Гамлет Шекспира - полный перевод

Гамлет приветствует могильщика архаичной формой слова сэр — "sirrah" (сирра). Во времена Шекспира оно, в основном, уже использовалось в ироническом, или даже издевательском ключе. Никаких предпосылок к такому поведению у Гамлета нет, если только он не стал свидетелем того, как могильщик вывел свое дворянство от Адама. В таком случае древнее обращение становится оправданным при приветствии "дворянина" с такой древней родословной. За неимением в русском понятной замены архаичному "сирра", — я перевел обращение Гамлета как "первородный сэр".

Гамлет спрашивает, — чья это могила? Могильщик каламбурит, что его (ведь он ее создает). В оригинале Гамлет говорит ему на это: "I think it be thine, indeed; for thou liest in't" (Я думаю, это действительно твоя; ведь ты лежишь в ней). "Lie" в английском это и "лгать" и "лежать", чем Шекспир неоднократно пользовался для каламбуров. Таким образом фразу можно трактовать и как (Я думаю, это действительно твоя; ведь ты лжешь в ней). Это скорее всего отсылка к устойчивому поверию, что грешники (в том числе и лжецы) не воскреснут после второго пришествия — и останутся лежать в могилах. (Хотя официально христианские церкви считают, что воскреснут для страшного суда все, но обычные люди часто не в курсе, что там думает высокое начальство, и верят по-своему). Таким образом Гамлет в одной строке смог сказать Могильщику ("Это твоя могила, потому что ты в ней" и "ты будешь лежать в могиле вечно, потому что ты лгун"). Могильщик радуется, что нашел собеседника более остроумного, чем его коллега, и дальше они с Гамлетом некоторое время каламбурят, обыгрывая тему, что совершенно невозможно точно перевести на русский. Я постарался придать словам Гамлета смысл, используя максимально близкое совмещение двух смыслов в словах русских "ложложь", которые хоть и не пишутся, но хотя бы слышатся почти идентично.

В оригинале Гамлет говорит "This is I — Hamlet the Dane" (Это я, — Гамлет-ДатчанинГамлет-Дания"). В то время, — и Шекспир неоднократно это использует, — король считался единым со своим государством и землей. (Эхо еще языческих представлений о священстве князей, на которые наложилась новая итерация той же идеи от христианства). Называя себя так, Гамлет фактически публично объявил себя королем.

Фраза, которую традиционно приписывают как обращение к Лаэрту. Но непонятен контекст. Если Гамлет говорит Лаэрту "что он всегда его любил", это еще ладно. В то время слова "любовь" и иногда даже "любимый" часть использовались для обозначения дружбы и сердечной привязанности. (Хотя в других местах Гамлет демонстрирует к Лаэрту уважение, но не какое-то большее фантастическое чувство). Но Гамлет еще и спрашивает "по какой причине ты меня используешь так?". Можно конечно натягивать, что Лаэрт сейчас пытался использовать Гамлета как грушу для битья... Но возможно, где-то в стороне от всех стоит невидимый всеми, кроме Гамлета — призрак Отца. И на могиле любимой девушки, чья смерть стала опосредованным следствием мести, на которую Гамлета толкнул призрак — Гамлет говорит, мол "я всегда тебя любил, но почему ты использовал меня с такими последствиями?". Почти христианское — Отче!.. Пронеси чашу сию мимо меня"(С). В таком виде, это может быть куда более сильная сцена

Жемчуг в то время считался хорошим лекарственным средством, кроме прочего — и от психических расстройств. Считалось, что он служит хорошим успокаивающим средством, даже если его просто носить. Клавдий же, на вид, жертвует огромной жемчужиной безвозвратно, чтобы утишить известную уже всем психическую болезнь Гамлета; — показной акт любви. На деле он, как мы уже знаем, забрасывает в кубок не жемчуг, а яд. Несколько наивно делать это у всех на виду, и думать что никто не свяжет "бросает что-то в кубок", и "кто пил из того кубка — помер". Но это театральная условность, которая еще больше вводила тогдашних зрителей в напряжение.

Есть очень красивая версия, что Гертруда пьет яд сознательно, чтобы спасти Гамлета. Мать жертвует собой ради сына. Увы, эта версия не имеет никакого отношения к известному нам тексту Шекспира. Во-первых, — после того как Гертруда пьет, следует реплика Гамлета, в которой он говорит "Спасибо мадам, но мне нужно продолжать бой" — то есть очевидно, что Гертруда предложила выпить из отравленного кубка и Гамлету, не зная, что там яд. Во-вторых — если ты хочешь спасти кого-то от отравы в кубке — так нужно осушить кубок полностью; чего Гертруда не сделала, хоть время у нее и было. У Шекспира же по сюжету в кубке у Гертруды остается еще столько вина, что хватит потом отравить Клавдия, и даже Горацио считает, что сможет догнаться. Версия самопожертвования Гертруды может сделать трагедию еще более интересной. Но интерпретаторам нужно четко понимать, — что это уже их замысел, а не Шекспира.

В наше время некоторые не совсем верно понимают термин "фехтование", исключительно как науку работы клинком. Это результата того, что фехтование давно стало оторванным от реалий благородным спортом. Но само слово "фехтование" происходит от немецкого "фехт" и родственного ему английского "файт" — (драка). Фехтование, это наука драки для победы. Поэтому в него входили и удары любыми частями тела, и захваты, и борцовские приемы, вроде бросков и удушений. Конечно не вполне в духе дружеского спорта, когда Гамлет с Лаэртом сцепились, уронив клинки. Но формально они не нарушили даже этикет поединка. Ибо запрещения на какие-то действия должны быть оговорены до начала. Поэтому, когда Клавдий крикнул, чтобы их расцепили, никто не полез. Тем более... что лезть к двум вооруженным и разозленным высокородным профессионалам, — вообще чревато.

По нынешним временам реакция Горацио несколько мелодраматична. Особенно, для такого рационального малого. Скорбь о друге — есть скорбь, но вот прямо тут же выпить яду?.. Но не забывайте, что театральная постановка того времени, — это немного "мексиканский сериал", — страсти должны быть явлены ярко, чтоб никто не ушел обиженным. Кроме того, сама пьеса оканчивается тем, что Горацио будет рассказывать эту историю, чтоб сохранить ее для людей. По сути он в эпилоге говорит пролог. Так, история Гамлета сворачивается в кольцо. Можно представить, что Горацио рассказывает эту историю уже не первый раз, много времени спустя, когда рядом нет свидетелей финальной дуэли в зале, и некому его поправить. И вот, немного подогретый пивом, Горацио рассказывает, — как и положено — чуть более ярко, чем было. В конце концов — что есть реальность, как не заготовка для хорошего рассказа?