| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Повтори, — потребовал Роберт.
Белла повторила. Не совсем точно, но в целом близко похоже.
— Сойдет, — констатировал Роберт. — Все, свободна. Как с драконом переговоришь, сразу докладывай. Если я лягу спать к тому времени — доложишь утром. Вопросы?
— Э-э-э... — сказала Белла. — Ты меня так просто отпускаешь на свидание с этим... Доверяешь?
— Нет, ни в малейшей степени, — покачал головой Роберт. — Я почти уверен, что он тебе опять вдует. Но мне насрать. Дитя от него ты не зачнешь, я по книгам проверил, а остальное мне похуй. Главное — передай дракону мои слова и принеси ответ. Да хоть всю ночь ебитесь, от тебя не убудет.
— Гм, — сказала Белла. — Не смею критиковать ваше высочество, однако ваши представления о супружеской верности...
— Правильно делаешь, что не смеешь, — сказал Роберт. — Пиздуй отсюда. Эммануэль, блядь...
— Чего? — не поняла Белла.
— Ничего, — отрезал Роберт. — Пошла прочь.
Белла ушла. Роберт проводил ее задумчивым взглядом, и вдруг улыбнулся, но не так, как обычно улыбаются рыцари, ехидно и перекошено, а так, как раньше улыбался товарищ Горбовский, весело и лучезарно. Роберт представил себе, будто прошло пятнадцать лет, а то и все двадцать, он постарел, борода наполовину седая, Белла располнела и тоже наполовину седая, у них трое детей, а может, и пятеро, старший сын совсем взрослый, дом — полная чаша, и шлепает он любимую жену по толстой жопе, и возмущается она притворно, и кроет его диким матом. Но оба они понимают, что это только игра, притворство, а на самом деле они любят друг друга, как Тристан и Изольда или Ланселот... с кем он там сюзерену рога наставлял... да похуй. При всех своих недостатках Белла все-таки отличная телка. Наглая, циничная, ебливая не в меру, но это даже хорошо, достойному рыцарю тольно такая жена и нужна. Чтобы не расслаблялся, развивал стрессоустойчивость, занимался воспитательной работой в семье каждую секунду, каждое мгновение... А каких замечательных сыновей она ему родит...
— Эй, Белла, погоди! — позвал ее Роберт.
— Чего тебе? — откликнулась Белла.
— Я тебя люблю, — сказал Роберт. — Ты не обижайся, что я тебя отпиздил, это от любви. Давай на ближайший престольный праздник поженимся.
— Завтра, что ли? — удивилась Белла.
— Ты их наизусть помнишь? — рассмеялся Роберт. — Нет, не завтра, на следующий праздник. Но поженимся обязательно. Ты мне нравишься, Белла, ты родишь хороших сыновей.
— Ну вот, наконец-то сообразил, долбоеб тугодумный, — сказала Белла и попыталась состроить брезгливую гримасу, но не справилась и тоже рассмеялась.
Роберт заключил ее в объятия, некоторое время они целовались, затем Роберт сказал:
— Иди, любимая, я буду тебя ждать. И не забывай, что тебе доверено очень важное дело. Очень многое зависит от того, договорюсь я с драконом или нет. Ты ведь не против стать ее величеством?
— Ах, любимый! — вздохнула Белла и они снова стали целоваться.
А потом Белла ушла договариваться с драконом.
3
В Локлирское аббатство прибыл святой Михаил. Это был самый настоящий святой, снизошедший с небес во плоти, притом не в обычной человеческой плоти, но в особой небесной плоти, видоизмененной пребыванием в раю рядом с самим господом-вседержителем. Редко кому доводится лицезреть такое чудо воочию, даже отец Бенедикт, которому, по всеобщему мнению, самому предстоит стать святым, даже он никогда ничего подобного не видел и о таком не слышал. Более того, до последнего времени Бенедикт был убежден, что нисходящие с небес святые выглядят точь-в-точь как люди, а что на иконах они не слишком похожи на людей — так то объясняется исключительно недостатком художественного мастерства нынешних иконописцев. Однажды он так и сказал в субботней проповеди, и сегодня многие припомнили ему ту давешнюю оплошность. Против объективной реальности не попрешь, очевидно же, что по жизни настоящий святой выглядит не как человек, а в точности так, как изображено на иконе.
