Самолёт для валькирии

* * *

**

Явление всей компании завсегдатаям салона, как и предполагалось, вызвало фурор. И как ни опасался, Григорий, салон был далеко не "чисто для баб", как он прямолинейно предположил. Разнообразных месье, там тоже было достаточно. И, как оказалось, эти месье были зачастую именно мужьями своих ретивых жёнушек, занимавшихся суфражизмом. Причём часто эти мужья ещё и активно поддерживали своих жён в этом деле.

Кстати говоря, абсолютное большинство суфражисток, несмотря на настырно создаваемый газетчиками и недоброжелателями образ, в личной жизни были вполне себе благополучными дамами. И более того, они ещё этим бравировали, чтобы уесть недоброжелателей, пытающихся их обвинить в несчастливой жизни. Ведь в глазах большинства, иных причин, кроме несчастливой личной жизни, заняться требованиями предоставления женщинам права голоса на выборах, просто не было.

Сам салон представлял зримое опровержение этих измышлений недоброжелателей. Однако...

Всегда есть это "однако".

Во всяком движении есть разные люди. И, в том числе, те, кто соответствовал негативной картинке. Но, к счастью их было, как и говорилось выше, меньшинство.

Братьев тут же взяли в оборот как представители мужской части салона, так и изрядная часть женской. И у тех и у других был очень хорошо виден жгучий интерес к братьям. И всё потому, что они постарались создать вокруг себя такой ореол тайны, что перед ним блекла слава всех записных медиумов, спиритов, и прочих скандально знаменитых личностей того времени.

Уже одно то, что в салон пожаловали люди впервые поднявшие в воздух аппарат тяжелее воздуха, положившие начало развитию авиации, делало их звёздами салона. А уж Ольга Смирнова, — первая женщина-пилот — в этом смысле была вообще суперзвезда. Ибо явно демонстрировала всем, что женщина вполне может не только стать вровень, но и превзойти многих мужчин. То, что она же ещё и прекрасно владела французским, делало её ещё более привлекательной для посетителей салона.

Натин ещё тогда, на поле возле Эйфелевой башни, заинтересовал факт хорошего владения языком у Ольги. Ведь до сих пор она просто знала, что Ольга владеет. Но не знала, что настолько хорошо. Ольга до сих пор отделывалась при общении с французами лишь отдельными фразами и демонстрировала понимание. Но чтобы разговаривать и, тем более, ругаться, на французском, да ещё свободно чтобы её прекрасно понимали — это она продемонстрировала только у Башни Эйфеля.

— И откуда ты так хорошо знаешь французский? — поинтересовалась Натин, когда они уже ехали на фиакре, возвращаясь с выставки.

— Ну... Мой отец хорошо знал этот язык, — ответила Ольга. — И мать тоже. Они часто между собой говорили на французском. А после ещё наняли гувернантку чтобы обучала меня языкам. Пока был жив отец, мы могли себе позволить... И часто были дни, когда вся семья общалась только на французском.

— С тобой всё ясно! — закруглила Натин.

По приходу в салон, к Ольге тут же налипла толпа дам в ярко-белых нарядах. На некоторых из них были видны ленточки зелёно-бело-фиолетовой окраски. Собственно, понятно кто.

На братьев насели больше разнообразные месье.

Тем, больше было интересно что они скажут о самолётах и прочей политике. Те рады стараться — тут же стали расписывать перспективы.

Только Натин и Паоле досталось внимание хозяйки салона. Они быстро перешли на итальянский и несколько выпали из общего круга общения. По этой причине они не сразу обратили внимание на резкое изменение обстановки.

Помурлыкав на свои, суфражетские темы, дамы вдруг переключились на обсуждение книги. "Про Мари".

И началось всё это с того, что Ольгу спросили, что называется, "в лоб" читала или нет она "эту замечательную книгу".

