От ненависти до любви ( старая версия )

Ири, сдавшись уговорам Лана, блистал на великосветском приёме в свою честь, скромно принимая сыпавшиеся на него поздравления, и старался не замечать того, что он уже не принадлежит себе. Желая обрести свободу, он сам загнал себя в ловушку, и теперь не видел из неё выхода.

"В конце концов, — думал Ири, неуверенно разглядывая в зеркале, своё великолепное отражение, — может, из меня получится и не самый худший министр. Если только удастся удержаться на плаву и справиться с нападками Рандо".

Но его ставки, оказались не такими уж и плохими, как они предполагали в начале. Король лично знал отца Ири, и характеризовал его с высокой моральной стороны. Да и сам Ири Ар, произвёл на него благоприятное впечатление. Он был доволен выбором Лана, о чём, во всеуслышание, заявил на балу, сообщив, что идея двух кабинетов не кажется ему плохой по той причине, что одна голова хорошо, а две — всё же лучше. Ибо мнения, всегда должны быть различными, чтобы он, — истинный монарх, пекущийся о благе государства, — мог по крупицам выбрать из возможных плевел зёрна истины. Королю рукоплескали, и король был доволен.

На этом приёме не было Грандина, зато был Рандо.

Поравнявшись с юношей, когда он остался один, Рандо небрежно осведомился о его самочувствии, и высказал пожелание, что Ири должен заботиться о своём здоровье, да и вообще — беречь себя. Было бы обидно, потерять столь прекрасного молодого человека из-за того, что он относится к себе с небрежением.

Ири вскинул на министра грустные синие глаза, и тот на мгновение смутился, осознав, что этот хрупкий, светловолосый мальчик импонирует ему, но тут же загнал эту мысль обратно. Этот мальчик обладал властью над людьми. И поэтому он был опасен. Но, уже собираясь уходить, всё же поддался секундному порыву, сообщив внезапное:

— Юноша, пока ещё не поздно, проявите здравомыслие и бегите. Вы ведь попросту не понимаете, что вас здесь скоро съедят. Как пирог, который осталось только засунуть в печь.

Этот разговор, как и многие другие, вызвал в душе Ири неприятный осадок. И в академию он возвращался в самом скверном состоянии духа. С его назначением, в итоге, не было ничего решено. По какой-то причине, — а скорее всего, здесь не обошлось без происков Рандо, — король уехал, не подписав бумаги на его назначение. Впрочем, нельзя было сказать, что Ири сильно огорчил этот факт.

К тому же, министр Лан начинал вести себя всё более и более странно. Например, он приказал выделить для сопровождения юноши целый отряд конных гвардейцев, как будто всерьёз опасался за его жизнь. И въезжая в город, Ири еле сумел убедить капитана королевской стражи, что с ним всё будет в порядке. Представив, какой переполох вызовет его появление в подобном окружении, юноша скривился. Дав себе клятву на будущее — суметь выбить для себя, некоторое, личное пространство независимости.

Алес и Иль, встречали его с распростёртыми объятиями. Болтали без умолку, стараясь скрыть неловкость и какую-то недосказанность.

Впрочем, причину недосказанности, Ири выявил быстро. Войдя в класс, он увидел Мистраля на своём обычном месте. Ледяной принц поднял голову и чуть заметно усмехнулся, встретившись глазами с Ири.

Юноша побледнел, и ощутил, как у него подгибаются колени.

Мистраль выглядел как никогда великолепно. Но, сумев взять себя в руки, Ири гордо и с независимым видом, прошествовал на своё место. Глаза Грандина прожигали его насквозь, а боль вернулась с новой силой. Оказывается, за всё это время она так никуда не ушла. Просто свернулась гадючьим клубком, ожидая подходящего часа, чтобы снова поднять свою, болезненно жалящую, голову.

Наверное, он бы очень удивился, узнав, что точно такие же чувства испытывает сейчас Мистраль.

А со стороны, всё это выглядело так, словно пережив внезапную, одержимую любовь своих принцев, академия вернулась к прежнему существованию.

Мистраль изводил Ири Ара... Ири Ар ненавидел Мистраля.

Их обоюдная ненависть и презрение друг к другу, вновь кипели в воздухе, каждый раз накаляя его до такого предела, что выносить это, было практически невозможно. Невозможно, — потому что каждый, кто видел это, с ужасом понимал: что от прежнего — надменного и ледяного Мистраля — осталась лишь болезненная, подтаявшая снежинка, которая безрассудно налетала, — на почти погасший уголёк человека, некогда бывшего Ири Аром; и каждая их встреча, каждое соприкосновение — неумолимо и обречённо — вело обоих к гибели.

И теперь, почти накануне выпускного вечера, Мессир Гренеж не находил себе места, пребывая в весьма подавленном расположении духа. Впервые в жизни, он абсолютно не знал что предпринять.

Попытка сблизить юношей, привела к тому, что между ними вспыхнула ещё большая ненависть, хотя понять её причины, казалось почти невозможно.

Если эти люди встанут во главе страны — случится катастрофа. И этого было не избежать. Ослеплённые своей войной, они так свято ненавидели друг друга, что готовы были даже страну — представить всего лишь полем битвы для сведения своих счётов.

Всё что произносил Мистраль — немедленно опровергалось Ири Аром, все, что предлагал Ири Ар — безжалостно высмеивалось Мистралем. И когда, всегда блиставший на уроках Мистраль, пропускал занятия, учителя вздыхали с облегчением. По той причине, что твердо знали: в отсутствие одного из учеников урок пройдёт спокойно.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ненавижу тебя...ненавижу тебя, Ири Ар... Как же сильно я ненавижу тебя...

Каждый день, каждый час, каждую свободную минуту, Мистраль повторял эти слова — как молитву, как заклинание. Ради того, чтобы продержаться, ради того, чтобы не быть сломленным, не проиграть...

Не проиграть — этому мерзкому, золотоволосому ублюдку; этой маленькой, развратной шлюхе... которую он ненавидел... и желал... так отчаянно, что сводило скулы. Он не мог погасить это пламя внутри себя, и это пламя, — даже не пламя — пожар — разжёг в нём Ири Ар. Воспоминания о проведённых вместе ночах стали наваждением. Он жаждал его... И каждый день, просыпаясь и засыпая, повторял лишь одно:

Ненавижу тебя, Ири Ар...

Точно так же, как Ири Ар — закрывая глаза, и, как наваждение, видя перед собой загадочный, мерзко ухмыляющийся лик Мистраля — плакал и, глотая слезы, повторял вновь и вновь, исступлённо избивая подушку кулаками:

Ненавижу тебя, Мистраль! Ненавижу...

И лишь во снах, там, где не было обыденной, суровой реальности... Они бежали друг к другу. Ломая ноги, сбивая пальцы в кровь; встречались, на обледеневшем снегу равнины зыбкой надежды, которая была изрезана шипами отчаяния и боли. Они бежали навстречу друг другу; рвались, неистово выкрикивая имя своей любви... И, встречаясь лишь на краткий миг, — просыпались, с бешено бьющимися сердцами... Умирая душой, агонизируя каждую секунду, — от невозможности быть вместе... И повторяли — заученное и хриплое — в окружающую их пустоту:

— Ненавижу тебя, Грандин Мистраль...

— Ненавижу тебя, Ири Ар...

Мистраль брёл по улице, не видя и не замечая ничего вокруг. Словно пьяный или слепой; спотыкаясь, и, временами, откровенно натыкаясь на стены и столбы.

Ледяной город, ледяной мир... ледяная равнина, где-то там, в безысходности осознания... на противоположном краю которой — стоял Ири Ар...

