Лесса (общий файл) (заморожено)

Ферн ответила глухо:

— Думай что хошь, а я гузкой беду чую. С этим найденышем мы не расхлебаемся, скорее, захлебнемся в крови! Что это за клеймо, от которого разит смертью, на кой она ушастым, они ведь идут за ней, и нам не отпереться от находки! Откуда она взялась, как уцелела, прошла наши посты, эти её кровавые следы на дереве, а на теле ран нет, трупы опять же! Кто-то же прибил этих послов, не сами же они себя на куски разорвали?! И, если это перевертыш, то почему я его не чую?!

— Много ли ты видала перевертышей, чтобы судить? — сухо спросила Сайли, не сводя пристального взгляда с Ферн.

— Достаточно! Мне и одного хватило!

Девочка прерывисто вздохнула, открыла глаза. Уставилась невидящим взглядом на Ферн:

— Огонь. Кругом ... огонь. Черный снег ... укроет лес. Вы... сгорите. Все горят, — и закрыла янтарные глаза, словно и не она только что страшно вещала.

Ферн сглотнула. Равнодушный, мертвый голос, голос не дитя, а взрослой пророчицы, нагнал такого ужаса, словно она не была воином, а той самой домашней курицей, которую можно застращать байками на ночь у костра. Она хотела высказать сердобольной сестрице всё, что накипело, но, увидев выражение лица Сайли, промолчала.

— Дай зелье, — процедила сквозь зубы Сайли и протянула руку. В глазах сестры было столько презрения, что Ферн невольно сделала шаг назад. Сунув руку за пазуху, она достала крохотный флакон, обтянутый кожей, и всучила сестре, прошипев пару ругательств себе под нос. Стало легче.

Сайли, осторожно влив пару глотков в пересохший, потрескавшийся рот девочки, не оборачиваясь, сказала тихо:

— Я не брошу её. Ну и что c того, что она неизвестно кто? Как говорит Даану: "Сперва помоги, затем суди". Мать не простит, да что там, я сама себе никогда не прощу, если я, женщина стаи Даану, оставлю ребенка умирать в одиночестве! Я... Я не могу, Ферн! Это как предать! Я понимаю тебя, твой страх за стаю, но... Мне будет сниться, я буду слышать! Всегда, повсюду я буду видеть её лицо! Ты же меня не бросила, когда убили наших родителей, это ты меня спасла, вытащила, и это не ты сейчас, Ферн, не ты, — Сайли обернулась и глянула так, словно что-то выискивала в лице, глазах Ферн. Не найдя, отвернулась к девочке, подложив рукава куртки ей под голову, сникла, сгорбилась, замерла.

У Ферн, глядя на спину сестры в одной тонкой рубашонке, буйные кудри цвета осенних листьев, которые Сайли насилу удавалось расчесать, сжалось сердце. Помедлив, она подошла, положила руку на плечо сестры. Сайли дрожала. Лён в осенний вечер не может согреть. Да и только ли лён тому виной?

Помолчав, Ферн буркнула, понимая, что выносит и себе, и сестре приговор:

— Лады, сестренка. Я не знаю, что это, кто это и куда нас заведет дорога, но всё, что ни есть, делается не за просто так. Я простая дриада, воин, игры наших и эльфячьих вожаков мне не ведомы. Ты младшая, я поклялась себе, матери и Даану тебя защищать. Гляжу, ты не отступишься, косточки из меня живьем вынешь, но добьёшься своего, — Ферн невесело усмехнулась. — Быть посему. Была нянькой для одной, а где одна, там и вторая. Только дай слово больше не чудить.

— Ты самая лучшая, Ферн! Ты не такая, как хочешь казаться, ты моя самая добрая, самая-самая старшая любимая сестра, — Сайли прильнула щекой к руке сестры, ледяные пальцы сжали ладонь Ферн в ответном пожатии. — Ей не помогает зелье, оно для неё не сильнее водички из лужи. Может, ты и права, Ферн. Если она не переживет ночь... На все воля Даану. Переждем грозу, с лихорадкой волочь дитя по лесу все равно что угробить. Питье есть, вот-вот прямо с небес польется, согревать друг друга нам не впервой, — Сайли бледно улыбнулась, высвободила пальцы и погладила спутанные черные локоны девочки, выбирая их них сор и листья. Та лежала тихо, неподвижно. "Ночь не переживет", — решила Ферн. Дриада, с чувством ругнувшись на себя, Сайли, беглых детей, зверей и эльфов, полезла наружу. Ливанет скоро, а сумки надо вернуть. Все занятие, получше, чем забивать башку философиями, которые так милы Сайли.

