Алех? Торой хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Алех?! Мысли цветным хороводом понеслись в голове. Алех, лучший друг его наставника, Алех, которого молодой маг чтил едва ли не как второго отца, Алех, поучавший Тороя, что истории, связанные с Рогоном — не более чем вымысел?.. Голова закружилась. Да, он спятил, и с этим нужно смириться. Теперь ему, по всей видимости, предстоит жить в мире остроухого Алеха, полуживого Рогона, симпатичной незнакомки и скрипучей телеги.
Но всё-таки, неожиданно всплывшее имя Рогона отрезвило и подтолкнуло к новым мыслям. Рогон, Итель... неужели он, Торой, каким-то образом оказался в прошлом, шагнул более чем на триста лет назад и очнулся в теле одного из сильнейших магов?
Тем временем Алех склонился над распростёртым страдальцем и озабоченно покачал головой. Видимо, что-то в лице Рогона насторожило его.
— Итель, посмотри, какие у него глаза. Они же синие! — бросил он через плечо ведьме.
Да, да, ведьме. Ведь жена Рогона была ведьмой. Это Торой помнил прекрасно.
Девушка метнулась к лежащему, жадно заглянула ему в лицо, а потом словно состарилась на несколько десятков лет. И такая тоска исказила прекрасные черты, что у Тороя защемило сердце.
— Где мой муж? — потухшим голосом спросила эльфа Итель, и лицо её стало белым от отчаяния. — Что с ним случилось?
Она снова склонилась над Тороем, коснулась его виска и едва сдержалась, чтобы не зарыдать.
— Кто ты?
Волшебник молчал. Он не знал, достанет ли у него сил ответить. Да и что ответить? Как он оказался здесь? Уж не Книга ли перетащила его сквозь капканы времени? Маг облизал губы и попытался взять Итель за руку. Это простое движение стоило ему немыслимых усилий. Мир вокруг затанцевал, перед глазами поплыли белые пятна, однако сознание не покинуло измученное тело. Торою хотелось удостовериться, что красавица-ведьма — не бесплотный дух и не плод воображения. Рука оказалась тёплой со слегка подрагивающими пальцами.
— Меня зовут Торой, я живу на триста лет позднее вас. — Он потратил остаток сил на то, чтобы притянуть к себе побледневшую осунувшуюся девушку.
Волшебник замолчал, понимая, что сказал совершенную невнятицу. Он не знал, верит ли ему Итель, понимает ли? Но ведьма слушала внимательно. А когда маг замолчал, она протёрла его лицо влажной тряпицей, освежая пылающую кожу, и задумчиво произнесла:
— Моего мужа низложили три дня назад за то, что он поднял чернокнижников против Великого Магического Совета. Всё это время он был в бреду и бормотал про какого-то Тороя и какую-то книгу...
Итель посмотрела на страдальца, а потом перевела взгляд на Алеха и строго спросила:
— Что происходит?
Спросила так, словно именно эльф был ответственен за случившееся. Алех же в ответ лишь по-мальчишечьи пожал плечами. Если бы Торой не чувствовал себя так плохо, то, наверное, рассмеялся бы, настолько юным и растерянным выглядел Бессмертный.
— Почём я знаю... — растерянно ответил эльф, потирая подбородок.
Торой попытался было снова что-то сказать, но закашлялся скорчился на полу. Короткий приступ высосал из волшебника остатки сил. Маг клял себя последними словами, потому что не мог больше проронить ни звука — губы отказывались повиноваться, голос пропал. При малейшей попытке сосредоточиться накатывала необоримая тошнота. Он утратил интерес к ведьме, Алеху и неизвестному темноволосому юноше. Такое уж свойство всякой хвори — подчинять и смирять тело, заставляя человека думать только об одном — о себе. Вот и сейчас всё казалось мелким и незначительным в сравнении со страданием.
Волшебник ещё жадно хватал ртом воздух, когда ласковые прохладные руки снова легли на его пылающий лоб.
— Не говори ничего, — Итель смотрела с жалостью.
