— Откройте багажник, пожалуйста.
Стас скорчил недовольную гримасу:
— Разве в пропуске не указано пропустить нас без досмотра?
Охранник пробормотал что-то неразборчивое и удалился в будку, через приоткрытую дверь было видно, что он сверяется с какими-то бумагами.
— Нет, — сообщил он, вернувшись. — Про досмотр ничего не сказано.
— Раздолбаи, — констатировал Стас и вытащил коммуникатор.
При виде коммуникатора охранник оживился.
— Мобильник придется сдать, — заявил он.
— У меня тоже есть, — сказал Гвидон и вытащил свой коммуникатор.
Стас буркнул себе под нос:
— Страна идиотов.
По какому поводу он это сказал, Гвидон не понял.
Минуты три Стас разговаривал по коммуникатору с разными людьми и чем дольше он разговаривал, тем сильнее ругался. Закончив переговоры, Стас вышел из машины, распахнул багажник и сказал охраннику:
— На, смотри.
Тот сразу уперся взглядом в коробку с ноутбуком.
— Что это? — спросил он.
— Та самая вещь, из-за которой я просил пропуск без досмотра, — ответил Стас. — Взрывчатки там нет.
— А что есть?
Стас на секунду замялся.
— Ну... скажем так, специфическое электронное устройство.
— Рентгеном его можно просветить?
Стас вопросительно взглянул на Гвидона.
— Если оно выключено, то пожалуйста, — ответил Гвидон.
— А оно выключено?
— А я знаю, выключил его Илья или нет?
— Так проверь, — буркнул Стас.
Гвидон проверил и обнаружил, что компьютер выключен.
— Просвечивай, — сказал Стас, обращаясь охраннику.
Охранник велел Стасу достать коробку из багажника и перетащить в будку. Перед тем, как выполнить это распоряжение, Стас бросил быстрый взгляд на Гвидона, видимо, хотел перепоручить это задание, но постеснялся.
Коробку просветили рентгеном, а потом дали понюхать специально обученной собаке. Ни рентген, ни собака ничего подозрительного не заметили, охранник расслабился и больше не возражал против того, чтобы подозрительную коробку ввезли на территорию объекта.
На этом проверка закончилась, вторые ворота открылись и "гольф" въехал на внутреннюю территорию.
6.
К тому времени, когда Максим закончил свой рассказ, у раковины стояли четыре пустые банки из-под пива. Две из них опустошил сам Максим, ФСБшники пили мало, больше слушали.
— Вот такие дела, — сказал Максим. — Спрашивать будете?
— Обязательно будем, — ответил Юра. — Кроме этого твоего Коляна, кто еще в нашем времени знает о машине времени?
— Вы.
— Еще?
— Больше никого, только я и Колян.
— Подписку с тебя брать? — спросил Юра. — Или уже сам догадался, что болтать об этом не следует?
— Сам догадался, — сказал Максим. — Не дурак.
— Вот и хорошо, — резюмировал Юра. — Если так, лишние бумажки писать не будем. Ты, Максим, не думай, что я тебя пугаю, но запомни хорошенько — если эта информация попадет в газеты, тебя в тюрьму не посадят. Ты просто исчезнешь. Бесследно и навсегда.
Максим примерно так и представлял себе ситуацию, но услышать эти слова открытым текстом все равно было неприятно.
— Как же, — буркнул он. — Не пугаешь.
— Не пугаю, — повторил Юра, — а адекватно описываю ситуацию. Если начнешь делать глупости — будет плохо, а будешь вести себя благоразумно — ничего с тобой не случится. — Он неожиданно сменил тему разговора. — Гвидон Алиханов что из себя представляет?
— Нормальный мужик, — ответил Максим. — Поначалу казался тупым, но на самом деле вполне нормальный. Вначале он меня за бомжа принял, потом за наркомана, разозлился, стал из себя строгого мента корчить... А потом ничего, когда во всем разобрались, оказалось — нормальный мужик.