Усевшись на краю, свесив ноги, Ферн окинула взором черное полотно леса.

Захватило дух.

Стемнело. По небу неслись тучи. Ферн пробрал легкий, едва ощутимый озноб. Там, внизу, таились твари пострашнее вывороток, но надо идти. В сумках еда, зелья, тонкие теплые одеяла, да и мяса, присыпанного крупной дорогущей солью, что дриады выменивали на амулеты, завернутого в листья болотной крестовицы, было жаль так, что хоть плачь. Ферн вспомнились голодные глаза детей. Разбрасываться такой редкой теперь добычей они себе дозволить не могут. Будь прокляты эльфы, будь проклята их магия, что сотворила тварей, сожравших почти все живое в округе окрест. Эту клятую косулю они с сестрой нашли аж в паре дней пути от становища, и, на их счастье, бедняга шипом повредила глаз, а только такую жертву и дозволяет забрать Даану. Вскоре, если так пойдет, дриадам надо будет менять место логова. Или менять заветы Даану, иначе стае не уцелеть. Ферн криво усмехнулась. За такие лютые крамолы Бренна верно погонит прочь. Но, ежели станет выбор — жизнь этой малявки, или жизнь сестры, Ферн ломать башку не станет. Какой тут может быть выбор? Она будет защищать сестру, даже ценой жизни найденышей, которых знать не знает и от которых смердит бедой. Жизнь так мало стоит, особенно чужая жизнь...

Порыв ветра швырнул влажный, холодный воздух в лицо. Вдалеке взвыл костяной пес, ему откликнулся второй, третий, и вот уже слаженный, жуткий хор, выворачивающий нутро, поплыл над лесом. В ночном небе бесшумно сверкнула раскидистая ветвь молний, пару мгновений спустя первый мощный раскат грома прокатился по Элбаннону и стих. Мерно зашумел в листве дождь. Ферн проверила ножны с коротким зачарованным клинком, поправила лук за спиной и полезла вниз.

25

С утра распогодилось. Ничто так не бодрит усталого путника, как близость к дому, да ласковое солнце, прогнавшее ночной мрак. И пусть осень, влажный воздух холодит лицо, забирается под одежки, пустое брюхо прилипло к позвонкам, но мрачная глушь осталась позади, и усталые ноги бежали, неслись, не разбирая дороги. Запах омытого грозой леса, который прохладной, чистой волной вливается в грудь, вот и весь хлеб, но и этого должно хватить, чтобы добраться до дома, оставив позади ночь, туман и нежить.

Дома. Благодарение Даану, они дома. Последний рывок, шаг, лестница и они у цели.

Ферн, без церемоний ввалившись к Бренне в сэйтр, отстегнула ремни, Сайли, подхватив ношу, перенесла девочку на постель, положила на шкуры и устроилась в ногах больной, замерев настороже, с тревогой глядя на хозяйку. Бренна молча застыла у входа, коротко поприветствовав их кивком. Голубые глаза изучали найденыша, по смуглому лицу ничего нельзя было прочесть. Всегда она так, Бренна, что в бою, что у костра, когда дриады, блестя глазами, рассказывают друг другу байки и заливаются смехом, лишь изредка едва заметная улыбка появлялась на её губах, да хмурились брови, если что было не по ней. Правду сказать, если что было не по ней, так и всем было ой как не до смеху.

Распутав шнурки у горла, Ферн повела плечами, разминая затекшие до онемения мышцы, осмотрелась. Одуряюще, до головокружения пахло цветами. В треугольник дверного проема падал теплый, зеленоватый свет, разноцветный яркий ковер покрывал круглые стены, чудным кружевом свисал с потолка, даже ножки стола были обвиты цветочными гирляндами. Одна трава да цветочки, ни луков тебе, ни клинков, Бренна даже ножей пальцами не касалась, словно прокляты, не то, что у них в сэйтре, где можно было снарядить оружием добрую десятку воинов. Сколько клинков и луков после войны осталось без хозяйских рук, не приведи Даану, может, ещё и понадобятся, судя по тому, как вьется нить.

