Танцовщица

— Что мне делать? — всхлипнула я.

"Представь, что ты там, в карете. Да, вспомни, что она сейчас чувствовала перед тем, как ты выскочила оттуда".

"Это мерзко..."

"Хорошо, давай так..."

Муж развернул меня к себе спиной, провёл руками по моим бокам, бёдрам, и задрал юбку. Я вскрикнула.

"Не надо, прошу..."

"Это я, слышишь, я, никто другой не сможет тебе прикоснуться..."

Но вместо желания, я ощутила лишь страх. Жуткий страх.

"Ну что мне с тобой делать, моя девочка? — он развернул меня к себе лицом, прижимая к груди. Провёл рукою по волосам, распуская их. — Моя, только моя!"

Эти прикосновения... они были другими. Нежными, осторожными и желанными. Он целовал, ласкал, оголил мою грудь. Грудь, которая болезненно отреагировала приливом.

"И даже грудь сейчас не моя... Я уже ревную к нашей Аннушке..."

Его нежность вызвала улыбку, хотя сердце готово уже было рваться к дочке, лететь сквозь леса и поля... Муж поцеловал, нежно ко мне прикасался, заставляя выгибаться навстречу и не обращать внимания на неудобство в спине — какую-то впившуюся ветку. А потом он развернул меня резко к себе спиной и одним рывком вошёл. Это было необычно, приятно, и... ни на что не похоже.

И когда я готова была уже улетететь на волне блаженства, я услышала голоса:

— Что ты узнала? — спрашивал Этьен.

— Зачем ты портишь миг? — отвечала Девятка.

— Что ты узнала?! — он уже готов был сорваться на ор, слышались угрожающие нотки.

Но вместо того, чтобы забиться в угол, как поступила бы я, она оказалась прямо напротив него. Не было страха, лишь любовь.

— Поцелуй меня, тогда скажу! — с вызовом бросила она.

— Тьфу! — сплюнул он. — Я найду более сговорчивую женщину. Ты мне занозой в одном месте сидишь уже... Если б не твой заступник... Давно бы выгнал.

Появилось чувство обиды, слёзы подступили к глазам.

— Зачем ты так? Неужели ты не можешь быть хотя бы иногда милым?

— Я никогда не буду милым. Не знаю, что ты себе напредставляла, но терпеть не могу женщин!

— Тогда зачем все разговоры о ней? Неужели не понимаешь, что делаешь мне больно?

Её схватили за подбородок. Но она наслаждалась. Близостью к Этьену.

"Она его любит," — поняла я.

— Пятнашка — это мой бизнес! Ты видишь, в какой мы дыре сейчас находимся? Тебе нравится? Ты танцуешь паршиво.

Всхлипнула. Обидно это слышать. Она ведь так старалась. Все эти годы, чтобы он обратил на неё внимание, хоть раз похвалил. И она была лучшей, пока эта выскочка не вылезла! И всё испортила!

— Зачем тогда подарил её этому меценату?

— Зачем тогда подарил её этому меценату?! — перекривлял её Этьен. — Тебя будто не спросили! Не дарил я её!

— Но ты ведь сам злился. Все документы у него есть на неё. И ты сам велел тогда её одеть куклой, впихнул в карету! — Девятка кричала.

Послышался удар. Похоже, Этьен злился, и очень. Но больно не было, значит, удар пришёлся не по Девятке.

Отчего-то стало её жаль. Любить такого жестокого человека да ещё и с извращёнными вкусами... ой как непросто, и самое главное — без взаимности.

— Я не знаю, что тогда на меня нашло. Но я просто не мог её отдать! И не продал бы!

— Почему?

— Она — бесценна! Другой такой нет!

— Но я разве хуже?

— Ты совсем дура? Ты ведь видела, как она танцует! Говори, что узнала!

— Ничего! Арманд приходил сегодня в театр, спрашивал про Пятнашку.

— Спрашивал? Где она? Неужели сбежала от него?

— Как? Она ж слепая...

— Слепая? Что-то я сомневаюсь. Слепая его жена. А Пятнашка, видно, от слуг услышала про слепоту, и решила тоже сыграть слепую. Разве слепая может так танцевать?