— Гвидон говорил, что звонил тебе сегодня по мобильнику, — сказал Юра. — Это правда?
— Да, точно, совсем забыл! Он утром позвонил, часов в одиннадцать. Сказал, что снова в нашем времени, обещал вечером перезвонить, но не перезвонил.
— Устал, небось, — предположил Юра. — С ним сейчас по полной программе работают.
Максим ехидно хмыкнул:
— Пытают, что ли?
— Да ну тебя! — скривился Юра. — Скажешь тоже, пытают! Сейчас не тридцать седьмой год на дворе.
И тут Максима понесло. То ли пиво сказалось, то ли нервы, сразу и не разберешь.
— Скажи мне, Юра, — начал Максим, — если бы ты попал в тридцать седьмой год, что ты бы стал делать?
— Ничего бы не стал делать, — ответил Юра. — Уточнил бы дату, а потом вернулся обратно и написал бы рапорт начальству. А может, и не написал бы. Они и без меня знают, что такое тридцать седьмой год и что тогда происходило.
— Еще бы им не знать... — многозначительно протянул Максим.
— Гонишь, — подал голос Данила. — Из той гвардии в живых уже давно никого не осталось — кого к стенке сразу не поставили, те от старости поумирали. Да и не такие уж и звери они были.
— Ну-ну...
— Что ну-ну? Ты о тех временах только из газет знаешь, а у меня дед в смерше отслужил от начала до конца.
— Заградотряды?
— Да какие, блин, заградотряды! Телевизор смотришь? Про Чечню новости видел? После войны на Западной Украине то же самое было. Мой отец четыре года за колючей проволокой просидел, как в тюрьме, с четвертого класса по восьмой в нормальной школе не учился, потому что в город выйти нельзя было. А все наладилось, бандеровцев кого переловили, кого перестреляли, нормальная жизнь пошла, не зря четыре года в осаде сидели.
Максим немного смутился.
— Но это все равно не то, — сказал он. — Те, кто с бандеровцами воевал — это одно, а кто диссидентов сажал — совсем другое.
Юра хихикнул.
— Его дед Солженицына сажал, — сообщил он.
— Ага, — подтвердил Данила. — Только так и не посадил за отсутствием состава преступления. При Брежневе диссидентов сажали только самых отмороженных, всего несколько случаев было за все время.
— Чаще их в психушки определяли, — заметил Максим.
— Ты Новодворскую видел? — спросил Данила. — Скажешь, зря сидела? Да ей там самое место.
Максим пожал плечами.
— Не знаю, — сказал он. — Ну ее в сад, эту Новодворскую. Давайте лучше вернемся к нашим баранам. Про первое сентября Гвидон вам говорил?
— Про какое еще первое сентября? — не понял Юра.
— Большой теракт на Кавказе, точно не помню, где именно. Могу сходить, посмотреть.
— Что-то такое на инструктаже говорили, — вспомнил Юра. — А что?
— Просто хотел убедиться, что информация дошла.
— Вот и убедился. Погоди, — Юра осекся на полуслове, полез в карман и извлек оттуда вибрирующий мобильник. — Да! Слушаю. Понял. В какой мафии? Ого! И давно? Хорошо, все понял.
Он убрал телефон обратно в карман и спросил Максима:
— Твой друг Колян про мафию что-нибудь рассказывал?
— Про какую мафию?
Юра испытующе посмотрел на Максима.
— Чем он по жизни занимается, ты знаешь?
— У него автостоянка, при ней сервис... У него проблемы с мафией? Да нет, не может быть, его тесть — генерал милиции.
Юра и Данила переглянулись. До Максима начало доходить.
— Погодите, — сказал он. — Намекаете, что его тесть и есть самый главный мафиозо?
— Вряд ли главный, — уточнил Юра. — Но то, что он в мафии — факт. Чтобы генерал милиции не сотрудничал с мафией... чудеса, конечно, бывают... Знаешь что, Максим, расскажи-ка о нем поподробнее.
— О ком? О Коляне или о его тесте?
