История Золушки

— Вот и я о том же! — император снова смотрел на Киру, но говорил, судя по всему, не с ней.

— Не одумался? — спросил он через мгновение.

— Никак нет!

— Жаль.

"Знать бы еще о чем они сейчас говорят!" — но, увы, тайны есть не только у Мадридского двора. Русский двор ничуть не хуже!

— Жаль, — повторил император, словно, вспоминая что-то оставшееся в невозвратном прошлом.

— Мне тоже, но сделанного не воротишь, — Яков ответил спокойно, с достоинством, но хмурился при этом совсем не так, как помнилось это Кире. Впрочем, она и знала-то его пока всего ничего.

— Как знать! — неожиданно оживился император. — Как знать! Позволишь переговорить с Кирой Дмитриевной с глазу на глаз?

— Ты император, ваше величество, или забыли? — чуть пожал плечами Яков.

— Нет, не забыл. Кира Дмитриевна, буквально на пару минут! — вот теперь Иван Шестой говорил именно с ней.

— Я в вашем распоряжении! — прозвучало двусмысленно, но никаких непристойностей контекст разговора не предполагал. Скорее наоборот.

Император кивнул, принимая согласие, и, отвернувшись, пошел куда-то сквозь безмолвно расступающуюся перед ним "придворную толпу". На Киру он более не смотрел, предполагая, видимо — и не без причины, — что она идет следом. Смотрели другие, — Высший свет! — и от их взглядов становилось неловко, словно голая идешь или что-нибудь похуже.

Кира бросила быстрый взгляд в зеркало, мимо которого как раз проходила. Платье оказалось на месте, как, впрочем, и все прочее, хотя, видит Бог, и было-то этого "прочего" не так чтобы много, хотя она затруднилась бы сказать, сколько оно стоит.

"Надо же, и впрямь, красавица! — удивилась, пораженная произошедшей метаморфозой. — И откуда что берется?"

Тем не менее, бралось. Посмотришь, на такую, ни в жизнь не догадаешься, что капитан, комэск, двенадцать сбитых супостатов, а между тем...

Кто-то открыл перед императором неприметную дверь в стене, и Кира прошла вслед за ним по короткому коридору в небольшую угловую комнату. Зашторенные окна. Круглый стол и два полукресла.

— Присаживайтесь, Кира Дмитриевна! — пригласил император и самолично отодвинул кресло, предлагая его Кире.

"На пару минут?" — усомнилась она, присаживаясь к столу, сервированному для разговора тет-а-тет и отнюдь не на "пару минут".

— Благодарю вас, ваше величество!

— Ну, это вам за "успешное выполнение приказов командования..." — усмехнулся император, процитировав приказ о награждении Киры орденом "Святого Александра". — Немного коньяку?

"Типа еще один "Витовт" 2-й степени? — мимолетно задумалась Кира. — Или это уже 1-я степень?"

— Если только совсем немного, — сказала она вслух.

— Что ж, — император взял со столика графин и разлил коньяк по бокалам. — Решил поговорить с вами приватно, Кира Дмитриевна. Без свидетелей. Даже без слуг.

— Я вся внимание.

Ну, а что она еще могла сказать государю-императору, только что самолично налившему ей коньяк?

— Тогда начнем с вас, — неожиданно улыбнулся император, ломая странный настрой, возникший было между ним и Кирой. — Вы ведь в парике, госпожа Амелина?

— Так точно! — оторопела Кира. — Прикажете снять?

— Не надо, — отмахнулся Иван Шестой и пригубил коньяк.

— Мне просто стало любопытно, — сказал после короткой паузы. — В досье сказано, что волосы у вас черные, как раз к синим глазам, матовые, волнистые. Говорят, красиво смотрятся. Так отчего же парик?

— Стрижка короткая, — объяснила Кира, пытаясь понять, о чем, собственно, они сейчас говорят, о ней, о Якове, или еще о чем. — На длинные волосы летный шлем надевать неудобно. Да и голова потеет. Я же пилот, ваше императорское величество. На балах не бываю, зато в бою...

— Вы ведь знаете, что красивы? — перебил ее император.

— Теперь знаю.

— "Твердый характер, — процитировал венценосный собеседник, — ясный ум, образована выше среднего..."

— Если будет позволено спросить, меня там только хвалят или для порядка еще иногда и ругают? — полюбопытствовала Кира.

— Из мещан, — пожал плечами император и снова пригубил коньяк.

— Ах, это! — Вот теперь она поняла. — Так я еще и староверка, ваше императорское величество, и отличаюсь скверной привычкой прекословить старшим по званию.

"Особенно, когда в койку зазывают!" — но эту мысль Кира оставила при себе, все-таки с монархом говорит. Не абы как.

— Вы ведь курите, Кира Дмитриевна? — Иван достал портсигар и щелкнул замком. — Не стесняйтесь. Я вас угощаю!

— Благодарю вас, ваше величество! — Кира цапнула папиросу не дрогнувшими пальцами. — Это большая честь для меня, как верноподданной и офицера императорских ВВС.

"А это уже попахивает "Святым Витовтом" 1-й степени, никак не меньше!"

— Будет вам! — император, казалось совершенно не замечал всей нелепости возникшей ситуации.

Монархия-то в России, как ни крути, не конституционная, а вполне себе абсолютная. Впрочем, возможно, оттого и свидетелей не было, что император захотел в демократию поиграть.

— Курите! — и он протянул ей коробок спичек, лежавший до этого в хрустальной пепельнице.

— Спасибо! — Кира чиркнула спичкой, прикурила от вспыхнувшего огонька, деликатно выдохнула, направляя облачко табачного дыма в сторону. — Вам не о чем беспокоиться, ваше величество! Я замуж за князя Курбского не собираюсь. Да и он не позовет.

— А жаль!

— Прошу прощения? — опешила Кира.

— Яков последний в роду: умрет он, род пресечется. — Император закурил, выдохнул дым и задумчиво посмотрел на опустевшую рюмку. — Знатный род, один из древнейших в империи. Рюрикович по прямой линии и Ягеллон по материнской. И мне не чужой. Я, видите ли, Кира Дмитриевна, с отцом Якова вместе рос...

— Я не совсем понимаю... — начала было Кира, воспользовавшись паузой, но император закончить фразу ей не позволил.

— Верните его домой, Кира Дмитриевна, и я признаю ваш баронский титул. Обещаю, морганатического брака не будет. Станете княгиней Курбской, родите Якову наследника или двух...

— Я...

— Да, знаю я, что вы истребитель! — поднял голос император. — Выйдете в отставку полковником. На парадах будете присутствовать в форме. Что-то еще? Пожалуйста! Я сегодня щедрый, как никогда. Зачнете ребенка, я сам Якова в строй пошлю. Хочет летать, пусть летает! Родите, пойдете следом. Полк дам... И во флот переведу, — криво усмехнулся Иван, вспомнив, видно, про черную форму. — Что-то еще?

— Самую малость, — грустно усмехнулась Кира. — Надо, чтобы Яков захотел. И замуж меня взять, и с фронта в тыл уйти.

— Так сделайте так, чтобы захотел! — не сказал, выплюнул император.

Его настроение менялось так быстро, что и не уследишь.

— Я... — Как ни странно, но такой резкий поворот разговора лишил ее слов. Она просто не знала, что сказать. — Я...

— Да, вы! — кивнул император. — И не делайте вид, что не понимаете!

Но она, и в самом деле, не понимала. Вернее, кое-что понимала, но отнюдь не все.

— А почему?.. — все-таки попробовала кое-что уточнить.

— Потому что силой не вышло! Пробовал! — Иван взял графин и наполнил рюмки по новой. — Ну что, мне его в крепость сажать, чтобы не летал?

— А почему без звания и наград? — спросила Кира.

Впрочем, ответ был очевиден, могла и не спрашивать.

— Сбить русского летчика и само по себе честь, — объяснил император очевидное. — А ну как в кокпите истребителя сам князь Курбский, а?! Рюрикович, удельный князь, родич императора...

— Но ведь другие летают...

