Не сдаваться!

Теперь уже японское судно получало попадание за попаданием, корма его горела, а нос осел в воду. Минный офицер предложил выпустить по японцу самодвижущиеся мины из носовых аппаратов. Я согласился, заботясь более о безопасности своего корабля, чем о поражении вражеского. Противник продолжал стрелять из всех орудий, и был риск, что один из снарядов в ближнем бою угодит нам в минный аппарат. Такие попадание, по некоторым сведениям, погубили в 1898 году два из трех однотипных с нашим испанских крейсеров, вызвав на них сильнейшие взрывы. Мины были пущены с почти предельной для этого дистанции, но, всё же, одна из них чуть не попала в японца, пройдя у него перед самым форштевнем. Японский пароход тем временем исправил руль, и стал уходить прочь, на север.

Я готов был продолжать преследование, как вдруг мне на мостик подали радиограмму от адмирала Беклемишева. В ней говорилось об еще одном неприятельском вспомогательном крейсере, замеченном на юго-востоке. Посчитав, что первому японцу будет довольно того, что он уже получил, я дал команду лечь курсом на зюйд-ост, чтобы отразить второго врага. Пройдя между опять повернувших мне навстречу транспортов, я обнаружил, что новый противник — такой же однотрубный пароход в японской серо-голубой военной раскраске, но с адмиральским вымпелом на гафеле, вступил в бой с нашим "Анадырем", который сильно страдал от вражеского обстрела. Он весь горел, форпик его был разбит, грот-мачта упала за борт. Однако в жестокой схватке своё получили и японцы, которые, видимо, недооценили способности русского транспорта к сопротивлению и слишком сблизились с ним, так что в бою смогли действовать легкие пушки. Всего на "Анадыре" было два 75-мм и пять 57-мм орудий, которые для незащищенного японского корабля оказались на самом деле опасны. Вражеский пароход, как и его противник, был охвачен пожарами, имелись, очевидно, и подводные пробоины — корабль сильный кренился на правый борт.

Прежде чем мы подошли на помощь своим, на "Анадыре" внезапно сверкнула яркая вспышка. Вверх взметнулся столб красного пламени, и в следующее мгновение судно поглотило облако клубящегося дыма высотой в несколько сот футов. Потом до нас докатился глухой рокот сильнейшего взрыва. Я сразу сообразил о причине произошедшего. "Анадырь" имел груз в виде большого количества мин заграждения и боеприпасов для кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры. С этим опасным грузом транспорт сходил к Цусиме, и, пройдя огненный ад сражения, с ним же вернулся после гибели эскадры в европейские воды. В Сен-Жане я предлагал адмиралу Беклемишеву передать с "Анадыря" на хранение французам или любым другим путем избавиться хотя бы от мин (снаряды, преимущественно мелких калибров, могли бы нам еще пригодиться для обучения стрельбе). Однако за спешкой и неуступчивостью французов дело о разгрузке так и осталось нерешенным, и "Анадырь" вновь вышел в море с трюмами, наполненными боеприпасами. Теперь же по причине пожара или из-за прямого попадания вражеского снаряда произошла детонация взрывчатых веществ. Когда дым стал рассеиваться, открылся вид на охваченный огнем обломок судна.

"Анадырь" погиб, но даже смерть его нанесла врагу роковой удар. Так, во всяком случае, написали потом в газетах, ссылаясь на слова командира транспорта Пономарева. По его мнению, обломки взорвавшегося парохода обрушились на японский вспомогательный крейсер и причинили ему новые повреждения. На мой взгляд, воздействие взрыва было не столь велико. Японцы действительно пострадали, но не от достаточно далекого от них и не такого сильного, как могло показаться со стороны, взрыва, а от предшествующего артиллерийского обстрела с "Анадыря". Заметив за дымом идущий к нему полным ходом "Три иерарха", японец повернул на юг и попытался уйти, но не смог развить хода больше 5-6 узлов, к тому же его, как пьяного, мотало из стороны в сторону. Мы быстро нагоняли врага. Японцы стреляли по нам из кормовых орудий, но скоро их пушки замолчали из-за растущего крена. Я тоже пока запретил стрельбу, хотя комендоры-"уральцы" пылали мщением за погибшей у нас на глазах "Анадырь". Он был их спасителем при Цусиме и прибежищем в последующие полгода. Мы подошли к противнику на 10 кабельтовых и дали залп всем бортом. Надстройки японского парохода превратились в обломки, труба накренилась, палуба была разворочена, надводный борт зиял огромными пробоинами, из которых валил дым и вырывались языки пламени. Свистел пар из разорванных паропроводов, окутывая погибающее судно белым призрачным облаком.