— Ты и о тесте что-то можешь рассказать?
Максим помотал головой.
— Тогда чего спрашиваешь?
Максим открыл новую бутылку, отхлебнул и стал рассказывать о Коляне. Минуты через две стало ясно, что ничего интересного Максим о нем не знает — он был абсолютно не в курсе мафиозных дел Коляна, знал, что у него малый бизнес под крышей тестя, и на этом его знания исчерпывались. Максим даже не догадывался, что ФСБ имеет досье на Ивана Георгиевича, и тем более не знал, какими именно противозаконными делами тот занимается.
Юра задал несколько вопросов, касающихся психологического портрета Коляна — насколько он уравновешен, не склонен ли к опрометчивым поступкам, насколько находится под влиянием тестя... Максим ответил, что Колян вполне уравновешен, к опрометчивым поступкам не склонен, а относительно влияния тестя Максим ничего сказать не может, потому что живьем видел Ивана Георгиевича всего раза два, да и то мельком.
— А что случилось? — спросил Максим.
— Скоро узнаешь, — заявил Юра, залпом допил свою кружку и сказал, что им пора.
Они уже собрались уходить, как вдруг Данила вспомнил, что они должны изъять у Максима привезенный из будущего компьютер. Юра хлопнул себя по лбу и сказал, что с тех пор, как получил подполковника, стал тупеть. Максим не удержался и процитировал стишок про портупею. Данила в ответ сказал, что портупею как деталь военной формы отменили несколько лет назад и в общем-то зря отменили, потому что портупея — вещь удобная, особенно для строевых офицеров, у которых на ремне болтается не только пистолет в кобуре, но и планшетка с картами, фляга со спиртом, а также много других полезных вещей. Максим поинтересовался, есть ли у ФСБшников военная форма, ему объяснили, что форма есть, но надевают ее в году всего раз пять — исключительно на дежурство.
На этом разговор закончился. Юра задумчиво осмотрел ноутбук из будущего, уточнил, точно ли эта коробка является тем самым компьютером, а потом поинтересовался, не желает ли Максим получить расписку. Максим спросил, будет ли от расписки какая-то польза, и его заверили, что никакой пользы не будет. Тогда Максим сказал, что расписка ему не нужна, ФСБшники вежливо попрощались и ушли. Оставшееся пиво они оставили Максиму, как сказал Юра, в качестве компенсации за ноутбук.
Когда они ушли, Максим подумал, что будет забавно, если их тормознут гаишники за вождение в пьяном виде. А потом подумал, что с их удостоверениями такая участь им не грозит.
7.
Колян даже не думал что-либо скрывать от Ивана Георгиевича, он давно уже убедился, что это бессмысленно. Каждый раз, когда Колян пытался в чем-то противоречить своему тестю, тесть всегда одерживал верх, а Колян, вспоминая прошедший разговор, даже не понимал, как это получалось. Как-то незаметно в ходе беседы Колян начинал чувствовать, что он не прав, а тесть прав, и все происходило так, как с самого начала предлагал Иван Георгиевич.
На этот раз Колян и не пытался упираться. Он изложил всю историю от начала до конца, настолько ясно и последовательно, насколько это вообще было возможно. Начав рассказывать, Колян почувствовал облегчение. Теперь ему не нужно больше ломать голову и принимать решения, теперь этим будет заниматься тесть.
Иван Георгиевич слушал внимательно и почти не перебивал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы. Коляна удивило, что тесть не проявил интереса к техническим новинкам и общественному устройству будущего. Зато Ивана Георгиевича очень заинтересовало то, каким образом при путешествии в прошлое разрешаются временные парадоксы.
Колян никогда не думал, что его тесть читает фантастику. А ведь он читает, иначе невозможно объяснить, почему он на лету схватывает такие понятия, какие можно почерпнуть только из фантастики. Иван Георгиевич очень быстро разобрался, как происходят изменения реальности, Коляну даже не пришлось рисовать схемы, тесть все воспринимал со слуха.
