Племя вихреногих-3

На самом деле, Димке хотелось сказать ещё и �прощайте, товарищи!� — но его вдруг охватил какой-то суеверный страх, словно его слова могли сами воплотиться в реальность. Он невольно ждал, что кто-нибудь выступит с ответной речью, но все молчали. Лица у всех были хмурые и даже испуганные. Испуганные новостями и тем, что их вождь и его люди покидают их в такой нехороший момент. Димка ощутил себя едва ли не предателем... но выбора у него не было. Отсутствие желающих присоединиться к их великому походу говорило само за себя, и мальчишка нутром чувствовал, что решение покинуть местный народ верное...

Делай, что должно, случится, что суждено, вспомнил он слова Асэта. Сам Асэт стоял перед толпой, но тоже ничего не говорил. Лицо у него было напряжённое — словно он не мог дождаться, когда Димка скроется из глаз и он получит тут всю полноту власти. Это, конечно, была чушь, и Димка недовольно мотнул головой. Ему вдруг стало ужасно жалко, что он навсегда покидает этих ребят, которые пошли за ним, которые вместе с ним совершили невозможные вещи...

На глаза вдруг навернулись слёзы, и Димка с ужасом понял, что вот-вот может заплакать. Так и сказав ничего, он махнул рукой, подав сигнал к отплытию. Мальчишки из экипажа тут же подняли на палубу якоря, за спиной Димки зашелестел развернувшийся парус. Плот дернулся, и берег медленно стал уходить назад. Димка, словно в трансе, смотрел на расширявшуюся полосу воды. Толпа молча смотрела им вслед — пока не растворилась в наступающих сумерках.

Ветер по-прежнему был западный, и держать плоты на курсе было нетрудно. Они плыли шеренгой, повёрнутой на восток, всего метрах в двадцати друг от друга — так, чтобы можно было переговариваться, не особо повышая голоса. Пока, правда, никто это не делал — все были подавлены и молчаливы. Димке было тяжело — а ведь он ни с кем из оставшихся не успел толком подружиться. У Игоря же и его ребят там остались настоящие друзья — и Димка даже думать не хотел, каково им сейчас...

Уже стемнело, и на мачты подняли масляные фонари — чтобы плоты не потерялись ночью. На западе ещё пылал закат и на его фоне угрюмо чернел горб острова Столицы. Вдруг Димке показалось, что закат пылает слишком уж ярко. А потом на его фоне поднялся мощный столб дыма. Горела Столица. Асэт сделал то, о чём и мечтал.

Как ни странно, даже сейчас никто ничего не сказал. Все молча смотрели на пламя заката и на перечеркнувший его огромный дымный шлейф. Перечеркнувший их прошлое.

Внутри у Димки всё застыло. Он не мог поверить, что Асэт — такой спокойный, такой рассудительный! — решится на подобное безумие. А ведь я должен был ему поверить, вдруг холодея, понял Димка. Асэт сотни лет пробыл в рабстве. Испытал унижения, которые и представить-то нельзя. Не удивительно, что он люто ненавидит Хорунов и всё, что с ними связано. Есть люди, которые не прощают.

Потом он подумал о том, потрудился ли кто-то вывести Арика и Метиса из лазарета, когда вспыхнул пожар... потом, словно умирающий, ушел в стоявшую на �Смелом� хижину, плюхнулся на постель и уткнулся лицом в руки, мечтая лишь, чтобы весь мир вокруг него исчез.

Глава шестая:

превратности судьбы

С мечты начинается доблестный подвиг,

Земная дорога и штурм высоты.

Давайте, ребята, присядем сегодня

К большому костру пионерской мечты.

Незримо пылает костёр наш заветный,

Но каждому светит он в дальнем пути.

И пламя звенит, окрылённое ветром,

И манит навстречу мечте и пути!

Пусть искры костра, как волшебные зёрна,

Потом в наших юных сердцах прорастут.

И жаждой открытий, и силой задорной,

И жаркой влюблённостью в песню и труд.