Второй сенсацией стало то, что Бонни Черная Зайка оказалась раскаявшейся колдуньей. То, что она при виде святого покаялась — ничего удивительного нет, в Ноттамуне, говорят, такое массовое покаяние происходило, что даже странно, что никого не повесили и не отмудохали до смерти. А вот то, что такая пригожая и популярная вдовушка невозбранно колдовала хер знает сколько лет, и никто ничего не замечал, даже сам отец-настоятель, который, по слухам, тоже вдувал ей неоднократно... Не зря говорят, что дьявол хитер, не зря называют его отцом лжи, много у него ухищрений и обманных приемов, но в итоге всегда одерживает верх крестная сила... бла-бла-бла...
Отец Бенедикт стоял посреди двора и проповедовал монахам и послушникам, стихийно собравшимся вокруг пастыря, и почтительно внимавшим, ни дать, ни взять, кроткие агнцы. И когда закончил отец Бенедикт свою импровизированную проповедь и спросил, какие будут вопросы, молодой брат Эндрю, принявший постриг в прошлом месяце, поднял руку и спросил:
— Разрешите поинтересоваться, святой отец, почему пес святого Михаила попытался вас загрызть?
Отец Бенедикт досадливо крякнул и покраснел. Он уже задавал этот вопрос святому Михаилу, и тот ответил лаконично:
— А хер его знает.
Но повторять такой ответ сейчас было бы неразумно. Поэтому отец Бенедикт ответил так:
— То было досадное недоразумение. Ибо собака остается собакой, кто бы ни владел ею в каждый конкретный момент времени. Ибо от сотворения мира не дано собаке полноценного разума и бессмертной души, и не мне и не вам осуждать божью волю. Понял?
— Так точно, — отозвался Эндрю. — А разрешите узнать, отец Бенедикт, когда святой Михаил пребывал в раю, эта собака тоже там находилась физически? И если да, то каким образом...
— Иди на хуй, сыне, не еби мне мозг, — прервал его отец-настоятель.
И растолкал свою паству, и удалился в келью предаваться молитвам и благочестивым размышлениям.
Святой Михаил в это время тоже удалился в келью, но не в одиночестве, а в обществе раскаявшейся блудницы. Вскоре из кельи стали доноситься характерные звуки, плохо сочетающиеся с понятием "святой". Эрик Припадочный сказал по этому поводу:
— Экий когнитивный диссонанс.
Но когда братья попросили его перевести эти слова с латыни на вульгарное наречие, Эрик затруднился.
Через час святой Михаил покинул келью и вышел на прогулку в монастырский сад. Было видно, что за время пребывания в райских кущах святой успел отвыкнуть от земной жизни. Походка его была не вполне уверенной, а огромная голова раскачивалась из стороны в сторону, как у кнехта-новобранца, впервые нацепившего стальной шлем. Брат Эндрю выразил по этому поводу недоумение, и брат Мэтью развеял его следующим образом:
— Сам подумай, долбоеб, откуда в раю материальное тело? Там хоть как у элефанта башку отрасти, все равно будет похуй, ибо нематериальное невесомо.
— А отчего у него, по-вашему, голова распухла? — поинтересовался Эндрю.
— От благочестивых размышлений, вестимо, — объяснил Мэтью. — Как у всех святых. Забыл, как иконы выглядят?
Эндрю рассмеялся и сказал:
— Вот, бля, подстава. Он-то, наверное, когда благочестиво размышлял, едва ли рассчитывал, что господь его пошлет в смертный мир с заданием. А теперь, наверное, жалеет, что переборщил с благочестием. Помните, брат Мэтью, вы какого-то древнего философа цитировали, что все хорошо в меру? Так святой Михаил, надо полагать, был благочестив не в меру, раз у него башка так распухла... Ой, что это с вами, брат Мэтью?
— Заткнись, кощунник! — рявкнул на него Мэтью. — Я тебе сейчас посвятотатствую! Вот доложу отцу-настоятелю...