— Но лекарь ведь подтвердил?

— Видно, куплен был этот лекарь. Не удивлюсь, если Арманд ничего не знал про её афёру.

— Значит, она всех обманула! — в её словах слышалась радость.

— Меня не обманешь!

Сейчас я никого не видела, хотя была там, в карете. Не слышала своим тонким слухом дыхания, похоже, сейчас ощущала лишь чувства Девятки.

— Но по документам она ведь принадлежит Арманду.

— Раз он её ищет, значит, сбежала. Да и нужна ли она ему?

— Я слышала, что Пятнашку искали вместе и дитятком.

Послышался смех. Искренний, красивый смех. Вот только, принадлежал он человеку, который не умеет быть искренним и добрым.

— Теперь понятно... Значит, он дитя ищет... Его дитя... Любопытно, — он задумался. После небольшого молчания ответил: — Ну что ж... Можем ему даже помочь...

Меня вырвало из тела Девятки. И вновь отдало на волю ощущений. Муж шептал нежные слова, и двигался во мне, всё медленней и медленней. Потом просто лёг на траву, сграбастывая меня в объятия.

На его лице сияла улыбка. Такая нежная, искренняя. А серые глаза дарили любовь и добро.

— Успел...

— Что успел? — не поняла я.

— Успел тебя поймать. Успел, пока ты не вбила в свою головку страх, побороть его, — он любовался мною. Его волосы растрепались и торчали в разные стороны, как у мальчишки. Седого мальчишки, с бородой. — Да и скачки такой бешенной у меня ещё не было... Разве что в отрочестве...

Но вспомнилась та слепая женщина... ей угрожает опасность...

"Где она?"

"Дома".

"С ней всё в порядке?"

"Да. Всё хорошо".

"А малыш..."

"Вот с ним не очень хорошо..."

"Что ты имеешь в виду?"

"Она его продала".

"Как продала? Кому?"

"Какой-то богатой женщине... Она не помнит её имени".

"Жень... но как же так? Неужели, тебе всё равно, что с ним станется?"

Он ругнулся. На французском. Чтобы я не поняла.

"Альона, зачем ты себе создаёшь трудности, которых нет? Ну не наше это дитя. С ним ничего не случится. Защита действует. Но заботиться о нём не наше уже право!"

"Зачем она это сделала? Как может женщина, выносившая дитя, отдать его. Она ведь вначале хотела сохранить. Ради этого пошла к тебе на эту службу..." — я этого не понимала.

"Она сказала, что сделала для него всё, что могла. И сил у неё больше нет слышать его плач!"

"А грудь... Она ведь кормит... Ты вернул ей голос?"

"Голос вернул ненадолго. Пока она играет роль Пятнашки — не должна говорить".

"Ты считаешь, что она не врёт? Как она могла его продать, если не говорит? Да и не видит... Кому?"

"Она не видит. Поэтому просто стала лезть к какой-то остановившейся карете. Ей дали денег и выставили из неё, но она впихнула малыша. Вместо денег..."

"А дальше? Где ты её нашёл?"

"Её попытались изнасиловать, сработала защита. В общем, её приютил тот, кто пытался взять. Бандит местный. Теперь вот с трудом удалось отбить её. Он всё порывался её защитить".

"Но малыш... Кому он нужен?"

И если раньше я не представляла, как приму чужое дитя, то сейчас не могла вот так просто от него отказаться, пусть и никогда не видела. Надо убедиться, что с ним всё хорошо. Что его не ждёт участь борделя или, если мальчик, то церкви. Куда, к слову, церковь девает мальчиков?

"Церковь воспитывает их в любви к Родине. Это будущие офицеры нашей армии".

"В любви к Родине?"

"За Бога, Царя и Отечество!"

Понятно. Я погрустнела.

"И ты считаешь, что пусть?"

— Милая, мы не можем ничего сделать. Тут даже следов найти не судьба. Карета просто мимо проехала.

"А опознавательные знаки? Какая карета?"

"Это была слепая женщина," — напомнил супруг.

Ах, да... И даже голос вряд ли узнает...