Сайли раскутала одеяло, поправила рубашку, что собралась складками у горла малявки. Девчонка так и не очнулась, пока они на закорках волокли её через лес. Сестра напялила на неё свою сорочку и укутала в одеяло, чтобы не поморозить, больше они ничего сделать не могли, кроме того, чтобы отнести находку к Бренне. Сайли всю дорогу торопила, гнала, как на пожар, позабыв про свои ненаглядные цветочки и ягодки. Ферн огрызнулась пару раз, но больше для острастки. Истинная правда, жизнь в малявке еле теплилась, лишь редкий, несвязный бред, да слеза, однажды скатившаяся по щеке, вот и всё, чем она дала знать, что в забытьи, а не канула в мертвецкий сон, откуда нет возврата. Не померла, и то хлеб. Ферн вспомнилось, как девочка тепло, едва заметно дышала ей в шею, как её ручки, не толще веточек, лежали на плечах Ферн. И как Ферн чуть не до икоты перепугалась, когда ей почудилось, что сопля перестала дышать. Чары, решила Ферн. Пройдут. Развеются. Иначе и не быть.

Ферн шлепнулась на приступок, сплетенный из ветвей. Какое наслаждение просто сидеть, закрыв глаза, вытянув ноги, просто сидеть и ни о чем не думать, сбагрив, наконец-то, треклятую полуживую ношу с рук. Сумы с мясом, уже начавшим пованивать, и соль не помогла, девчонка за спиной, таких прогулок и тролль не выдюжит, не говоря уже о кошмарном вое, преследовавшем их по пятам, при одном воспоминании о котором у Ферн волосы вставали дыбом. Ни костяные, ни лесные хищники ни разу не подошли близко, обходили их десятой дорогой, хотя от сумок разило кровью на весь лес. Надо бы радоваться, да не радовалось совсем. Что же это за существо, которого даже нежить чурается? Кого или что они на своих руках приволокли в стаю? Ферн ругнулась про себя. Бренна допытается, на то она и Бренна. Когда она появилась в стае, все сразу признали её старшинство. Если бы не Бренна, Элбаннон бы опустел, найденыш в верных руках. Теперь, кажется, всё позади, если не считать того, что Сайли прилипла к девчонке, как репей к собачьему хвосту, и, верно, не угомонится, пока не узнает, что Бренна уготовила малявке.

Хозяйка прошла к бочке с ключевой водой, которая всегда оставалась свежей, Ферн сглотнула пересохшим горлом, ожидая, когда Бренна поднесет ковш. Церемонии, чтоб им пусто было. Словно бы ничего не стряслось, и в постели Бренны не лежало нечто, что несет стае беду, только голубая сойка Бренны, Офа, смерила гостей подозрительным взглядом и затрещала, как оглашенная, будто высмотрела чужака. Ей издалече откликнулись собратья, по лесу прокатился треск. Ферн поморщилась. И так башку ломит, а тут ещё и сойки горластые, словно колотушкой по медной посудине принялись лупить изо всех дурных сил. Прикормили на свою голову. С пустыми руками к Бренне мало кто приходил, желуди, ягода, а то и золоченые побрякушки, пернатый мародер привык с каждого брать дань. Сколько наконечников стрел эта ворона перетаскала, не говоря уже о золоченых пряжках и амулетах, оставленных без присмотру. Правду сказать, все пропажи находились тут же, особым разумением Офа не отличалась. Сойка возмущенно трещала на весь лес, когда потрошили её схрон, и тут же начинала высматривать, чего бы ещё щипануть, но дриады, хоть и грозились бросить в котел воровку, всё же бухтели только на словах. Птица, хоть и тырила всё напропалую, лучше всяких собак сообщала Бренне о пришлых, что стократ дороже любых амулетов. В стае болтали, что сойка когда-то была дриадой, но Ферн не верила во всякую чушь. Магия, конечно, много чего может, но верить в то, что после смерти можно стать жуком или червяком, над этой дурью и ребятенок посмеется. Дождавшись, когда птица, в конце-то концов, угомонится, Ферн начала рассказ, который Бренна выслушала молча, не прерывая и не задавая вопросов. Она никогда не переспрашивала.

