панцырных бояр? А может, сказались едва заметные поползновения Швеции и Дании в сторону ливонских земель? Кстати, на последние и в Польше много кто облизывался.

— Я закончил, отче.

Основная причина образования столь сильной промосковской партии, и ее же наиболее увесистый "аргумент", государь-наследник Димитрий Иоаннович отступил на шаг от своего изрядно одряхлевшего за последнее время пациента и сделал несколько движений руками — словно стряхивал с ладоней невидимую воду.

— Ну что, отроче, еще поживу?

Против ожидания царевич не улыбнулся в ответ, как и полагалось по заведенному меж ними обычаю — но лишь недовольно тряхнул тяжелой гривой живого серебра:

— Меня не было рядом с тобой слишком долго, отче. Да и тебе не стоило умучивать себя путешествием к архиепископу Новгородскому.

Перекрестившись на иконы и поглядев на то, как наследник смешивает в кубке содержимое полудюжины аптекарских колбочек, Макарий невольно поморщился, заранее предвкушая "сладостный" вкус целебного питья.

— Гм?

С опаской сделав первый глоток, митрополит удивленно вздел кустистые брови и довольно покивал:

— Благостно, благостно!..

Выцедив нежданно вкусное лекарство мелкими глотками, глава Русской православной церкви посидел пару минуток в полнейшей недвижимости.

— Сколько мне осталось, Митя?

Убрав от глаз непослушную прядку волос, целитель уклончиво ответил:

— Все в руце Его.

По-доброму рассмеявшись, иерарх согласно кивнул.

— Устами твоими глаголет истина. Но все же хотелось бы отправится на суд божий, не оставив за собой незавершенных дел.

Собирая и укладывая в шкатулку полупустые стеклянные колбочки, молодой Рюрикович едва заметно кивнул — показывая тем самым, что вполне понимает архипастырские резоны. Вот только раскрывать сокровенное все равно не стал, потому что в митрополичьи покои пожаловал вначале служка, а следом за ним и Мишка Салтыков — который (предварительно испросив и получив архипастырское благословение) тут же склонился к уху своего царственного господина.

— Отче, могу ли я заказать Якопу Фрязину твою парсуну? Славный бы вышел подарок батюшке на Рождество Христово.

Понятливо смежив веки, архипастырь Московский и всея Руси не удержался, и переспросил — а точно ли успеют нарисовать его портрет к названному сроку?

— Не получится на Рождество, так подождем до Пасхи. Но вряд ли...

Приняв благословение, царевич тотчас покинул митрополичьи покои в Чудовом монастыре, оставив хозяина одновременно и довольным, и сильно озабоченным.

"Ну да, мне бы кто в свое время сказал, что всей жизни осталось — от трех месяцев до полугода. Я бы тоже и задумался, и озаботился. М-да, интересно, как-то там мой домик в деревне поживает? Наверное, никак — отсырел, покосился, пропитался запахом плесени. Любовно собираемую библиотеку соседи растащили на растопку да в сортиры, если только офицер-наследничек ее раньше на макулатуру не сдал. Стекло с теплиц точно разворовали. Яблоньки одичали, грядки сорняком поросли, колодец высох, или его тиной затянуло...".

От воспоминаний и самих мыслей о прошлой жизни настроение Дмитрия, и без того застывшее на нижней отметке, испортилось еще сильнее — а тут еще и Салтыков за спиной чуть не лопался от едва сдерживаемых эмоций.

— Сколько ногаев прибыло?

— Двое мурз из тех, что клятву давали, при каждом десяток оружных нукеров. Воевода белгородский на них подорожную скопом выписал, а для пущей надежи и порядку отрядил полусотню детей боярских в сопровождение. От него же привезли роспись освобожденных полоняников, да грамотку с перечислением табунов и отар, коими кланяются мурзы за свою свободу и здравие.

Слегка отставив в сторону руку, царевич шевельнул пальцами. Затем еще раз, более нетерпеливо — но сын оружничего лишь виновато поклонился, признавая за собой оплошку:

— Грамотки дьячок приказной взял. Как и список меховой рухляди, казны золотой и серебряной, и иного прочего, что привезли басурмане с собой.

Одним лишь взглядом выразив подручнику свое недовольство, первенец великого государя отослал его прочь, за плотное кольцо чернокафтанной стражи.

"А вот и они, победители в увлекательной игре на выживание! Настоящие специалисты по части удавить и отравить ближнего и дальнего своего, профессиональные параноики и безжалостные властолюбцы... Ай хороши, красавцы!!!".

"Красавцы", на первый взгляд, совсем не внушали: лежали себе смирнехонько на носилках между двух коней, дышали кое-как, временами подергивались, а иногда даже позволяли себе и поскрипывать зубами. Одним словом — дряхлые развалины, а не гордые степные князья. Но!.. Первое впечатление, как известно, бывает обманчиво, и на самом деле конкретно эти ногайские вожди являлись очень незаурядными личностями. Доказательством тому служила судьба остальных родовых и племенных вождей, отпущенных за выкупом после принесения клятвы наследнику престола Московского — их родственники и ближнее окружение посчитало, что проще и выгодней устранить неудачливых вождей, нежели платить столь высокую цену за их жизнь и свободу. А вот Дышек-мурза и Ахмад-мурза изначально не были согласны жертвовать собой ради общего блага — отчего и вырезали всех возможных "доброжелателей" сразу по возвращению в родное кочевье, а их имуществом пополнили свою изрядно оскудевшую казну. Тем более что оное им изначально не принадлежало, а значит, при исчислении выкупа можно было его и не учитывать...

— Долгие лета государю-наследнику!

Стоило Дмитрию остановиться у конных носилок, как рядом моментально образовался постельничий дьяк с небольшим блюдом — на коем и обнаружились аккуратно разложенные грамоты с перечнем почти добровольных пожертвований в царскую казну.

"Ну-ка, что у нас здесь? Семь сотен цехинов, двенадцать тысяч акче, золотая и серебряная посуда, женские украшения, шатры, седла, ковры и шелковая одежда, пять чистокровных арабских скакунов, три дюжины жеребцов-ахалтекинцев... Еще бы кобылиц к ним столько же! Шелковая одежда, шкуры барсов и леопардов, пряности и благовония. Хм?.. И ни одной сабли, лука со стрелами или бахтерца. Ну понятно, орудия труда отдавать никак нельзя — иначе в набег с пустыми руками идти придется".

В другой грамотке белгородский воевода для начала обстоятельно доложился о том, как принял и обустроил освобожденных из ногайского полона мужиков и баб. Затем известил, что некоторая часть бывших полоняников пожелала записаться в порубежную стражу и боевые холопы — в основном те, у кого ногаи убили всех родных. Ну а напоследок сей достойный предводитель воинов запросил инструкций — на тему того, что ему делать с многотысячным овечьим поголовьем и десятком табунов степных лошадей.

"Нашел, у кого спрашивать! О конине да баранине пусть голова у казначея и его дьячков болит. Или это батюшка меня так в очередной раз проверяет? Ладно, об этом позже".

Шагнув к первому мурзе, глядевшему на него с тщательно скрываемой ненавистью, наследник громко (другим ведь тоже интересно) спросил: