От ненависти до любви ( старая версия )

Мистраль никогда не оправится от увиденного, никогда не сможет простить; и его взгляд, дал ясно понять одно: он не оставит в живых никого, кто посмел прикоснуться к его возлюбленному.

Ири Ар... может быть, и правильно ты сделал, что ушёл от него. Ведь в его глазах, каждый раз при взгляде на тебя, читалось лишь одно: "собственность Мистраля". И ты всё правильно понял, малыш. Для него, ты не более чем игрушка. Личная вещь.

Но можно ли, быть так одержимым вещью? Настолько одержимым, чтобы...

Да он же любит его...

Любит, и страдает оттого, что не может принять это чувство. Ледяной принц — скованный своим личным панцирем амбиций, который он создал себе, и через который невозможно пробиться. А теперь, этот панцирь дал трещину и разлетается на куски, заставляя осознать, что он — всего лишь обычный человек. Такой же смертный, как и все те, кого он, недавно, так надменно презирал.

Алес грустно усмехнулся. Он единственный, кому, на краткий миг болезненного прозрения, была открыта истина, и теперь он унесёт её в могилу.

Он лишь надеялся, что Мистраль удовлетворится одной жертвой. Грандин никогда не был ни подлецом, ни подонком. До всего случившегося, они были почти друзьями. Хотя, вряд ли в понятии Грандина Мистраля, вообще существует такое определение как "друзья".

"Я ни о чём не сожалею", — подумал Алес с внезапной злостью, и почти улыбнулся, когда увидел остановившуюся карету и выходящего из неё Мистраля.

Грандин на мгновение обернулся и велел кучеру подождать.

"Ага, значит, надеется управиться быстро, — с неприятным раздражением подумал Алес. — Ну что ж, постараемся тебя разочаровать, ледяной принц. Может, я и подохну, — но не так скоро, как ты думаешь. Я ведь тоже тренировался с Ири. Какое-то время. Но это было до тебя. А потом появился ты и забрал его себе. И погасил его свет. Ради этого, — тебя, пожалуй, стоит ненавидеть".

Грандин подошёл небрежной походкой. Ветер трепал его элегантный плащ и длинные роскошные волосы, собранные в хвост. Тёмные, прищуренные глаза смотрели в нехорошей задумчивости. Но в них не было ни капли неуверенности или сомнения. А лишь окончательно принятое решение, после которого уже нельзя будет повернуть назад.

Мистраль остановился напротив него. И лишь сейчас, Алес разглядел глубокие, нездоровые тени, залёгшие у него под глазами; неестественную бледность осунувшегося лица, и какую-то, ранее не замеченную, горькую складку в области губ.

Но даже не выспавшийся и измученный, столь ясно отмеченный печатью страдания, — Мистраль был прекрасен как божество. И сейчас, он казался даже более притягательным, чем раньше, потому что с его лица, впервые, исчезли надменность и высокомерие, и та, почти неуловимая, мина брезгливости, которая удерживала желающих преклониться перед ним людей, на тонкой, едва ощутимой грани, за которой, любое преклонение значило потерю своего достоинства.

Грандину было всегда наплевать на окружающих его людей.

А сейчас...

Сейчас на него смотрел прекрасный полубог, за которым Алес, не задумываясь, мог бы последовать на край света, отдать свою жизнь...

Нужна ли ему моя жизнь?

Мысль пришла внезапная, как смутное осознание, вызванная печатью страшной, бесконечной усталости лежащей на лице Мистраля.

— Будем драться? — спросил Алес дрогнувшим, севшим голосом.

Но тут же чётко понял: что как только Мистраль достанет шпагу — он, не задумываясь, даст себя убить. Хотя бы ради того, чтобы никогда, и никому на свете не рассказать, что однажды, он увидел этого ангела павшим.

Мистраля Грандина больше не существовало. Он был мёртв. Такой же, абсолютно, безжизненно мёртвый, как и его навсегда потерянный возлюбленный — Ири Ар, которого Алес видел всего лишь несколько часов назад.

Да есть ли в этом смысл?! — Алесу остро захотелось закричать. Сказать что-нибудь. Схватить Мистраля за плечи, затрясти его, и разбить это прекрасное, лишённое всяческих эмоций лицо.

Ну сделай же, что-нибудь! Сделай, хоть что-нибудь! Останови это безумие! Верни его! Ты же можешь... Ты сильнее. Ты всегда был сильным, Мистраль. Не дай ему умереть из-за тебя, и не дай себе, — исчезнуть с этой земли, лишь только потому, что ты — Грандин Мистраль, и у тебя есть своя гордость. Неужели, на свете не существует вещей, более важных и ценных, чем твоё неуёмное тщеславие? Неужели, ты ничего не можешь изменить? Ири думает, что ты не любишь его. Что он для тебя всего лишь вещь, игрушка... Я и сам так думал, до этой секунды... Мистраль... Не молчи. Заставь вас жить. Ты же можешь. Скажи ему... скажи ему то, что ты так упорно таишь от самого себя; то, что ты наконец-то признал... скажи ему... Сделай же хоть что-нибудь, Мистраль...Если не ты, — кто ещё сможет всё изменить? Кто сможет остановить это?

Но Алес молчал, не в силах произнести ни слова. Словно, решившись издать первую фразу, его горло оцепенело, охваченное спазмом отчаяния и раздирающего душу осознания

Всё кончено...

Кончено. И теперь, слишком поздно для попытки найти понимание. Может быть ещё вчера... — до той злополучной, откровенной сцены в спальни Эргета, — ещё можно было что-то изменить.

Но не теперь.

Ибо теперь, Мистраль умер, и тот, кто стоял на его месте, был абсолютно глух к любым мольбам.

Мистраль посмотрел на него, в каком-то удивлённом, слегка рассеянном недоумении, словно только что его заметил, или впервые вспомнил о его существовании.

А затем... Алесу казалось, что он спит... Ему хотелось вырваться из этого кошмара, но он не мог, пойманный жуткой властью магнетических, лишённых души, глаз Грандина.

Ибо вынести это было невозможно.

Мистраль покачал головой и спросил, до тошнотворного безразлично и просто:

— Зачем?

Усталость — безумная, опустошающая, высасывающая душу. В каждом жесте, в каждом слове.

Мистраль... Что тебе сказать? Сможешь ли ты понять и простить? Хотя бы понять...

— Действительно, зачем? — повторил Алес машинально. А потом, опомнившись, сделал то, что хотел сделать уже давно: подлетел к Мистралю и схватил его за плечи. Заорал, пытаясь стереть это страшное безразличие ударом кулака. — Действительно, зачем?! Зачем... Это же не я — трахал твоего Ири! Не я — засаживал ему по самое горло... Не...

Слова исчезли, оборванные короткой, тусклой молнией стального взгляда. Но ничего не произошло, — только ладонь Мистраля, жёстко и болезненно, перехватила его кулак, останавливая, но не мешая говорить.

— Продолжай, — сказал Мистраль спокойно и равнодушно. — Только не размахивай кулаками. Мне бы всё-таки, не хотелось убивать тебя.

— Что? — Алес растерялся, не понимая, что происходит. Он специально провоцирует Мистраля, но вместо этого...

Губы Мистраля внезапно прорезала короткая, мучительная складка. Всего на секунду, но затем, справившись с собой, он взял себя в руки.

— Всё кончено, Алес, — тихо сказал он. — Между мной и Ири всё кончено. Больше нет ничего, что можно ещё разрушить, — прибавил он, с каким-то мазохистским сарказмом.

— Мистраль... Я не смог остановиться... Я даже не знаю, что тут можно сказать, — с горечью отозвался Алес. — Но извиняться я не буду, так же как и оправдываться перед тобой. Я сделал то, что я хотел сделать. Я...

— Избавь от подробностей, — Мистраль фыркнул, почти, на мгновение, с прежним пренебрежением, и прибавил, снова исчезнув под маской нового, уставшего Мистраля: — Тебе не надо мне ничего объяснять. Ты только за этим меня вызвал?

— Я думал... Алекс снова поплыл, впервые в жизни, ощущая какую-то жуткую неуверенность, потому что всё происходило совсем не так, как должно было происходить. — Я думал мы... Ты ненавидишь нас за это. И хочешь убить меня.

— Тебя? — в глазах Мистраля снова отразилась вся агония мира. — За что? За то, что ты сумел сделать то, чего не сумел я? — он судорожно, неестественно рассмеялся. — Позаботься о нём, если сможешь...

Мистраль отбросил его руку, повернулся, и пошёл не оборачиваясь.

Как я смогу позаботится о нём? — хотел ответить Алес. Догнать, крикнуть: — Ведь он ушёл от нас...

Но ничего не сказал, поднимая голову к небу и радуясь, что наконец-то снова полил дождь. И что Мистраль не смотрит на него. А он не видит лица Мистраля.

Алес плакал, и вряд ли сам понимал, почему это происходит.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Эргет нашёл Ири во время завтрака. Он собирал сумку и готовился к отъезду.

Накануне, в академию прибыл посыльный от министра Лана, и наверное, даже он был смущён откровенным облегчением, промелькнувшим в глазах юноши при известии о том, что Лан желает видеть его и поговорить.

— Ты как? — Эргет зашёл в комнату, прикрывая за собой дверь. Ири улыбнулся ему и кивнул, продолжая собирать вещи. Эргет, преодолев комнату тремя шагами, обнял его, притягивая к себе спиной. Неестественная, застывшая поза Ири с рубашкой в руках, сказала ему гораздо больше, чем слова.

— Но мы, могли бы хотя бы попробовать, — юноша отстранился и потерянно сел на краешек кровати, заглядывая Ири в глаза. — Малыш, мы что-то сделали не так? Мы не должны были трогать тебя? Ты почти не разговариваешь со мной после той ночи.

— Я ни о чём не сожалею, — твёрдо ответил Ири, и, перестав укладывать багаж, присел рядом. — Мне было очень хорошо с вами. И сейчас мне легче, оттого, что это произошло.

— Тогда почему? — в отличие от Мистраля, или того же Алеса, Ильт был очень осторожен в соблюдении дистанции, и теперь он мучительно гадал: можно ли ему обнять Ири, и как он поведёт себя. Если оттолкнёт, это будет очень больно. Словно поняв его сомнения, Ири первый накрыл его пальцы ладонью.

— Всё хорошо, Ильт. Тебе не в чем винить себя, и тем более Алеса. Я сделал то, что хотел сам. Просто сейчас мне лучше уехать. И я думаю, ты понимаешь, как жестоко пытаться меня здесь удерживать.

Ильт грустно кивнул.

— Ты прав. Но и не прав. Нам было бы неплохо вместе. Мы могли бы...

— Не думаю, — Ири вздохнул, проведя ладонью по лицу, и Ильт вдруг понял, что Ири повзрослел.

— В ваших отношениях, третий всегда останется лишним.

— Но не ты! — пылко воскликнул Ильт, и смутился, внезапно осознав, что даже после всего того, что было, вряд ли Алес спокойно примет его стремительное увлечение Ири Аром. Алес не против, дать ему развлечься, но признать, что у Ильта может быть ещё кто-то кроме него? Ири Ар не из тех, с кем можно просто завести интрижку, да и не ассоциировалось с ним это низменное, плебейское слово. Его хотелось любить, им хотелось любоваться — как чистым, сверкающим бриллиантом; перед ним хотелось восторженно замереть, — и прибить каждого, кто посмеет хотя бы коснуться его, бросить тень на это ослепительное, светлое существо; уничтожить любого, кто посмеет причинить ему боль.

— Даже я, — непреклонно возразил Ири, словно заглядывая куда-то далеко вперёд, куда пока ещё не мог заглянуть восторжённо-влюблённый Эргет. — Ильт, поверь, я благодарен. Но сейчас, для меня и для всех, будет лучше, если я уеду. Мне нужно время. Просто немного времени. Хорошо?

— Но когда ты приедешь, ты дашь ответ? — спросил Ильт с надеждой, и вдруг понял, что уже знает ответ. Словно прочитав в его глазах, Ири перегнулся, и поцеловал Ильта в щёку, отодвинув в сторону прядь переливающихся гранатовых волос.