Ферн закончила говорить, жадно, в три глотка осушила ковш, протянутый хозяйкой, от ледяной воды заломило зубы. Вот и всё. Она сделала то, что была должна, пусть теперь у Бренны башка болит. Ферн устало закрыла глаза, снова захотелось пить. В сэйтре было душно, хотя жаровен с углями Бренна не признавала, её жилье обогревалось магией Даану. Истинной магией дриад. В зной здесь было прохладно, как на реке, а в холода хозяйка могла разгуливать в тонком платьице и босиком, словно и не лютовали морозы. Она и послов эльфячьих встретила в той же одежке, что сейчас, никаких тебе нарядов, экивоков и политесов. Крашеная корой простая блуза до бедер, такого же цвета штаны, кожаный жилет на завязках, простоволосая, ни амулетов, ни лент, ни бус, что есть почти у каждой дриады, но и в таком виде она могла посрамить разряженных, что на бал, ушастых. Странная она, Бренна. Прямые смоляные волосы, высокая, стройная, смуглокожая, она казалась молодой, если бы не взгляд небесно-голубых глаз.

Взгляд, который повидал многое.

Она пришла из ниоткуда, когда, казалось, сами небеса ополчились против них. Горел лес, среди корней полз ядовитый дым, сестры кашляли, задыхались, умирали, прошитые стрелами, изувеченные магией. Замурованные заживо. Она пришла, и земля загорелась под ногами ушастых. Перелом наступил немедля. Ферн ни разу не видела, чтобы Бренна колдовала или бормотала что-то, как делали маги, по всему видать, её силы совсем иного рода, но эти силы проснулись и пришли на помощь. Кто из эльфов башкой тронулся, кто ослеп, кто начал слышать голоса, ушастые выродки дохли на ровном месте, ломали шеи, ноги, бросались в реки и с обрыва. Огонь гас сам собой, тлея черным дымом, зверье и птицы набросились на эльфов с таким остервенением и отвагой, что восхитился даже враг. И ужаснулся. Ферн вспомнилась волчица, которая спасла ей жизнь, и погибла сама. Она, воин, охотник, рыдала, как сопливая девчонка, когда потом, много после, отыскала логово и трупы волчат...

Мэррил был вынужден отступить, но угроза сжечь Элбаннон оставалась, и перемирие все же было заключено. Слишком много смертей... Эльфов куда как больше, чем дриад. У них в стае оставались те, кто нахлебался там, в миру, и ничего так больше не желал, как покоя, да костяк — рожденные здесь, кого не соблазнить, не купить, те, кто прикипел сердцем к Элбаннону. Рожденные свободными. Таких наперечет, раз, два и обчёлся. Мир позвал, и слабые не устояли. Что за жизнь в глуши, лесу, если там, за кромкой леса, замки, пиршества, турниры и увеселения? Войны и борьба за земли и власть. Кровь кружит головы почище макового взвара, и взалкавший её берегов не видит... Взять хоть её, Ферн. Сможет ли она, впитавшая свободу, годами доить коров, печь хлеб и рожать одного за другим ребятенков, пока хворь не заберет, чтобы муженек тут же взял новую рабыню, не дожидаясь даже, пока на могиле осядет земля? Ферн вздохнула, открыла глаза, обеспокоенная долгим молчанием.

Бренна, едва прикасаясь пальцами, осматривала девочку. Сайли, сидя на шкурах, настороженно наблюдала за хозяйкой, прямо как Офа, завидев вещицу, что можно спереть. Ферн отметила бледность сестры, круги под глазами, Рыжик падала с ног, но в их уютный, теплый сэйтр не спешила. Упертая, что твой баран.

Бренна убрала руку со лба больной, приподняла веки девочки и уставилась найденышу в глаза. Ферн снова увидела эти глаза. Глаза странного цвета, так похожего на камень солнца, что привозили с дальних морей. Бренна долго, пристально всматривалась, затем провела, едва касаясь пальцами, по голове, волосам, надолго задержав руку на груди, там, где сердце. Ферн изумилась.