Крен вражеского корабля становился всё больше, было ясно, что он обречен на скорую гибель. Я приказал прекратить огонь. Хотя противник так и не спустил флага, в продолжении обстрела не было уже необходимости. "Дайчу-Мару" (это название мы сумели прочесть на его корме) медленно ложился на борт, дымовая труба сорвалась с основания и рухнула в море. Японцы прыгали в воду, спеша ухватиться за плавучие предметы. Несколько мгновений вспомогательный крейсер еще держался на поверхности, а потом, задирая форштевень, стремительно исчез под волнами. Я не стал задерживаться на месте его гибели. "Три иерарха" не располагал шлюпками, чтобы оказать помощь оказавшимся в воде (на борту имелись лишь две легкие гички). К тому же мне донесли, что первый вражеский вооруженный пароход снова пытается приблизиться к нашему каравану. Поэтому предоставив спасение японцев и поиск уцелевших с "Анадыря" транспортам, я распорядился идти против грозившего новым боем противника.

Носовая наша башня к тому времени была уже исправлена и мы, таким образом, получили возможность обстреливать вражеское судно сразу из двух 9-дюймовых орудий. На этот раз я согласился с лейтенантом Кедровым дать нашим канониром практику стрельбы на большой дистанции и разрешил открыть огонь главным калибром с 60 кабельтовых. Японец также начал стрельбу, но его снаряды на этот раз ложились с большими недолетами. Мы стреляли через "Дон" и "Свеаборг", и хотя не добились попаданий во вражеский корабль, всё же произвели на японцев впечатление несколькими близкими всплесками, заставив снова повернуть в океан. Контр-адмирал Беклемишев просигналил с "Дона", чтобы я немедленно прекратил посылать снаряды поверх мачт флагманского судна. Я был вынужден задробить стрельбу и запросил у адмирала разрешение идти вслед за японцем, но немедленно получил отказ и указание следовать вместе с транспортами прежним курсом. В тот момент я был весьма разозлен этим приказом, но потом, остыв, внутренне согласился с ним. Оставлять транспорты без защиты при опасности появления рядом с ними еще одного японского корабля было бы, конечно же, непредусмотрительно.

"Нарва" и "Ангара" тем временем легли в дрейф и спустили шлюпки для спасения людей с "Анадыря" и "Дайчу-Мару". Как ни удивительно, но наш взорвавшийся транспорт всё еще держался на воде. Взрыв уничтожил лишь носовой, один из пяти трюмов "Анадыря", и хотя остальные отсеки затапливались через поврежденные переборки, судно некоторое время сохраняло плавучесть. Главной же опасностью для уцелевшей части команды являлся пожар, охвативший тюки прессованной пакли и разбитые бочки со смазочным и деревянным маслом, а также с ромом. Всё это имелось на транспорте в большом количестве и давало такое сильное пламя, справиться с которым не было никакой возможности, да и смысла. Все силы остатков команды были брошены на эвакуацию раненых, спуск уцелевших шлюпок и рассадку по ним. Спаслось с "Анадыря", слава Богу, довольно много, в том числе и командир транспорта. Капитан 2-го ранга Пономарев своей одиссеей показал себя как великолепный моряк, но не был военным и совершенно не годился в командиры боевого корабля. То, что он ввязался в схватку с сильнейшим японским вспомогательным крейсером можно еще оправдать низкой скоростью "Анадыря", который из-за обрастания днища едва выдавал 11 узлов и не имел возможности избежать боя с более быстроходным судном. Однако именно Пономареву, благодаря высоким связям, приписали потопление "Дайчу-Мару", что весьма способствовало его последующей стремительной карьере, которая, однако, не стала большим достоянием русского флота.

Японцев же подняли сравнительно немного, так как они всячески сопротивлялись тому, чтобы их брали из воды в шлюпки. Между тем, контр-адмирал Беклемишев, опасаясь появления новых кораблей противника, распорядился, чтобы вся экспедиция как можно быстрее возобновила движение. В конце концов, японцам просто оставили пару пустых шлюпок с веслами, парусами, компасом и запасами пресной воды, после чего предоставили их своей участи посреди океана. Некоторое количество пленных всё же было взято на борт "Ангары". Они подтвердили, что потопленный вспомогательный крейсер назывался "Дайчу-Мару" и что он входил в отряд вооруженных пароходов японского Объединенного флота. Командующий этим отрядом контр-адмирал Огура во время боя находился на "Дайчу-Мару" и, видимо, погиб вместе с кораблем, поскольку до самого конца оставался на мостике. Кажется, это был первый случай в новой истории Японии, когда у них в морском сражении погиб адмирал. Я сожалею, что мы не смогли оказать контр-адмиралу Огуре после смерти достойных почестей..."