— Так будет лучше, Ильт, — проговорил он ровно, и Эргет ощутил себя жалким и потерянным.

Там, где раньше струился бесконечный свет любви ко всему миру, и мерцали нежные всполохи солнечного тепла, теперь воздвиглись холодные и обледеневшие стены отчуждения. Словно Ири закрылся от всего мира, отгородился от него плотным, непроницаемым щитом. Надпись на котором, была высечена кровью его сердца. "Теперь мне никто не сможет сделать больно" — гласила она.

— Так будет гораздо лучше, — прибавил Ири отстраняясь, и снова начиная паковать вещи, словно давая Эргету понять, что разговор подошёл к концу. — Не обижай...— Ири не договорил, потому что Ильт, внезапно протянув руки, изо всех сил сжал его в объятиях.

— Малыш, — простонал он с глухим отчаянным стоном. — Бедный мой, маленький Ири... Что же мы все с тобой сделали?

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

В роскошном особняке гарена Лана было... роскошно.

И это единственное определение, которое Ири мог подобрать. Министр Лан не отличался художественным вкусом, и аляповатость обстановки немного действовала на нервы.

"Если бы Мистраль был здесь, он бы сошёл с ума через полчаса" — внезапно подумал Ири, и понял что улыбается. Вряд ли, его тонкий, обладающий безупречным вкусом эстета, бывший любовник, смог бы выдержать в этом доме больше пары часов.

Но воспоминание об этом, было горьким, и Ири, как обычно, отогнал его. Тысячи — болезненных, отогнанных воспоминаний.

Ири жил здесь уже неделю.

Сначала ему это нравилось, но теперь, покровительство министра Лана начало его тяготить. Так же, как и его непонятные намёки. Он планировал, что Ири займёт пост министра. Ири начинал смиряться с этой мыслью и даже немного вошёл в курс дел. Недостаточно, чтобы управлять страной, но на том уровне, который помог бы ему продержаться на плаву и не натворить каких-либо безумных дел.

— Когда я был в твоём возрасте, я попал в ещё более худшее положение. Мой патрон неожиданно скончался от сердечного приступа, и мне пришлось возглавить министерство, хотя я, — ни малейшего понятия не имел, что мне делать на этом посту. Но всё не так сложно как кажется. На самом деле, министром может стать любой. Это всего лишь высокое звание, лишённое той самой бездны дел, о которых все, не переставая, говорят. За тебя всё делают помощники, а твоя задача — научиться управлять людьми. Немного психологизма, умения прогнозировать события — и у тебя всё получится. В отличие от тебя, я не получил столь блестящего образования. Ты с лёгкостью цитируешь законодательные акты и прекрасно разбираешься во всех вопросах внутренней и внешней политики. Я думаю, ты мог бы занять мой пост уже сейчас. Или, хотя бы — принять на себя должность временно исполняющего обязанности. Всё-таки, мне не помешает иметь под рукой толкового помощника, а тебе — научиться выживать, в этом нелёгком мире интриг.

— Мне конечно лестно, что вы такого высокого мнения о моих способностях, — Ири старался осторожно подбирать слова, понимая, что отказ может обидеть этого человека, более того — вызвать неудовольствие. Но, похоже, Лан не собирался принимать отказа. И Ири, с какой-то фатальной обречённостью, и покорностью происходящим вокруг него событиям, сдался, позволив времени просто катиться вперёд, а судьбе — играть так, как ей заблагорассудится.

Если он сменит Лана...

Ну что ж, так тому и быть. В одном он был уверен твёрдо: теперь, его чувства к Мистралю не повлияют на его решения. По той простой причине, что они действительно стали противниками. Ири лишь искренне надеялся, что гнев не затмит его рассудок, и он сможет руководствоваться здравым смыслом, а не эмоциями. Например, желание досадить Грандину и сделать ему назло, расцвело в нём сейчас удивительно сильно. Словно обида и боль, пустив корни, переросли во что-то темное, похожее на махровый цветок. Ири не мог сказать, что ненавидит Мистраля. Сейчас ему было просто больно; но ненависть, была единственным щитом, за которым он мог укрыться от этой боли... и от самого себя.