Я обречённо опустила руки. Я не понимала. Как так? Бросить своё дитятко. Вот, как Аннушка, такое крохотное, маленькое, улыбающееся... Тянущее к тебе ручонки. Вначале покряхтывающее, зовущее маму, и лишь потом начинающее кричать. Сердце щемило от нежности. Да и просто держать это чудо на груди, гладить его головку, видеть такой осмысленный взгляд, глядящий в самую твою душу... Правда, она его не видит... Не может говорить с ним. Как же можно так жить? Ради чего? Нет ни любимого, даже у той же Девятки есть любимый. А тут чадо... Ну выживет — и выживет. Нет, значит, нет.

Вспомнила, как сама ещё чуть больше лета назад так жила. Тоже без цели к существованию, без любимого, без отрады. Нет, отрада всё же была — танцы. Но там я тоже не раскрывалась полностью, до той репетиции, когда повстречала Эжена. Тогда я была напугана его интересом, а сейчас — счастлива.

"Люди пали на самое дно. Или почти на дне. Вряд ли ты добьёшься сочувствия от того, кто жил в этой грязи".

"Но не все же..."

"Ты права. Не все. Мне очень повезло встретить тебя".

Я смутилась на это признание.

— Поедем домой? Я очень устал... А вечером ещё и балет...

— Ты всё ещё туда хочешь?

— Конечно. Там будет танцевать такая танцовщица, от которой невозможно оторвать глаз... Да и в прошлый раз я видел всё сбоку, как организатор, а не зритель.

Эжен... И как ты находишь время, чтобы развлекаться?

"Я просто ценю каждое мгновение своей жизни. Раньше этого не делал, а сейчас поумнел, а может, постарел... И тебе советую научиться".

Вставать не хотелось. Но я не сразу встала. Муж сейчас был в чём мать родила. И мне хотелось обследовать его, пока я могу видеть.

"Что вот ты делаешь?"

"Изучаю тебя. Ты ведь меня давно изучил".

"Ты не можешь видеть меня настоящего".

"Почему это?"

"Потому что Жаннет никогда не видела меня в таком виде".

Ох. Так нечестно!

"Но твой мозг сам придумывает мой вид".

"Надеюсь, эта твоя Жаннет, не видит моими глазами..."

"Нет. На тебе мощная защита".

"А Девятка?"

"И Девятка. Она тебе пыталась навредить, поэтому ты вправе использовать её, пока она не отработает свой долг перед тобой".

"Это разве не рабство?"

"Это называется плен".

"Хочешь сказать, она пойдёт на всё, ради меня?"

"Если это не будет противоречить её сути".

"Например?"

"Ну, захочешь ты убить человека. А она не привыкла убивать. Для неё это запрет. Она не убьёт. Разве что..."

"Что?"

"Разве что тебе будет угрожать смертельная опасность. Тогда она может и убить. Или защитит тебя ценой своей жизни".

"Но разве она должна мне жизнь? Она просто хотела меня ударить..."

"Нет. Она ударила. Просто метка тебя защитила. И ударила она в живот. В дитя. Пусть и по незнанию, не желая тебя убить... Но она должница теперь твоя и Анны".

"Но я не хочу испытывать её чувства и ощущения..."

"Значит, уплотняй щит, отсекая посторонние чувства. Но через чувства работает ваша связь. Ты можешь подслушивать её, как недавно делала".

Я грустно вздохнула. Может, муж и прав. Совершил преступление — должен за него ответить. Нет, не может, а именно прав. Она пыталась убить Анну. Что было бы, если б не было защиты? Я бы её потеряла? Свою девочку с небесными глазками? Такое прощать нельзя!

Глава 17

Домой мы Возвращались долго, но я была даже рада такой прогулке. Просто лошадь убежала, Эжен был перепачканный, а я... Я в невидимости. Долго не удавалось поймать наёмную карету. Муж выглядел довольным, от чего я постоянно улыбалась, смущённо пряча глаза, вспоминая,чем мы недавно занимались в том овраге, под насыпью, где когда-то была железная дорога, а сейчас пролегала обычная. Вот по ней и шли по направлению к центру Москвы.