Эндрю состроил испуганную гримасу и перестал кощунствовать.
Святой Михаил тем временем прогуливался по саду, а монахи и послушники наблюдали за ним издали, как бы бродя туда-сюда по своим делам. Каждому хотелось лично побеседовать с настоящим святым, потому что после такой беседы даже если не получишь явного благословения, все равно на страшном суде зачтется, а если получишь — это, считай, пропуск в рай получил. Но, с другой стороны, подойдешь к святому в неудачный момент, проклянет он тебя, и будешь потом сидеть, как дурак, тысячу лет в чистилище посреди скрежета зубовного... Говорят, святой Михаил, когда удалялся в келью с Черной Зайкой, громко и недвусмысленно повелел ему не докучать, и до сих пор этого распоряжения не отменил, так что надо быть совсем безбашенным отморозком, чтобы ослушаться. Но любопытно же... Ходит по саду, как человек, цветочки нюхает, вон, морковку выдернул из грядки и сожрал, рассказать кому — не поверят.
Вскоре святой Михаил утомился гулять и направился к наблюдавшим за ним монахам и послушникам. Кто-то из юных послушников всплеснул руками, завизжал и умчался прочь, как испуганный заяц. Его примеру последовали другие, и когда большеголовый святой приблизился к созерцавшим его смертным, тех осталось только двое: Мэтью и Эндрю.
— Бенедикта ко мне, — потребовал святой Михаил. — Срочно. Я буду у себя в келье.
— Благословите? — неуверенно спросил Эндрю.
Святой не удостоил его ответом, отвернулся и пошел прочь.
— Фу, пронесло, — сказал Эндрю и перекрестился. — Как он на меня зыркнул, я уж думал, проклянет. Но не проклял. Пойду, пресвятой богородице свечку поставлю.
— Сначала отцу настоятелю доложи, потом свечку, — поправил его Мэтью.
Келья, в которой разместили святого Михаила, предназначалась для самых благородных гостей аббатства. Выглядела она необычно: голые каменные стены в пятнах плесени резко контрастировали с роскошной кроватью, отделанной красным деревом и застеленной грязноватыми простынями с изящной вышивкой. Посреди кельи стояли два табурета: один с изящными гнутыми ножками и весь в резьбе, а другой — грубо сколоченный из неструганных чурок. Дело в том, что эта келья почти всегда пустовала, за всю историю аббатства только одну ночь ее занимал ныне покойный Кларк Локлир, заблудившийся на охоте и заночевавший в аббатстве. Гобелены, покрывала и прочие предметы, предназаначавшиеся для ее убранства, хранились где-то на складе, и теперь, когда они внезапно понадобились, монахи не смогли найти почти ничего. То ли проебали, то ли спиздил кто, хер разберет. Именно поэтому келья и выглядела так странно, вовсе не потому, что отец настоятель отнесся к визиту святого с ненадлежащей почтительностью.
Именно с этого почтительного объяснения начал свою речь отец Бенедикт, явившись по вызову небесного начальства. Святой Михаил выслушал оправдания аббата снисходительно, и если бы не полуголая рыжая шлюха, бесстыдно хихикающая на разобранной постели, Бенедикт, наверное, успокоился бы и перестал волноваться. А так успокоиться не получалось, Бонни, казалось, специально дразнила его, улыбалась, подмигивала и болтала в воздухе голыми ногами. Того и гляди, раскроет свой бесстыжий сосальник, да и начнет рассказывать, чем они обычно занимались на исповеди. Ей-то бояться нечего, она уже покаялась. Может, тоже покаяться на всякий случай, профилактически, как говорят ученые люди? Знать бы еще, который из святых Михаилов почтил обитель своим присутствием... Если тот, кого легионеры распяли — этот поймет и простит, а если тот, который другой, или, не дай бог, третий...
— Короче, — прервал святой Михаил словоизлияние настоятеля. — У меня есть срочное дело к ярлу Локлиру. Ты будешь меня сопровождать. Распорядись, пусть седлают коней.
