Адмиралы Арктики

Из кабины вылез подшкипер, передав руль одному из бойцов. Тоже окинул взглядом парусник, поцокав языком:

— Красивый, а? Жалко такой топить.

— Ещё попробуй такой утопи… — немного зло пробурчал лейтенант.

— Так я говорю — давай себе заберём. В хозяйстве всё пригодится.

Волков поглядел недоумённо, но с интересом:

— А куда мы его денем?

— К Визе оттащим, поставим на прикол. Всё одно там до тридцатых никого не объявится. А когда базу обустроим — перегоним. Подлатаем, перекрасим. Дизель поставим. Автоматику на такелаж попробуем приварганить. Не кораблик будет, а загляденье. Я капитаном попрошусь с удовольствием.

Волков, вроде как и соглашаясь, задумчиво протянул:

— Выходи на «Ямал», советуйся. Но тогда нам зачищать и… разгребать. Там кровищи поди-и-и… А у нас и кошек тактических нет. Как?..

— Там с борта сеть свисает, тащсташнант. Взберёмся, — оптимистично подметил гранатомётчик.

— Светошумовые кто припас?

— Так точно.

— Живём.

* * *

— Доказательств, что искали именно нас, вполне достаточно. Но и не достаточно, — Черто́в щёлкнул по скудной стопке с отвратительного качества фотопластинками и довольно удачными рисунками. На тех и на других был «Ямал». Имелись ещё какие-то документы на английском языке, но написанные от руки таким жутким почерком, что с трудом поддавались переводу. Всё это отыскали в каюте барка, которую, видимо, занимали англичане.

Говорил капитан тихо, чтобы разговор не слышал вахтенный на руле:

— Пойдём, пошепчемся, — кивнул на дверь из рубки.

Накинули куртки, вышли на балкон левого крыла мостика.

— Я к тому, что придумай что-нибудь ещё, сгусти краски… если вдруг кого-то из наших переклинит на пацифизме — навроде «зазря столько людей угробили». Будет оправдание. Что скажешь?

Шпаковский достал сигареты, протянул капитану. Закурили, облокотившись на стальные перила, невольно любуясь: на фоне клубящейся туманом Земли Визе высился мачтами красавец барк — печальный зарифленный парусник на мертвенной зыби.

На носу судна возились матросы с «Ямала» — готовили судно к одиночеству и, возможно, к зимовке.

От борта отвалила шлюпка, горбатясь каким-то грузом, направляясь к ледоколу.

«Боцман опять чем-то прибарахлился», — удивляясь прижимистости подчинённого, подметил капитан.

Тихо молотя винтом, шлюпка приблизилась, и Черто́в разглядел бочки на её борту.

— Ещё капусту квашеную нашли? Неплохо бы было. Вкусная, зараза. Умели же раньше…

— Чистый продукт, без наших гербицидов. И норвеги, видишь, распробовали. И от цинги.

Шлюпка пошла мимо борта ледокола к нависающей ближе к юту стреле крана.

— Эй, на крэйсере, — специально коверкая, прокричал капитан, — чем разжились?

— Ворвань!

— Ёх. А зачем нам эта вонючка?

— Боцман велел.

Шлюпка скользнула дальше, и капитан не стал больше надрывать голос, повернувшись к помощнику:

— Видал? Где он её складировать собрался?

Шпаковский не ответил, зная, что капитан задался вопросом скорей риторически, а от него ждут ответ на другой вопрос.

Докурив, досадно блуканул взглядом и, не найдя пепельницы, помня о категоричном бзике кэпа «не гадить вокруг себя», забычковал, пряча окурок в спецовку.

— В тех записках и документах на английском ничего мы не найдём. Если они совсем не дураки, — медленно проговорил Шпаковский, — но и в экипаже никакой бузы не слышно. У нас-то любителей поспорить — пара умников-киповцев, и всё. Скорей наоборот, притихли и поняли, что теперь всё по-серьезному, и мы на военном положении. Не на словах, а… А пусть и звучит по-киношному — теперь кровью помазаны.

— Скажешь тоже — «помазаны». Но конечно. Лучше бы нонешние российские власти о нашем фактическом пиратстве ничего не узнали. Поэтому — всем молчок и чтоб ни-ни, как нашкодившие хулиганы, — докурил и капитан, почти один в один повторив процедуру помощника с окурком. — Ещё карел этот…

— Да. Малый не промах. Трюм там большой. Тремя бойцами не обшарить, он и спрятался. А потом, видимо, русскую речь услышал и вышел. Ну как тут стрелять?

— Да я понимаю. Вот куда его теперь? Его хоть к унитазу приучили?

— Ага. Пока заперт в каюте. Я его вчера допрашивал. Обнадёживающе. Я честно боялся, что мы его родичей положили, и он крыситься будет. А он вроде как одиночка. Откуда-то из-под Кеми. Промысел у них был семейный, но их коч разбился ещё прошлой осенью. Кто сразу потонул, кто в горячке помер. Один остался. Мыкался. Прибился к ватаге. Тут их англы и наняли.