Гори, наш костёр, негасимой зарёю,

Неси своё пламя навстречу весне...

Мы всё, что в грядущем найдём и откроем,

Подарим друг другу и нашей стране!

Константин Ибряев

Утром Антона, как всегда, разбудил дымчато-багровый солнечный свет. Вставая и потягиваясь, мальчишка с удивлением понял, что уже привык спать на земле. Уютная родная квартира и собственная комната с мягкой постелью казались ему теперь каким-то сном. Счастливым сном, это так, но не больше. Словно вокруг всегда была эта бесконечная степь — и такое же бесконечное небо над ней...

Запрокинув голову, мальчишка посмотрел вверх. Прозрачные перистые облака почти незаметно плыли на север, уже зеленовато-белые, как днём. На востоке, до самого горизонта, виднелась плоская, как стол, равнина. На западе протянулись холмы, поднимавшиеся плавными горбами. Всё тоже почти как всегда. Но они, можно сказать, дошли до точки: далеко на юге, в конце длинного, почти незаметного склона блестело Море Птиц...

После весьма скудного завтрака Файму объявила, что к морю они сегодня не пойдут — хотя отсюда было видно, что здесь линия берега поворачивает на юг. Слева от неё, на юго-востоке, виднелась высокая скалистая гряда, но Льяти сказал, что за ней начинается та же бесконечная пустыня. Уже несколько раз они сворачивали в неё, но, не найдя нигде источников воды, каждый раз возвращались. Вне всякого сомнения, источники там были — пересекали же Вороны и Туа-ти эту пустыню! — но они оставались их тайной. Файму это откровенно бесило, но её недовольство тут ничего не меняло. День не пить они ещё могли, но пустыня тянулась на недели пути, и ежу было ясно, что им не пересечь её на чистой силе воли, как иногда предлагал всё тот же Льяти, рвущийся к Надиру. Так что они действительно дошли до точки...

Дальше же было только два выхода: или невесть сколько времени болтаться по степи в поисках этих самых Туа-ти, рискуя нарваться на Воронов (Антон уже знал, что они — злейшие враги Маахисов), либо осуществлять план самой Файму: соорудить тележки с бочками для запаса воды, достаточного, чтобы пересечь пустыню. Антон подозревал, что она сама толком не знает, где тут начать и чем кончить, но других вариантов не было. Свернув лагерь, они все неохотно потащились на запад...

Бескрайнее пространство лежало под таким же бескрайним небосводом с высоко стоящим огромным золотым солнцем. С гребня холма, как с гребня исполинской волны, неожиданно вознёсшейся на равнине, виднелись поголубевшие вершины юго-восточных гор, бесконечная восточная пустыня — открывшиеся с высоты полосы залитых солнцем барханов, и зелёная шуба трав, покрывающая холмы на западе, откуда плыли нагромождения тяжелых туч. На юге же заманчиво блестело море. Антон подумал, что там они смогли бы наловить рыбы — печёные плоды ти, которыми они теперь питались, всем надоели до чёртиков, — но Файму объявила этот день (точнее, остаток его) выходным. В общем-то и не зря — двигаясь ускоренным темпом на юг, они все устали. Особенно вымотались не отвечавшие своему названию Бродяги — они исхудали, пропылились, а не ныли только из-за страха получить затрещину от Маахисов. Антон удивлялся, почему они ещё не ушли от них, но идти Бродягам было некуда. Про родной западный лес они вспоминали только с ужасом, а другие племена могли оказаться ещё хуже Маахисов. Те, по крайней мере, не издевались над ними просто так...

После привычно скудного обеда все разбрелись в разные стороны — кто-то высматривая те же ти на ужин, кто-то отдыхать. Земляне сели на вершине холма, наблюдая за Маахисами. Быстро утомившись сидеть, они затеяли шутливую возню, похожую со стороны на попытки разучить какие-то странные танцы.

— Тебе не кажется, что они похожи на котов? — спросил Антон, просто чтобы не молчать.

— У них уши круглые, — равнодушно ответил Серый. — И хвостов у них вроде как нет же.