— Ладно, думаю, пока достаточно, — заявил Иван Георгиевич примерно через час после начала разговора. — Главное я понял.
Колян хотел возразить, что еще не сказал самого главного, но тесть остановил его движением руки.
— Дай подумать, — сказал Иван Георгиевич.
Думал он от силы минут пять, а затем решительно произнес:
— Поехали.
— Куда? — не понял Колян.
— К идолу этому твоему.
— Так сразу?
— Иначе поздно будет. Максим наверняка решил поиграть в спасителя человечества. Очень удивлюсь, если ФСБ еще не в курсе дела.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Колян.
— А что, есть сомнения? Ты говорил, что разумные компьютеры отнеслись к вам гостеприимно, значит, и к нам, скорее всего, отнесутся так же. По-твоему, где безопаснее — в двадцать шестом веке или в двадцать восьмом?
— Не знаю, — растерялся Колян. — Если с нашим временем сравнивать — везде замечательно.
— Тогда пойдем в двадцать восьмой век. Твоя мобила там времени работает?
— Вряд ли, она же из двадцать шестого.
— Ничего, нас там и так должны встретить. Роботы какие-нибудь. А если не встретят, пойдем в двадцать шестой век. Короче, пошли, поможем девчонкам собраться.
Коляну испытал чувство, которое умные люди называют дежа вю. Его тесть в точности повторял те самые мысли, которые Колян обдумывал, находясь в будущем. Только Иван Георгиевич, в отличие от Коляна, сомнениями не терзался, он начал действовать немедленно, не тратя времени на бесплодные размышления.
— Я почти ничего не рассказал еще, — пробормотал Колян.
Почему-то эти слова прозвучали жалобно.
— Потом расскажешь, — отрезал Иван Георгиевич. — Поехали. Мы должны появиться у идола раньше, чем охрана.
8.
— Если хочешь, переезжай ко мне, — сказала Елена на следующее утро, когда Рома появился в дверях кухни.
Она давно уже проснулась, к этому времени она уже успела умыться, причесаться и сейчас завтракала. При дневном освещении Елена выглядела еще красивее, чем вчера в призрачном свете восковых свечей, которые она зажгла в спальне.
— Доброе утро, — невпопад отозвался Рома.
— Доброе, — подтвердила Елена, улыбнувшись. — Как отдохнул? Спина не болит?
Спина у Ромы немного побаливала, как и мышцы бедер, но он решил, что будет не слишком мужественно признаваться в этом женщине, с которой провел ночь. А потом Рома подумал, что вряд ли у него получится иметь от Елены секреты.
Елена тут же подтвердила его последнюю мысль.
— Мачо, — ласково произнесла она, улыбаясь одними глазами. — Садись, покушай. Дай я за тобой поухаживаю.
Рома сел к столу, Елена поставила перед ним яичницу с сосисками, дымящуюся чашку с настоящим кофе и два бутерброда с красной рыбой. Бутерброды она приготовила вручную.
— Кухонный комбайн сломался? — предположил Рома.
— С чего ты взял? А, нет... Тебя смущает, что я все делаю сама?
— Ну... да.
— Это старая привычка, еще из моей молодости. Психиатр говорит, это неопасно, это просто безобидное чудачество.
Рома обратил внимание, что она упоминает о психиатре гораздо чаще, чем это делают обычные люди. Может, она и вправду того... Внутренний голос Ромы ехидно спросил: "А что, были сомнения?" Рома велел ему заткнуться.
— Люди говорят, что я странная женщина, — сказала Елена. — Ты заметил, что здесь деревянные стены?
— Заметил. А почему деревянные? Пластик гораздо дешевле, а по виду почти не отличается.
— В том-то и дело, что почти, — вздохнула Елена. — В нашей жизни все почти такое, каким должно быть. Пластик почти как дерево, роботы почти как люди, кино почти как книги, друзья почти как настоящие. Даже в правительстве у нас почти демократия, — она грустно усмехнулась.