— Надо же, как всё складно…

— Да брось. Молодой, двадцать два года. Какие хитрости? Если только житейские. Глазами лупает, как на инопланетный корабль попал.

— Думаешь приручить?

— Попробуем.

— Ладно. Никуда он во льдах не денется пока. Лишь бы диверсии нам не учудил. А когда контактировать с тем же Престиным или близ берега стоять — запирать. А то сбежит и разнесёт о нашем пиратстве.

— Само собой. Кстати, как тебе парусник? Симпатяга, а? Эх, двинуть Россию к прогрессу, к светлому будущему, дать руководящий толчок… а на пенсию вот на таком…

— Это у тебя будет уже какая по счёту пенсия? Ты на нём гальюн видел?

— А чего? Та пенсия осталась там… там-тарам, за облаками. А тёплый клозет поставить дело недолгое. «Харальд». Название поменять только. И паровой «чух-чух» на дизель.

— С названием народу подкинь идею. Конкурс. Всё же развлечение, почти созидательное. А дизеля с «Ямала» не дам. Паровичок снять, перебрать и усовершенствовать. Тоже задачка для любителя по интересу. И вообще, этот барк уже подшкипер наш забил, если что. Ха!

Дверь с «ходовой» клацнула, вываливая дежурного с радиорубки:

— Здесь капитан?

— Здеся! Ты чего растаращился, словно 22 июня и Киев бомбят?

— Так это… радио от Престина. Он получил личный приказ от Дубасова следовать в точку координат близ Канина Носа и дожидаться там судна.

— От Дубасова? Погоди, а разве…

— Я спросил. Оказывается, адмирал оставался всё это время в Архангельске.

— И молчал?

— Кто, Престин? Скорей не знал. Или имел приказ не говорить. Но обмолвился, что ожидается сам государь, я цитирую! Короче, у него есть место и время. От него до нас до границы пака всего двое суток его полным ходом.

— Я всё понял. О, как быстро они. Наконец зашевелились. Пошли, — кивнул помощнику, — приказывай сворачиваться на барке. Негоже царя заставлять ждать. А я в радиорубку. Поговорю с Престиным.

Своим неумолимым чередом…

Я в строгости, вы праздны.

Вам миг, мне круглый год.

Мне лишь «одним»,

Вам — «разным»

Всё время, мне ж в черёд.

Смотря как к ней относиться. Можно обозвать пресловутым «паровым катком», который, понятное дело, катит по своей предначертанной исторической колее.

И как свернуть, увести по иному пути эту махину?

А можно назвать по-доброму — тётушкой-историей, которая упрямится, кряхтит, пытаясь разложить всё по своим полочкам, звено к звену — неумолимой цепи событий.

Лирика, в общем-то.

А потому что всё опять-таки утыкается в человекоматериал.

В живых, неповоротливых, думающих, косных, властей предержащих и простых, трибунов и исполнительных винтиков.

Тем не менее изменения были, изменения накапливались.

Надо отдать должное предкам…

Это скорость транспортных средств и коммуникаций у них помедленней, и ритм жизни потише, но быстродействие человеческого мозга что в девятнадцатом, что двадцать первом веке одинаковое.

Поверили, сразу ли? Ой! Люди порой активно не хотят принимать то, что им не по нраву.

Но арифметика с двумя двойками предкам была известна, что плюсовать, что множить — четыре. А именно в таком простом ключе была выставлена информация для высокопоставленных лиц в Петербурге: причина — следствие, следствие следствия — результат. Пока лишь по самым первым проблемам. Те, что лежали на поверхности — война, революция.

Так вот, продолжим. Надо отдать должное ответственным лицам в созданном Специальном Совете при императоре — они не стали распылять силы, поставив на главное. Конечно, эти господа (не ниже «превосходительства») опирались на предложенный «гостями из будущего» план, теперь зная, чем всё закончилось там у них.

А тут, кстати, следует учитывать, что к локализации кризиса были привлечены те военные и чиновники империи, которых упомянули выходцы из будущего, основываясь на своих постзнаниях. То есть были выбраны зарекомендовавшие себя в истории профессионалы. Естественно, абсолюта тут быть не могло, и совсем уж в кильватере у «попаданцев» Романов не следовал. Были у него и свои доверенные лица, и свои, так сказать, любимчики. И родственники. И не все, кстати, при этом посвящались в «большую тайну». Как, например адмиралу Небогатову была поставлена задача натаскать артиллеристов экипажей броненосного отряда на стрельбу с самых предельных дистанций. Чем он и занимался, пока шла подготовка кораблей и судов к непростому северному походу.

Сменяя экипажи, адмирал регулярно выходил в море, с правом расстрелять столько-то стволов и столько-то снарядов.

Однако дальше.

Проанализировав предоставленные факты, члены Совета пришли к неутешительному выводу — Порт-Артур отстоять не удастся.

Тем не менее делалась ставка на спешный ввод в строй новейших броненосцев, быстрая передислокация отряда кораблей Северным путём и соединение с тихоокеанскими силами. Завоевание господства на море.