Эльф же был настроен не столь человеколюбиво, он с подозрением смотрел на беспомощного мага и, наконец, спросил:
— Если верить твоим словам, ты родишься только через триста лет, значит пока — не существуешь. Как в таком случае ты здесь оказался? — тут Алех повернулся к темноволосому пареньку, что молчаливо сидел рядом, и поделился с ним своим подозрением. — Слушай, Зен-Зин, может, это вообще не человек?
О! В этом был весь Алех — невозмутимый, хладнокровный, подозрительный и... жесткосердный, как все Бессмертные. Да и что с них взять — с эльфов, чей век в сотни раз длиннее человеческого? Разве могут они быть похожими на людей, проживая десятки человеческих жизней? Конечно, нет. И всё-таки Алех был ещё очень молод, чтобы набраться эдакой жёсткости.
Тем временем тот, кого бессмертный назвал Зен-Зином, прикрыл глаза и коснулся пылающего запястья Тороя-Рогона. Некоторое время он сидел неподвижно с самым глубокомысленным выражением на круглом лице, а потом, по-прежнему не размыкая век, покачал головой:
— Это человек. Но не Рогон. Цвет тот же, а рисунок пульсаций совсем другой.
Торой покосился на колдуна неведомых кровей. Рисунок пульсаций? Стало быть, перед ним чернокнижник, который не только может нащупывать пульсацию Силы и видеть цвет, но ещё и способен отличать один рисунок от другого? Волшебник слышал ненаучное предположение (естественно, зарубленное Советом) о том, что вибрации Силы у каждого мага неповторимы, но он никогда не знал о том, что есть колдуны, которые могут видеть и различать эти рисунки.
Волшебник хотел спросить Зен-Зина, как тот мог увидеть пульсацию его Силы, если он — Торой — низложен? Вопрос этот казался сейчас самым важным. А потому маг попытался облечь его в слова. Это ему, конечно, не удалось, а как расплата за излишнюю самонадеянность в груди вспыхнула такая резкая боль, что сердце, казалось, лопнуло. Торой последний раз бросил угасающий взор на угрюмого Алеха, и мир перед глазами в очередной раз померк. Проваливаясь в чёрное ничто волшебник запоздало сообразил: "Зен-Зин — тот, кто во время смуты предложил Совету откупиться обрядом Зара! Чернокнижник-некромант! А на истории в Академии говорили — бесталанный и посредственный колдун...".
* * *
Руки казались стеклянными. Они до того замёрзли, что чудилось — ударь друг о дружку посильнее — разобьются. Лицо онемело. Торой судорожно вздохнул. Ледяной воздух стал поперёк горла, а потом, обжигая, пролился в лёгкие. Когда же удалось разлепить смёрзшиеся веки, волшебник увидел сиреневое небо, в котором плыли низкие тучи и чёрные макушки засыпанных снегом сосен. Сверху мягко сыпались белые хлопья. Огромные снежинки торжественно оседали на деревья, сугробы и, попутно, в распахнутые глаза Тороя. Крахмально и зябко скрипели сугробы.
Удивительно, но волшебника кто-то куда-то тащил. На этот раз, не особенно церемонясь — волоком. Люция? Он слышал где-то у себя за плечами упрямое сопение. Всё происходящие воспринималось безучастно. Кажется, маг лежал на куске какой-то ткани, наверное, это был его собственный плащ, который ведьма тянула по сугробам. В глубине души шевельнулась жалость к маленькой упрямой девчонке, что нипочём не хотела бросить спутника. Куда она его тащила? Зачем?
Пыхтение изредка прерывалось жалобным всхлипыванием. Торою хотелось ободрить Люцию, подать голос, но тут кроны сосен, что парили в сумеречном небе, закружились, и волшебника снова поборола сонливость.
* * *
Тихо поскрипывало перо. Звук этот был для Тороя давно забытым и восходящим к детству, к тому далёкому времени, когда юный маг упражнялся в волшебстве. Его наставник имел привычку, свойственную многим учителям — с одной стороны вполглаза следить за своим практикующимся учеником да делать ему замечания, а с другой вполглаза заниматься чем-то ещё, например, писать письма.