Та растерялась. С опаской покосилась на увлечённого болтовнёй в мужской компании Григория и осторожно выказала согласие. Дело в том, что как раз она знала истинного автора "этой замечательной книги". Но так как с неё взяли твёрдое обещание, что она не будет выдавать его, с опаской отнеслась к продолжению обсуждения. Ибо боялась в обсуждении случайно проговориться. Но дама, которая выступила инициатором обсуждения избавила Ольгу от необходимости что-то скрывать.

Причём весьма неожиданным способом.

Вероятно у неё был пунктик насчёт "мужского шовинизма в литературе" и вообще того, что женщина чего-то там "не может в принципе". Она повела себя так, что уже в первые же минуты обсуждения в дискуссию были втянуты не только суфражетки, но и группа, собравшаяся вокруг братьев. И больше всего сия уже немолодая дама наседала, почему-то именно на Григория.

Как любил шутить Григорий насчёт таких ситуаций "брутальная аура бывшего военного притягивает ко мне идиотов".

Вскоре стало ясно, что дама не просто "насела", а конкретно, выражаясь жаргоном, "наезжает" на Григория, провоцируя его на перепалку.

Василий оценив складывающуюся ситуацию резко зажал рот, и красный от натуги, чтобы не заржать в полный голос, спрятался за спины спорящих. Впрочем, это же не мешало смеяться самому Григорию. Но и он сдерживался, не без оснований считая, что ему удастся раскрутить глупую суфражистку на какие-нибудь хохмочки. Тем более, что вслед за хозяйкой салона, привлечённой разгоревшейся дискуссией, подтянулся и хозяин. Сей представительный господин тоже находил забавной создавшуюся ситуацию, потому и не вмешивался наблюдая со стороны.

Вскоре зачинщица перешла к обсуждению не содержания, а литературных достоинств произведения. И тут уже самого Григория заело. Ведь дама с жаром стала уверять всех, что "мужчины такого написать в принципе не в состоянии".

Григорий оскорбился посмотрел осуждающе на даму и выдал.

— Только вот маленькое замечание: это произведение написано не женщиной.

— Это заведомая неправда! — категорично отрезала та.

— То есть вы решили уличить меня во лжи? — ехидно заметил Григорий.

— Да! Такие великие произведения, где так воспета женщина, её душевные порывы, мужчина написать в принципе не в состоянии! — горячилась суфражистка.

— Вы зря так категоричны. Если автору помогали женщины, да ещё он имеет представление о женской психологии и чем она кардинально отличается от мужской, да ещё описывал впечатления о реальном человеке, то это всё получается всего лишь летописью. Аккуратно записанными фактами.

— Но это всего лишь ваши домыслы, порождённые чисто мужским шовинизмом! — победно заключила дама.

— Да? Надеюсь вы не хотите меня вызвать на дуэль? А то это будет как-то не комильфо! — ещё более ядовито бросил Григорий демонстрируя невозмутимость.

— А почему бы и нет?

(Кстати дуэли среди женщин в те времена были вполне обычным явлением, так что дамочка нарывалась конкретно, и явно со знанием дела.)

— А если я докажу, не сходя с этого места, что я сказал правду? — решившись наконец, и расплывшись в улыбке предвкушения великой потехи, сказал Григорий.

Григория заело. И было обидно, что вот так, его выставляют лжецом, да ещё в обществе очень представительном.

— Попробуйте!

Григорий оглянулся. Но Натин не было видно в ближайшем радиусе. Тогда он обратил свой взор на томик, который агрессивная суфражистка держала в руках.

— Это издание... Месье Этцеля?

Та открыла книгу и взглянула на титульный лист.

— Да. Издатель — месье Этцель.

Григорий тяжко вздохнул.

— Не хотелось бы открывать инкогнито автора... Но ради сохранения чести придётся! — мрачно выговорил Григорий.

Он довольно невежливо ткнул указательным пальцем в книгу и в категорическом тоне заявил.