Однако получив предварительный отчёт о сроках выполнения работ на верфях, сопоставив все даты, отсчитав время на реализацию, поняли — не успевают. По версии пришельцев, японцы уже 25 июля будут обстреливать стоящие в гавани корабли порт-артурской эскадры.

Все приказы Куропаткину и попытки деблокирования осаждённой крепости ни к чему не привели. Всё прошло, как и в известной истории.

Вместе с тем ещё в начале июня из Петербурга последовало предвосхищающее распоряжение подготовить позиции и укрепить оборону на так называемых «перевалах». Не дать или как можно дольше задержать захват противником Волчьих гор и ближайших возвышенностей, тем самым не допустив установку осадных орудий на подступах к крепости.

Но Петербург далеко, и даже телеграммы за подписью самого императора особого рвения господам генералам не прибавили.

И всё же кое-что сделано было. И как результат — 1 августа «перешейки» всё ещё удерживались обороняющимися русскими частями.

Соответственно прямой угрозы бомбардировки осадной артиллерией для кораблей пока не было, и моряки продолжали сидеть на попе ровно, какие б там ни были у адмирала Витгефта объективные или сомнительные причины сберегать запертый в бухте флот.

Тем более что пришло секретное распоряжение «ждать!». Ждать прихода отряда броненосцев, подкреплённого крейсера́ми-владивостокцами.

Сам Витгефт пока лишь недоумевал: «И как же так быстро сможет подойти подмога с Балтики?»

Что ещё было много сделано и… многое не сделано из предложенного с оглядкой на знания из будущего?

По боеприпасам.

После проведения опытовых стрельб для проверки снарядов на срабатывание взрывателей и пробитие, признали малоэффективность бронебойных снарядов на больших дистанциях против мощной брони линейных кораблей. Поэтому рекомендовали на расстояниях свыше 30 кабельтовых использовать фугасные. И эти же снаряды применять против малобронированного противника. Уже на любых дистанциях.

В нескольких случаях было выявлено переувлажнение взрывчатого вещества, за которым также следовали инструкции и наставления.

Процент неразрывов снарядов по причине некондиционных взрывателей признали приемлемым.

Педантичный, категоричный и злой Дубасов, отслеживающий эту тему, как раз уехал на Север, а Рожественский удовлетворился убедительным отчётом комиссии Главного артиллерийского управления.

Но суть проблемы скрывалась всё в той же нехватке времени на изготовление редких калибров и переделку, переоснащение уже имеющихся. А также в том, что специалисты ГАУ (а их не посвящали в «большую тайну») считали себя уж очень авторитетными.

Но самое главное — финансы, которые чиновники из Морского ведомства всеми усердиями пытались поприжать.

Вот так вот…

По кораблям.

На броненосцах минимализировались, а где и удалялись деревянные конструкции. А также со скрипом, не без пассивного сопротивления и возмущений офицерского состава, а потому лишь частично, снималась деревянная обшивка кают верхней палубы.

А вот минно-торпедное вооружение и малокалиберная артиллерия так и не были демонтированы.

Также ничего не было предпринято противодействию могуществу японских осколочно-фугасных снарядов нового поколения. Ни добронирования (блиндирования), ни удаления противоосколочных козырьков с боевых рубок произведено не было.

Уделили какое-то внимание эксплуатационному перегрузу боевых кораблей, составив график с учётом расхода угля, времени и миль предполагаемого пути, сделав скидку на необходимость маневрирования и непредвиденные обстоятельства. Но в данном пункте всё упиралось в самое большое «непредвиденное обстоятельство» — ледовую обстановку. Поэтому многое было отдано на усмотрение командующего отрядом.

Далее. Планово подготовили к прохождению во льдах суда снабжения, обеспечив защиту винтов и рулей, установив в трюмах дополнительные поперечные распорки.

Однако оперативно провести ремонт ледокола «Ермак», который тоже был включён в отряд, не удалось.

Забегая вперёд, надо отметить, что, как и в известной истории, в пути у ледокола грелись валы в дейдвудной части. Поэтому его заранее, даже не доходя до траверза Либавы, взяли на буксир, поскольку у командования на «Ермака» были некие планы в предстоящем походе через северные моря.

Правка реальности только лишь кораблями и прочим военным железом не ограничилась.

Вторым на повестке дня стоял кризис революционной ситуации — как следствие неудачной войны, так и в какой-то степени причина поспешного заключения мира в статусе «проигравших».

И пусть полной финальной, фатальной для империи информации предоставлено не было, кто-то из приобщённых к «большому секрету» в Императорском Совете сумел разглядеть на горизонте «большой русский бунт». Тем более что причины и самим были видимы, понятны, требовали изучения, исследований, систематизации с вытекающими изменениями, реформами и «усовершенствованиями государственного порядка».

Ознакомившись, к какой вакханалии привёл его «Октябрьский манифест о свободах» 1905 года, Николай II заявил среди приближённых:

— Кнут и пряник должен быть в одной руке. И «пряники» надобно раздавать по кусочку, чтобы привыкали к новым свободам постепенно, а не принимали как побуждение к полной анархии!