Торой открыл глаза. Теперь ничего не болело, даже слабости не осталось.
— Вот и очнулся. — Без удивления произнёс незнакомый мужской голос.
Волшебник огляделся, гадая, где окажется на этот раз. Увиденное не разочаровало — маленькая горница в деревенской избе. В комнате царили темнота и тишина. Такая тишина бывает по ночам, когда все звуки умолкают и остаются лишь стоны ветра за надёжными стенами дома, да потрескивание углей в камине. И, правда, в углу горел очаг, а у тёмного окна за самым обычным обеденным столом устроился на скамье человек неслабого сложения. При свете сальной свечи он что-то писал на малом листе пергамента. Человек сидел вполоборота к Торою. Волшебник видел длинные русые волосы, рассыпавшиеся по широким плечам, да бородатый профиль. Больше в комнате не оказалось никого и ничего — разве только ещё лавка, на которой покоился сам Торой.
Низложенный маг неуверенно сел, ожидая, что тело в любой момент подведёт и вновь откликнется приступом необъяснимой немочи. Но нет, обошлось. Голова оставалась ясной и по-прежнему лёгкой.
-Ты, садись, садись. И часы достань, — посоветовал, не отвлекаясь от своего занятия, сидящий за столом богатырь.
Да, мужик и впрямь был крепким. Из таких, как этот неизвестный писарь (до чего смешно он смотрелся с тонким гусиным пером в могучей руке) можно было скроить двух Тороев, да ещё и на половинку Люции осталось бы...
— Ты кто? — решился, наконец, маг.
Слышать собственный голос оказалось невыразимо радостно. Всё-таки замечательно, когда можешь говорить без усилий, исторгая из груди не жалкий хрип, а вполне внятную человеческую речь.
Богатырь хмыкнул и ответил:
— Следи за временем. Достань часы-то. — И добавил со знанием дела, — они у тебя в правом кармане.
Торой решил не спорить, хотя оставалось только гадать, откуда детинушка знал о том, в каком кармане у мага находятся часы. Внезапно в памяти волшебника всплыл образ умирающего зеркальщика Баруза и его последние слова, перекликающиеся со словами сидящего за столом богатыря: "Следи за временем".
Потому-то чародей и замер на долю мгновения, осенённый неожиданным откровением. Конечно, препираться было бессмысленно, а самое главное — незачем, и маг подчинился приказу неизвестного собеседника. Часы и впрямь нашлись в правом кармане. Он достал их и нажал на кнопочку. Крышка откинулась с лёгким щелчком. В ущербном свете догорающего очага циферблат переливался красными сполохами, но вот что было странно — часы шли! Причём шли в другую сторону!
— Сколько там? — по-прежнему не оборачиваясь, спросил дюжий молодец.
Торой растерянно ответил:
— Да нисколько. Справа налево идут.
Богатырь кивнул:
— Здесь время не движется вперёд. Только назад. Но я думаю, что у нас есть полчаса, может, чуть больше, может, чуть меньше. — С этими словами он отложил, наконец, перо и обернулся к собеседнику. — Здравствуй, Торой.
Маг пристально всмотрелся в лицо нового знакомого.
Возраст мужчины в эдакой темноте, да ещё под прикрытием густой растительности на лице установить оказалось весьма непросто. Однако Торой подозревал, что незнакомцу никак не меньше сорока.
— Здравствуй. — Волшебник чувствовал себя круглым дураком. Оказался неизвестно где, неизвестно с кем, неизвестно как. И при этом человек, сидящий напротив, знал его, а вот он этого человека видел впервые. У Тороя была неплохая память на лица и он мог поклясться, что раньше не встречался с незнакомым богатырём. Меж тем богатырь поднялся со скамьи и подсел к магу.
— Меня зовут Рогон. — Ответил он на самый первый вопрос собеседника.
Собеседник, который в момент откровения делал очередной вдох, подавился и закашлялся, ухватившись руками за лавку.