— В самом тексте есть указание на автора. И вы его можете найти.

— И каким это образом?

— Очень просто! Откройте главу четыре.

Дама взглянула в глаза Григорию, помрачнела лицом, и нехотя открыла книгу. Рылась она в ней довольно долго, хотя найти ту несчастную главу было довольно легко. Всё время как она рылась, окружающие её дамы затаив дыхание ждали.

— Вот. Открыла. И что я тут должна увидеть? — уже неприязненно спросила она, так как ничего, ясное дело, не увидела, кроме обычного текста.

— Хорошо... Второй абзац от начала главы. Прочитайте первые буквы предложений.

— А..в.. тор. — прочла суфражистка по буквам.

.Григорий удовлетворённо кивнул.

— А теперь также третий абзац.

— Румата...

У окружающих дам округлились глаза. По толпе прошёл шум изумления.

-Четвёртый. — тем не менее не отставал Григорий.

— Дин.

— Пятый!

Прежде чем прочитать, потерявшая кураж и изрядно сбитая с толку пожилая суфражистка глянула на Григория. В глазах её уже читалась явная растерянность.

— Эстор... — через силу прочитала она.

— Смею напомнить, в свете данного факта, — хитро прищурившись и с ехидным подтекстом начал Григорий, — что первые произведения, призывающие к равноправию женщин, написаны не женщиной! И стали основой движения суфражисток.

Последнее возмутительницу спокойствия вообще поставило в тупик. Ведь действительно так! И она это забыла.

— Э-э... — раздалось из-за спины потерявшей кураж дамы. — Извините, мадам!

Мадам обернулась на нахалку, прерывающую её диалог.

Нахалка оказалась ни кем иной как Натин. Та с озадаченным выражением лица смотрела на Григория и выразительно постукивала свёрнутым веером по большому пальцу правой руки. Рядом в ажиотаже, явно слышавшая весь диалог, пританцовывала владелица салона.

— Я правильно понимаю ситуацию? — начала Натин обращаясь к задиристой суфражистке. — Вы умудрились каким-то хитроумным способом заставить Румата-доно раскрыть инкогнито автора?

Григорий развёл руками. Лицо же дамы с книжкой наоборот закаменело. Она явно не просекла юмора.

Лицо принцессы тут же стало ехидным.

— Мои поздравления мадам! — кивнула она ещё не пришедшей в себя зачинщице спора. И обойдя её уставилась своими хитрющими газами в лицо Григорию.

— Вы мне проспорили, синно-сама! — произнесла она торжественно и ткнула Григория в грудь веером.

— Признаю, химе-сама! — с поклоном и не менее хитрой улыбкой произнёс Григорий.

Дамы тут же навострили ушки, потому, что поняли: тут творится некая тайна.

— И в чём заключалось пари? — тут же заинтересовалась наконец спорщица.

— Всё просто. — ответила Натин. — Я заключила пари с месье Руматой, что его авторское инкогнито продержится очень недолго. И либо обстоятельства заставят открыть, либо кто-то не в меру внимательный, прочитает зашифрованное. Тем более, что прямо в первом абзаце, в первой строке написано: "Внимание-внимание! Слушать внимательно. Очень важно!". К тому же, те, кто знает хотя бы два языка, могли бы обратить внимание, что эти абзацы в разных изданиях очень сильно разнятся.

Любопытствующая держательница салона взяла из рук спорщицы томик, открыла его на той самой главе, которую задира заложила пальцем. Положила на стол. Отошла куда-то и принесла немецкое издание. Сзади неё, с любопытством заглядывая ей через плечо, пристроился муж. Бросая мимолётные хитрые взгляды на всех спорщиков он, тем не менее, помалкивал отдав всё на откуп жене.

Жонка тем временем нашла нужную главу и долго сличала. Стайка дам мгновенно сгрудилась рядом слегка потеснив хозяина, чтобы увидеть и самим. Они, высовывая язычки от энтузиазма, становясь на носочки, пытаясь пролезть в первые ряды, смотрели ей через плечо как хозяйка ещё раз перечитывает те предложения.