— А как же пир? — удивился Бенедикт. — Отметить благословенное прибытие... свинью уже зарезали... Не хочу показаться высокомерным, ваша святость, но брат Роджер готовит намного вкуснее, чем повар его высочества...
— Милый, давай пожрем, — предложила Бонни. — Я проголодалась.
— Отвали, — сказал ей святой Михаил. — Я сюда явился не жрать, а исполнять волю всевышнего.
Бонни надула губки и сказала:
— Я уже поняла, как ты ее исполняешь.
Бенедикт нахмурился и сказал:
— Бонни, будь добра, заткни ебальник и не гневи божьего посланца. Если он тебя не проклянет, так прокляну я, коли не смиришься, как подобает скромной рабе божией.
— Ой-ой-ой, — издевательски пропищала Бонни и после этого заткнулась.
— Выезжаем немедленно, — приказал святой Михаил. — Иди, сыне, распоряжайся, и не заставляй меня ждать дольше, чем необходимо.
Через час послушник-посыльный позвал святого Михаила на монастырский двор, дескать, кони оседланы и все прочее тоже готово. Святой вышел на двор и воскликнул:
— Бенедикт, ты ебанулся? Мы не на войну едем, а в ближайший замок. На хера столько воинов?
— Осмелюсь заметить, ваша святость, это не воины, но братья-монахи, вооруженные и окольчуженные, — почтительно разъяснил отец Бенедикт. — Разве ваша святость не знает, что в окрестных лесах завелся дракон?
На нечеловеческом лице святого отразилось недоумение.
— Моя святость ничего такого не знает, — сказал он. — Излагай подробно.
Следующую четверть часа отец Бенедикт подробно излагал историю появления дракона в окрестных лесах. Святой Михаил внимательно слушал и время от времени задавал уточняющие вопросы. Его нечеловеческое лицо на протяжении всего рассказа оставалось непроницаемо, за исключением момента, когда Бенедикт упомянул покойного Мелвина Кларксона. Тогда святые глаза сверкнули неземным огнем, и испугался Бенедикт, и приостановил рассказ, но уже в следующую секунду святой Михаил сделал жест рукой, дескать, давай, продолжай, не томи. И продолжил отец Бенедикт печальное повествование о бедах и несчастьях, ниспосланных всевышним в сию окрестность в наказание за людские грехи.
— Я полагал, явление вашей святости связано с этим драконом, — сказал отец Бенедикт, закончив рассказ. — Я ошибался?
— Хер его знает, — ответил святой. — До твоего рассказа я ничего не знал про дракона, но теперь думаю... Пути господни неисповедимы...
— О да, — согласился отец Бенедикт и почтительно перекрестился.
— Ладно, поехали, — сказал святой. — С божьей помощью прорвемся.
Они не прорвались. Примерно на полпути, там, где над дорогой нависла толстая ветвь могучего вяза, на этой самой ветви затаился богомерзкий дракон. И когда процессия проезжала под ним, низринулся дракон прямо на святого Михаила, оглушительно вопя своим мерзким тоненьким голоском:
— Фрея сильнее, чем Иисус! Пиздец тебе, райский выползень, во имя любви и красоты!
Атака сатанинской твари застала святого врасплох, он остолбенел и только моргал своими огромными глазами. Но отец Бенедикт не утратил бдительности, выхватил чудотворный посох, навел на поганое отродье, и вырвалась из набалдашника святая молния, и въебала дракону прямо в грудь, и брызнули перья во все стороны, как бывает, когда уборщица случайно охуячит курицу метлой.
— Это мы еще посмотрим, кто сильнее и кому пиздец, — провозгласил Бенедикт гордо и величественно.
И встряхнулся дракон, и отбросил обожженные перья, и стало видно, что он обгорел совсем не так сильно, как можно было рассчитывать. И взмахнул дракон неимоверно длинным хвостом, и обвил концом хвоста святой посох, и вырвал из руки настоятеля. И возжелал дракон ухватить сей посох погаными своими лапами, но не попустил господь, не дался посох ему в руки, не сложились уродские пальцы должным образом, и завопил дракон горестно и нечленораздельно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