— Следи за временем. — Напомнил ему назвавшийся Рогоном, — когда стрелки замрут, наша встреча завершится. Нельзя проворонить, иначе ты навсегда потеряешься между своим миром и миром Скорби.
Торой всматривался в лицо богатыря и не мог свыкнуться со странной явью. С детства он мечтал увидеть Рогона, с детства мечтал о таких же магических способностях, с детства представлял волшебника умудрённым опытом тщедушным старцем вроде Золдана или молодым подтянутым юношей, вроде Алеха, но уж никак не дюжим бородачом из тех, кто, не моргнув глазом, согнёт в пальцах подкову. Он и одет-то был как простой деревенский пахарь — в рубаху из небелёной ткани и холщовые штаны. И в этакого-то простецкого детину влюбилась томная красавица с фиалковыми глазами? Н-да... А потом Торой понял, насколько смешны все эти мысли, промелькнувшие в сознании буквально за долю мгновения. И, правда, маг, развязавший войну, должен и сам быть похожим на воина.
— Я не развязывал войну, друг мой... — улыбнулся Рогон. — Войну развязал Аранхольд, ну да, Сила с ним, не о том нынче речь.
Низложенный волшебник вздрогнул, осознав, что новый знакомец без труда и стеснения прочёл его мысли. Да, несомненно, Рогон перед Тороем был так же силён, как Торой перед близнецами-колдунами. Этот факт настолько восхитил молодого чародея, что он, растерялся и ляпнул нечто совсем глупое:
— Я представлял тебя другим.
— Ну, прости, — дюжий маг развёл ручищами. — Знал бы, явился тебе в образе прыгающей с ромашки на ромашку феи.
Торой усмехнулся.
— Ладно, — посерьёзнел Рогон и продолжил, — слушай внимательно. Времени у нас мало, а, чем больше ты будешь задавать вопросов, тем быстрее оно будет идти, поэтому пока молчи. Я постараюсь сперва рассказать всё, что озадачило меня и подвигло на эту встречу. Таким образом, мы сможем выиграть какие-то мгновения.
Торой послушно помалкивал и смотрел на циферблат барузовских часов. Странное дело, стоило заговорить Рогону, как секундная стрелка побежала медленнее. И всё-таки низложенный волшебник с присущей ему страстью первооткрывателя, не удержался от мальчишеской выходки и спросил, по-прежнему глядя на циферблат:
— Я что же, в твоём времени?
Секундная стрелка дёрнулась и полетела вперёд, покрыв за считанные мгновения расстояние в четверть минуты. Рогон покачал головой, давая тем самым понять, что он думает о научных опытах и детских выходках непутёвого Тороя, а потом терпеливо заключил:
— Воруешь время. — При звуках его голоса стрелка вновь поползла медленнее. — Ну да пусть. По крайней мере, удовлетворил любопытство.
Богатырь прислонился спиной к ребристой стене избы и прикрыл глаза. Когда он начал рассказ, Торой замер, не решаясь даже шевельнуться.
— Ты понял, наверное, что я смог оказаться здесь только путём обряда Зара, в коем мне помогли друзья некроманты. Сейчас двадцать очень хороших чёрных магов удерживают нити моей жизни, чтобы я, погружаясь в пучины Безвременья не сгинул в них вовсе. Тебя сюда перенесла моя Книга, которая вобрала твою Силу и тем самым швырнула за тонкую грань — туда, где ещё не заканчивается жизнь, но ещё и не начинается смерть. Последние годы мне всё не давали покоя рассказы жены о том, как я бредил после низложения, говоря что-то о зиме, какой-то Книге и маге по имени Торой. А уж после того, как я узнал, что ты на короткое время очнулся в моём теле, любопытству моему и вовсе не было предела. Я задумался над тем, что могло произойти такое, дабы неизвестный маг из далёкого будущего, каким-то образом оказался в прошлом. И пришёл к выводу, что ты многим сильнее меня...
На этих словах волшебника Торой горько усмехнулся. Да, когда-то Золдан и Алех считали, что их своенравный ученик и впрямь очень силён, конечно, не сильнее легендарного Рогона, но уж определённо не из середнячков. Но после низложения...