— Как видите, меня всё-таки вынудили! — уже посмеиваясь сказал Григорий Натин, а та быстро перешла на санскрит.

— То, что мы обсуждали? Те самые обстоятельства?

— Да. Те самые. Или мне показалось, что есть изрядная доля вероятности, что данное произведение возьмут как знамя разные больные на голову. — ответил на том же языке Григорий.

Натин пробежалась взглядом по суфражисткам и остановилась на лице мадам с которой начался спор.

— Есть такая вероятность. — подтвердила она обернувшись снова лицом к Григорию. — Не буду голословной, но она не выглядит человеком у кого была счастливая личная жизнь.

— Мадемуазель!... — обратилась к Натин держательница салона оторвавшись от книг. Синхронно с нею все обступившие её суфражистки повернулись в ту же сторону.

— Не могли бы вы быть так любезны пояснить... Вы обратились к месье Румате как-то странно... И он обратился к вам... Надеюсь это было не ругательство? Эти "доно", "сама"...

— Нет, мадам, это не ругательства! Это всего лишь титулование на другом, не французском, языке. На языке страны Ниппон.

— То есть, вы хотите сказать, что обратились к месье Румате по титулу? И он к вам также?

— Разумеется! Если, мы обращаемся к кому-то по титулу, то и они тоже обязаны сделать также.

— Извините! Извините, хэиме сама! — коряво произнесла держательница салона, — но мы не знали, что вас следует величать! И как величать!

— Ничего страшного. — Отмахнулась Натин. — Это уже чисто между нами... хм... такие правила. А вам мы дозволяем обращаться без титулований.

— Вы делаете нам честь! — со страхом и приседаниями начала было держательница, но была прервана Натин.

— Разумеется. И выкиньте это из головы. Мы развлекаемся!

Многозначительно помахав в воздухе сложенным веером, Натин оборвала разговор и удалилась. Вслед за ней, коротко поклонившись, удалился и Григорий.

* * *

**

Григорий, пойдя на раскрытие инкогнито, рисковал. Но всё равно ему не давала покоя, пришедшая мысль. А пришла она после изучения подсунутых братцем текстов. Про Парагвай.

Читаны те тексты были давно, но вот мысли, насчёт них, появились лишь недавно. Уже в Париже.

Ведь реально — Парагвай был первой серьёзной попыткой создать некое подобие социализма. И что эту попытку, "цивилизованные страны" утопили в крови, слишком было похоже на то, что попытались сделать позже — в России начала двадцатого века.

Мысль была тривиальной: Если там это было, то сохранилась и память. А пока есть память "о тех временах", есть и люди, мечтающие вернуть благостные времена.

Ну и ещё одну мысль нежданно подкинул братец, принявшись вслух размышлять о Англо-Бурской войне.

— ...Нужно что-то такое сделать, чтобы силы наших антагонистов были распылены... Распылены на как можно больше целей. Чтобы они метались как дворовый пёс между драконящими его мальчишками. Чтобы они не знали, за что в первую очередь хвататься, с кем воевать во вторую и так далее. И если появятся несколько стран откровенно выпавших из их системы, на которых невозможно паразитировать... Тут благо! Ведь они ослабеют. Пусть ненамного. Но ослабеют. И эта их слабость отольётся в нашу силу.

Идея с бурами была озвучена прямолинейно: если англичане потеряют бурские рудники, если их вышибут с юга Африки, то Английская империя начнёт рушиться и этого обрушения хватит очень надолго. Одни будут рвать колонии, другие — стараться сохранить империю, так как на ней хорошо жиреть. Так что "развлекухи" хватит всем и надолго. Но эта "развлекуха" отвлечёт внимание, силы и средства.

Потому у Григория и возникла шальная мысль вида: "А что если?!!".