— Вот это, конечно, недостаток... — вздохнул Антон. — Хотя при прямохождении хвост не нужен. Но зато нужен для красоты. И многозначительных жестов.

— Да! — Андрей вдруг улыбнулся. — Я примерно о том же... А ещё им окна можно мыть. Хотя лучше всего съёмный хвост, который можно одевать...

— Какие интересные фантазии: одевать хвост... — задумчиво сказал Антон. — В платьица с оборочками?

Андрей откинулся на спину, глядя в небо.

— Надо будет подумать на эту богатейшую тему. Гардероб для хвоста ещё совершенно не охвачен современной наукой...

Какое-то время мальчишки молчали. Солнце словно застыло в зените, тени кучевых облаков медленно ползли по равнине, они громоздились на плоских основаниях, похожие на белые острова. В какой-то миг Антону даже показалось, что облака стоят на месте, а земля вместе с ним плывёт куда-то среди них — и у него вдруг закружилась голова...

Серый, между тем, наблюдал за Бродягами. Они собрались в кружок в стороне от Маахисов и что-то бурно обсуждали. Бурно для себя, конечно, — то Юока, главный охотник их племени, то Найу, хранитель тайны Флейты, взмахивали руками, словно призывая в свидетели высшие силы. А может и в самом деле призывая, кто их знает?..

Антон невольно подумал, о чём они там спорят. Наверное о том, остаться ли тут или пойти на все четыре стороны. Словно это от них, бедняг, зависит...

Серый, между тем, перехватил его взгляд.

— Что ты о них думаешь? — вдруг спросил он.

Антон пожал плечами.

— Странные они. Вроде обычные ребята — а вроде и нет.

— Странные, — согласился Серый. — Мне Найу рассказал, что у них каждая девочка в шесть лет выбирает жениха. То есть выбирала. Дома.

— Это и у нас бывает сплошь и рядом, — усмехнулся Антон. — Жених обычно уползает под диван и отбивается оттуда паровозиком. Я вот от Ирки отбивался.

— Зря отбивался, — фыркнул Серый.

Антон вздохнул.

— Да, зря, — он тут же вспомнил Ирку и настроение испортилось. Сразу же всплыли мысли — где она, что с ней?..

— Ребята, а вы не думали, что тут просто рай для этнографов? — так же вдруг спросил Андрей. — Которые всякие первобытные племена изучают? Их тут хоть попой ешь, не надо по всяким Амазониям мотаться...

— Мы ж не этнографы, — вздохнул Антон. — Кстати, Конрад Лоренц работу по этологии начинал с изучения уток...

— Начать с них как бы сильно проще, чем с горных африканских горилл или фейолетовых жужелиц острова Пасхи, — хмыкнул Серый. — Только этология — про поведение животных же.

— Ну... — Антон смутился, поняв, что не к месту решил блеснуть эрудицией. — Люди — те же животные, — наконец нашёлся он. — Биологически.

— Ты Файму только это не скажи, иначе она сама тебя к горным гориллам отправит, — сказал Серый. — Мне вот интересно, почему все Маахисы её слушают? Не потому же, что она у них старшая? Когда всем по пятьсот лет, разница в два-три года — это ни о чём.

— У неё воображение хорошее очень. Творческое, — сказал беззвучно подошедший сзади Матвей, и Антон едва не подскочил от неожиданности. — Поэтому и слушают. У Аниу это вообще-то историческое, от древних мьюри ещё, у которых в первобытные времена товарищи, способные придумать что-то новое — хоть новый способ лова корюшки — были большой редкостью и всячески ценились, как посланные свыше.

— А у них разве есть корюшка?.. — начал Антон и осёкся. К ним бодро направлялась ни кта иная, как Ириса. Свет солнца струился по её гладкой, темно-золотой коже, прикрытой лишь прицепленной к легкому пояску юбочкой из травы...