— Летают, но не удельные князья и не принцы крови, — возразил император. — А если и появляются на передовой, то не под своим именем. Правило одно для всех, Кира Дмитриевна, и для авиаторов, и для моряков, и для бронеходчиков. Это мы в первый год войны героев из себя строили, а нынче, сами знаете, просто воюем. Такова жизнь.

— Но есть ведь и другие женщины...

— Были, — пыхнул папиросой император. — Но ничего хорошего из моих матримониальных усилий не вышло. Еще хуже стало. Князь не мальчик, да и память у него долгая...

"Что же ты такое ему сделал, ваше величество, что теперь со мной вынужден о таком говорить?"

— Но он же знает, что мы сейчас говорим...

— Знает, — согласился император. — И спросит. Но нам и скрывать, собственно, нечего. Я вас, Кира Дмитриевна, расспрашиваю о положении на фронте, о войне в воздухе, то да се. Вы же ас, и на войне чуть не с первого дня... Согласны?

— Согласна. — А что еще ей оставалось сказать?

Однако, если на чистоту, то Кира была совсем не уверена, с чем именно она согласилась. Не знала, и думать не хотела. Тем более, обсуждать. Но и Яков... Что ж, Яков ее об этом разговоре так и не спросил. Ни в тот день, ни назавтра, ни, когда возвращались на базу.

Лишь ближе к вечеру десятого дня их нечаянных каникул, когда сидели в том же кабаке, где все, собственно, и началась, он посмотрел ей прямо в глаза, и вдруг спросил:

— Что скажешь?

* * *

— Что скажешь? — спросил Яков после долгой паузы.

— Полагаешь, должна что-то сказать? — как ни странно, она сразу поняла, о чем он спрашивает.

— Ничего ты не должна, — покачал он головой. — Я просто спросил.

— Он хочет, чтобы ты вернулся. — Простые слова, а дались с трудом.

— А ты, Кира? Чего хочешь ты?

"Он что, мысли читает?"

Возможно, что и так. Но могло случиться, что Яков просто знает. И не важно откуда. Не суть, как узнал. Узнал. Знает. Спрашивает. Задал вопрос. И вопрос кажется вроде бы несложным. Но это не так, потому что вопрос совсем не о том, о чем Кира говорила с императором.

"Что такое любовь? — Вот о чем спросил ее Яков. — Кто я для тебя, и на что ты готова пойти, ради меня?"

"А ты? — Ей и самой хотелось бы знать, кто она для него и все остальное, что хотят в таких случаях знать женщины. — Почему ты молчишь, если тебе есть, что сказать?"

— О чем ты, Яков? — зло усмехнулась Кира. — Какие желания могут быть у комэска?

И в самом деле, ей ли мечтать! Побывала в волшебной стране, сходила на бал к королю, пора и честь знать.

— Разные желания...

Вот этими словами он ее удивил. Опять угадал или все-таки знал? Понял то, в чем она и сама себе боялась признаться? Прочел в глазах и "между строк"?

— Что ж, Яков, не стану врать, — Кира успокоилась вдруг, как случалось с ней обычно во время воздушных боев.

Ушли сомнения, отступили эмоции. Разум очистился, и на нее снизошла кристальная ясность. Тишина. Покой. Смерть.

— Что ж, Яков, не стану кривить душой, — сказала Кира, бестрепетно принимая его взгляд, — я не отказалась бы стать княгиней Курбской. И деток от тебя родить... И полковничий мундир примерить... А он мне, между прочим, перевод на флот обещал. Каперанг, каково?! Черный мундир с золотым шитьем...

— И во дворце твоем сказочном пожить, мне тоже хочется, — добавила через мгновение, — но не судьба. Ведь так?

Она хотела еще сказать, что любовь — это подлая тварь. Она сука толкает порой женщин на такое, что в здравом уме никогда не поймешь, зачем и отчего. Отпустить, например, любимого мужчину в бой, и самой уйти в зенит, к глазам Бога, в бога, в душу мать!

— Забудь! — потребовала она таким тоном, что он не посмел ей возразить. — Плесни, будь добр, на посошок, и поехали!