А в небе светило солнышко и гомонили птицы. И танцевала голубеющей высью весна. Деревья утопали в яблоневом и вишнёвом цвету, а упоительный аромат сирени, и рано распустившегося жасмина, кружил голову.

Люди смеялись и пели. Готовились к праздникам лета.

А в его мире было жутко и черно. Настолько черно, что он уже привык к этой черноте, почти не замечая её; как человек, долго находившийся в сумерках, способен ориентироваться в потёмках почти так же, как и днём.

А сумерки пришли навевая вечернюю прохладу.

Мистраль не заметил наступления темноты. Как он мог заметить её, если она постоянно, — каждый день, каждую секунду, — жила в его душе.

Болезненная, черная темнота...

А потом ...

Что-то толкнуло его изнутри. И он замер, внезапно увидев, что там, на краю противоположной улицы, так же неестественно замерев и распахнув глаза, стоит Ири Ар...

Шаг!!!... Всего лишь шаг!!!! ...Как трудно его сделать... Шаг!!!...

— Иди же, Мистраль! Иди, демоны тебя раздери!!

- Заставь себя двигаться, Ири Ар!!... Заставь себя...

Шаг!!...Ещё один шаг...

— Иди!!! Иди же, чёрт тебя побрал, Мистраль! Не дай этому ублюдку понять — что, с тобой происходит. Не дай ему снова посмеяться над тобой. Иди, Мистраль. Не стой столбом. Заставь себя двигаться...

Шаг...

Шаг...

Нужно сделать его, и не свернуть, не уйти с дороги, а именно пройти мимо, — с гордым, независимым видом полнейшего безразличия на лице, потому что первый, кто свернёт, — сдастся и окажется проигравшим...

Шаг ...

Шаг — почти бессознательный, тяжёлый, лишённый всяких мыслей... Ведь все усилия, сейчас, направлены на то, чтобы не упасть; сосредоточены в ногах — заставляя их подниматься и опускаться.

Деревянные, механические солдатики. Сломанные, разбитые кукольные сердечки...

— Шаг... Ещё шаг. Иди, Ири Ар.

— Шаг... Не позволяй ему понять, Мистраль. Не дай ему увидеть себя сломленным.

И агония...

Кровавая, кричащая агония, — состоящая из одной только боли и бешеного, барабанного пульса в ушах, — когда они соединились на секунду, почти соприкоснувшись расстоянием в три метра...

Не кивнув, проигнорировав...

Расстояние три метра... — рвущее нити души, выдирающее куски — по живому... с мясом...

Пройти... Пройти мимо...

И идти, не оборачиваясь, с каменной, напряжённой спиной...

Чтобы в конце — почти сорваться на бег, стремясь оказаться как можно дальше, для того, чтобы там, — в грязном заплёванном переулке, — позволить себе издать

Исступлённый крик.

Судорожное рыдание.

Стон.

Всхлип.

И заплакать, прислонившись спиной к стене.

Упасть на колени.

Рвать на себе волосы.

И кричать — безмолвно, немо, исступлённо...

Кричать.

Кричать от боли...

ИМЯ СВОЕЙ ЛЮБВИ...

— Ири Ар, — голос холодный, лишённый всяческих эмоций, и робкое, испуганное:

— Да. Это я...

А затем — звук вынимаемой из ножен стали, испуганный вскрик и удары... Сталь о сталь ...

Мистраль не знал, как он услышал это... Что, заставило его сорваться с места, взлететь, поднимаясь с испачканных колен, рвануть туда...

Туда, где билось сердце... где жила его душа... где была вся жизнь...

Ири Ар...

Разве можно ошибиться...

Ири Ар, выхватив из ножен шпагу, яростно и отчаянно, — но в то же время, как-то надломлено, обречённо, — отбивался от наседавших на него трёх противников, в масках и плащах... Не самых умелых противников.