"А тут до сих пор радиация?"

"Есть небольшой фон. Но нас защищают наши щиты".

"А полностью убрать можно?"

"Можно, но некому это делать".

"Почему? Разве маги не выжили?"

"То, что успели — убрали, пока их не поймали. Частично мне удалось некоторых закрыть, но не всех".

"А как вели себя люди с даром? Разве их не должна была природа защитить?"

Вспомнилась мама. Она велела мне сидеть в погребе и не высовываться. Сама же не пошла. Почему?

"Если твоя мама тоже имела способности, возможно, что пыталась защитить природу".

"Это как? Мама ведь погибла, защищая меня".

"Да, возможно, не удержала той мощи, что тут была. Похоже, она была неопытным магом".

"Что ты имеешь в виду?" — я не стала перебивать его, напоминая, что её убили, что погибла не от взрывов.

"Есть слухи... Про девушек, которые защитили многие земли. Никто их не видел. Возможно, что они погибли".

"А поподробнее?"

"На землях Малой Тартарии были войска казачества. Профессиональных воинов, магически одарённых. Они сражались лишь шашками, но всегда выходили победителями. Если и гибли такие воины, то обычно не в бою. Так вот, у них были семьи. Они с детства учили своих детей развивать дар. Считалось, что способности есть у каждого дитятка. Мужчины учились воинскому мастерству, а девушки после школы шли в военные высшие учебные заведения. У каждого человека был свой дар, а к моменту создания семьи обычно уже дар хорошо развитый. Что стало с казачеством — не известно. Точнее осталось Донское и Черкесское, а вот Запорожское просто исчезло".

"Затерялось, растворилось в местных..."

"Нет никаких местных. То, что осталось... Какие-то жалкие крохи сельских жителей, чудом выжившие, благодаря небольшим куполам. Малая Тартария превратилась в пустыню, которую накрыла огромная волна".

"Как так?"

"Вот так. Радиация там очень большая, а почва до сих пор засасывает людей. Там, вроде бы, всё же кто-то живёт. Небольшие селения сохранились, но на этом — всё. Лесов нет, городов нет. Пустошь. Селяне выращивают зерно, этим и живут, но это совсем маленькие кусочки сохранившейся земли. В остальных местах ничего не растёт".

"А ты говорил про девушек..."

"Вот, ходят слухи в среде магов, что перед самой войной пропало много дев. Что они ценой своей жизни защитили те кусочки земли, которые сохранились".

"А почему именно девы?"

"Не знаю".

"Неужели у девственниц больше сил?"

"Нет. Они просто более чистую имеют силу. Когда происходит слияние — энергии мужчины и женщины перемешиваются. Поэтому наши предки брали себе в жёны лишь девственниц. Чтобы на женщине уже не было магического отпечатка другого мужчины. Но ныне соблюдается это правило далеко не всегда".

"Почему?"

Он вздохнул.

"В этой войне погибло очень много народу. Сейчас надо просто выжить. Да и мужчин осталось не так много. Особенно здесь. Те, кто мог защищать свою Родину — защищали её".

"А женщины..."

"А женщин насилуют оставшиеся мужчины, в основном иностранцы".

"Значит, про улицу — это правда?"

"Что именно?"

"Этьен всегда пугал нас тем, что на улице нас ждёт хождение по рукам".

"В Москве самый сброд. Оставшееся местное население в рабстве. Если ты не принадлежишь помещику, то тебя может кто угодно схватить и делать всё, что ему заблагорассудится. Для дворян существует правило: не отпускать женщин одних никуда. Особенно своих женщин".

"Ты говоришь, что дворяне такие белые и пушистые..."

"Нет. И дворяне делают со своими женщинами всё, что хотят. Будь то крестьянка или жена. Всё зависит от человека".

Вспомнился Этьен. Этот, хоть и не насилует своих женщин, но разрешает насиловать своим мужчинам. Вспомнились также его слова о том, что он не подарил бы Пятнашку и не продал.

"Жень, скажи, что ты сделал с Этьеном?" — имела в виду то влияние, благодаря которому у него оказалась купчая на Пятнашку.