И они поехали. Выпили на посошок, сели в его внедорожник и поехали. Но между "тем" и "этим" они сказали друг другу то немногое, что каждый из них, как выяснилось, хотел услышать от другого. И вот это было главное, а все прочее... Прочее тлен!

Сука любовь, как говорят в Петрограде на Лиговке, она такая. Отменяет законы, меняет ориентиры. Выворачивает душу наизнанку, корежит ее и ломает, но все, познавшие настоящую любовь, — взаимную, а не безответную, если что, — в конце концов, обретают счастье. На мгновение или на вечность, не суть важно. Счастье не имеет скалярных изменений, только качественные.

И они вернулись на аэродром будучи абсолютно, запредельно счастливы, хотя свидетели их возвращения увидеть в них этого внутреннего сияния так и не смогли. Полковнику Сиротину доложили просто и по существу: пьяные де оба, как сапожники, и помятые, словно мартовские коты...

* * *

"Оно и неплохо, — решил для себя комполка, выслушав подробный доклад "осведомленных лиц". — Устав не нарушен, пар спущен, вот и славно!"

Однако его ожидало куда большее удивление, когда зашедшая к нему "в связи с прибытием из отпуска" комэск Амелина, рассказала Сиротину о том, как неожиданно была вызвана к начальнику Кадрового управления, и обо всем, что за этим последовало. Рассказ мог показаться вполне фантастическим, но он подтверждался официальными документами: копиями приказа "о производстве" и приказа "о награждении", но наиболее сильное впечатление произвела на полковника коротенькая справка из Кадрового управления о том, что "с сего дня капитан Амелина проходит в реестре офицеров ВВС, как Кира Дмитриевна Амелина баронесса Багге-аф-Боо".

"Чудны дела твои, господи! — удивился Сиротин. — И когда она все это успела? За десять-то дней! Но, главное, как?!"

Но не было ответа. Впрочем, и больших изменений в своем комэске Сиротин не нашел. Ну звание у нее изменилось и титул откуда-то возник. Орден вот еще прибавился, и, к слову, немалый. И все равно, по большому счету, тот же человек, та же женщина, тот же пилот.

— Что ж, — сказал он тогда, — поздравляю вас, Кира Дмитриевна, от всей души. Заслужили!

И все вернулось на круги своя, снова пошло своим чередом. Амелина вернулась в эскадрилью, и потянулись стылые осенние дни, когда непогода сменяется "светлыми промежутками", и авиация работает, а не торчит на земле.

Вот разве что, как вскорости приметил Сиротин, с этой поры, — с того самого дня, как Амелина и Львов вернулись из своего загадочного отпуска, — стал кто-то большой — едва ли не на самом высоком Олимпе, — ворожить капитану Амелиной, как мало кому еще. И не то, чтобы не по делу, за красивые глаза, так сказать, или еще за что. Напротив, все до последней запятой заслужено, — и не просто так, а потом и кровью, — но опытный командир такие вещи нутром чует и никогда не пропустит. Двух месяцев не прошло, как вернулась со столичных вакаций капитаном, а ей уже за "успешное выполнение" и "образцовое командование" внеочередное звание присвоили и его же, Сиротина, заместителем назначили. Свалила тандерболт в бою над аэродромом — "Витовт" 2-й степени". Отстояла колонну бомберов, шедших на подавление десанта — "Владимир".

А вот Львову, как и прежде, "ни значка, ни лычки". Но они двое — Львов и Амелина — с этим как-то жили. И вроде бы совсем неплохо жили. То есть, тайной их отношения ни для кого в полку уже не были, но и они — к чести обоих, — этим никак не бравировали и на показ свою связь не выставляли, хотя и прятаться перестали тоже. Просто жили. Служили. Воевали.

И на войне, как на войне. Тем более, если ты истребитель передовой линии. Могло случиться и так, и эдак. И история эта вполне могла завершится фразой о том, что "они не вернулись из боя". Однако бог миловал. Не без осложнений и уж тем более не без крови — у Амелиной вот даже шрамик над левой бровью появился, — но оба выжили. А там, глядишь, и война закончилась. Венский конгресс, мирный договор, и звездопад, обрушившийся на победителей в ознаменование "и прочая, и прочая"...