Но сейчас, был численный перевес и собственное непонимание Ара: — а ради чего он, собственно, сражается за свою жизнь, в то время как всё так легко и просто...

Стоит лишь опустить клинок... И боль закончится... Навсегда.

Любовь моя... любовь моя...

Мистраль словно видел, читал его мысли.

С яростным, неистовым рычанием, он обрушился на нападающих со спины. Круша их... разрывая, кромсая на части. Орудуя шпагой — не как изящный фехтовальщик, а как мясник... Желая смять, убить, уничтожить... Их — посмевших коснуться его святыни, посмевших угрожать жизни его божества, посмевших причинить ему боль.

Забыв о всяческой попытке покушения, и даже о том, что Ири, абсолютно беззащитный, стоит, прижавшись к стене, а шпага его отброшена в пыль, нападающие бросились бежать, но с приходом Мистраля — это стало невозможно.

Как неистовый, страшный демон, с жутким, перекошенным лицом, казавшимся нечеловеческим из-за своей совершенной, сейчас напоминающей безумную маску, красоты. Мистраль буквально размазался в воздухе, нападая и наседая сразу со всех сторон. Не давая своим противникам ни единого, призрачного шанса. Беспощадно кромсая эти маски и плащи, словно пытаясь убийством утолить свою ненасытную страсть.

Ири, уронив голову, обессилено прислонился к стене, не понимая — что происходит, и почему... почему... почему... Мистраль...

Секунда.

И они смотрят друг на друга, желая лишь одного — прикосновения; понимая — что желают, и стыдясь своих чувств.

— Ты в порядке? Они не успели ничего с тобой сделать?

Господи, когда у Мистраля стал такой неуверенный, дрожащий голос... Это не может быть Мистраль. Этот жалкий трясущийся человек... Это не может быть... ОН

Слова, мысли, чувства — всё исчезло; закружилось, сметённое обрушившимся на него неистовым вихрем рук, губ, прикосновений...

— Ири... — почти мучительный стон.

— Ран... — ответное, похожее на судорожный всхлип.

Слиться — исступлённо, отчаянно — в единое целое, не замечая валяющихся рядом мёртвых тел, не замечая запаха помойки, не замечая ничего вокруг...

Не отпускать

Ни на секунду.

Не дышать.

Умереть

Никогда не просыпаться.

Потому что.

Всё это сейчас исчезнет...

Карета, незнакомая карета... да какая, собственно, разница

Где... Что... Когда... Как...

Всё смешалось в одно жадное неистовое

Дыхание

Прикосновение.

Боль.

Любовь

Страсть,

Страх

Не отпускать

Не разжимать рук.

Ни на мгновение.

Стремясь стать ближе...

Ещё ближе...

Сорвать кожу.

Которая не даёт

Соединиться.

И биться судорожной, непрекращающейся агонией скорченных, распластанных на кровати тел.

Когда и как они оказались в доме Мистраля?

Когда они успели... Как...

Не разъединяя объятий ни на секунду.

Не отрывая губ.

Слова... Боль... Осознание?

Пусть всё будет потом, но не сейчас. Сейчас всё это неважно. Сейчас нет сил, отказаться от самих себя; нет сил, чтобы бороться; не сил, чтобы уйти.

Пылать, в огне боли и наслаждения, чувствуя, что Грандин почти вбивает его в кровать; трахает безжалостно, безо всякой нежности, с рычанием, — жёстко и неумолимо; и свои собственные крики и ругательства требующие:

Ещё... Ещё... Сильнее... Да...

Задохнуться...

Умереть...

Осознать эту блаженную смерть...

Умереть, и родиться вновь, ощущая единение — полное, безоговорочное, мистическое...

МЫ С ТОБОЮ СОЗДАНЫ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА...

И снова смерть осознания, — оттого, что это не может быть навсегда, что через несколько минут, — как только они смогут внятно говорить, — это всё будет безжалостно растоптано и уничтожено ими двумя.