При первом же взгляде на неё сердце у мальчишки ёкнуло — одновременно сладко и испуганно. Стать объектом внимания столь прекрасной девы было замечательно, но любил Антон всё же Ирку, а любовь к Ирисе могла завести его слишком далеко, во всех возможных смыслах...

— Привет, ребята, — она остановилась в трёх шагах, глядя на мальчишек сверху вниз. — Я вам не помешаю?..

— Нет, нет, что ты!.. — пылко ответил Антон и тут же смутился — он ведь не хотел говорить это, и вот...

— Хорошо, — Ириса вдруг повернулась к ним боком, поднесла руку к глазам, словно рассматривая что-то в море. Антон же невольно косил глазами на её удивительно стройное, тонкое в профиль тело. Тяжелая грива густых, золотисто-черных волос Ирисы в красивом беспорядке рассыпалась по её нагой спине, шевелясь под ветром, как живая.

— Что там? — наконец спросил Серый. Он, как и сам Антон, явно не видел там ничего...

— Ах, померещилось, — показав себя в наиболее выгодном ракурсе Ириса вдруг села, удивительно быстро и ловко. Только что стояла, и вот, едва Антон моргнул — уже сидит, скрестив босые ноги и глядя на него. Потом подняла руку, отбросив назад свою гриву. Мальчишка понял, что не может отвести взгляд от её длинных глаз, опушенных густыми ресницами, постоянно подрагивающими, словно их касались чьи-то легкие пальцы... его пальцы...

— Чего тебе? — наконец грубовато спросил он, недовольно мотнув головой.

— Мальчишка без девчонки — всё равно, что стебель без цветка, — едва ли не пропела она, явно цитируя кого-то.

Антон открыл рот, чтобы сказать, что у него уже есть девчонка... но почему-то не осмелился, хотя сравнение было не самое лестное, чего уж там. Лох — это не оправдание, подумал он. А отягчающее обстоятельство.

— Какие новости сверху? — между тем спросил Серый, явно имея в виду Файму. Она как раз собрала своих мальчишек в кружок и что-то им втолковывала. Негромко — отсюда слышно не было.

— Наверху есть мнение, что завтра мы двинемся дальше на юг, — сообщила Ириса, с очаровательной улыбкой игнорируя то, что Серый — не очень-то вежливо — вклинился в их разговор. — Файму хочет дойти до плавней, а потом перевалить через горы и поискать путь там.

— Льяти говорит, что там прохода нет же, — возразил Антон. Он основательно вымотался в пути, и мысль о том, что придётся ещё и взбираться на горы, не радовала.

— Он не знает, есть или нет, — спокойно возразила Ириса. — Но ходят слухи, что Вороны и Туа-ти уходят именно туда, прежде чем... исчезнуть. Из Ойкумены, я имею в виду.

— Слухи... — Серый выдернул травину и намотал её на палец, глядя на юг. — Кто вам это сказал?

— Льяти, — Ириса, словно против воли, взглянула на Виксена. Тот сидел на склоне холма, метрах в ста от них, неотрывно глядя на какую-то точку на востоке. Туда, где находится Надир, подумал Антон. — Сам он не видел, иначе смог бы проследить за ними. Ему Буревестники рассказывали.

— Буревестники — известные лгуны, — возразил Серый.

— Ничего лучше у нас всё равно нет, — Ириса пожала плечами. — Но мы знаем, что выход существует, не так ли? И что он где-то здесь, на востоке. Нам нужно лишь найти тропу. Это — последнее препятствие. Вообще последнее. Потом мы достигнем Надира и вернёмся домой.

Антон отнюдь не был уверен, что они вернутся домой, даже если и доберутся до Надира, но решил держать свои сомнения при себе.

— А ты сама ХОЧЕШЬ вернуться домой? — вдруг спросил Серый. — Тут ты пятьсот лет прожила — а дома от тебя давно даже костей не осталось бы.

Ириса вздохнула.

— Не знаю, — честно сказала она. — Файму хочет. Чтобы рассказать нашим обо всём, что выяснила тут. Но кто знает, что там изменилось за эти пятьсот лет?..