Зерно А

Глава 29

Чак-Чак казался чем-то инородным за рулем машины моего брата. Не прекращая зубоскалить, точно сегодня счастливейший день в его жизни, он тяжело ввинтился на водительское сиденье. Я почувствовала, как просело под его тушей авто, но промолчала об этом обстоятельстве. Именно для таких, как Чак-Чак, и существуют джипы. В легковушках чак-чаки мира сего, что съевшая волшебный пирожок и увеличившаяся до громадных размеров Алиса в домике Белого Кролика.

— Вернешь оружие? — спросила я.

— Потом, — Чак-Чак завел двигатель. В гнезде зажигания маятником раскачивался серебряный брелок — мой подарок брату. Сердце екнуло.

— Чак-Чак — твое настоящее имя?

— Мне платят не за болтовню. Помнишь такое?

Чак-Чак хмыкнул, мол, а вот и я уел тебя.

— И все-таки, мне интересно.

Громила стрельнул в меня лукавым взглядом:

— Кличка. Как понимаешь, она возникла не на пустом месте. Знаешь, что такое чак-чак?

— Восточная сладость?

— А знаешь, как она выглядит? Кучка палочек из теста, залитых горячим сиропом. Так вот, Палисси, это именно то, что остается от человека, который разозлил меня — кучка косточек, залитых...

— Я поняла, — перебила я и готова была поспорить, что чувствую, как краска сползает с моего лица.

Глядя на Чак-Чака, я вдруг поняла вот что: если понадобится, я прикончу его. Откуда такая уверенность у девушки с талией, которую такой шкаф, как Чак-Чак, может обхватить ладонями? Я вспомнила залитое кровью лицо брата, почувствовала, как напрягается мое тело, и поняла, откуда. Пусть он хоть самый кровожадный мерзавец во всем Пороге — если в том будет надобность, я порешу его.

Чак-Чак знал, куда ехать. По пути он заехал в пиццерию и уже через считанные минуты (обслуживание в Кварталах бьет по всем статьям обслуживание на Левом берегу) плюхнулся обратно за руль. Он подмигнул мне, уничтожая мощными челюстями кусмяру пиццы и, как неисправный пылесос, шумно втягивая сквозь трубочку 'Ам-Незию'.

Хотя всю дорогу Чак-Чак непрерывно жевал, он ни разу не подавился. Этот мордоворот был подкован не только в вопросах ломания рук и ног, но и в том, как пожрать на рабочем месте. Кожаный руль, квадратная физиономия, — все лоснилось от жира, тоже своеобразный предновогодний блеск.

Авто затормозило у обочины. Там, где запарковался Чак-Чак, стоянка запрещена, да только бедный тот служитель закона, который укажет на это Чак-Чаку. Держу пари, у лысого детины были все необходимые связи, и он мог не волноваться, к примеру, за поворот в неположенном месте, или за проезд на красный свет. Блат, господа.

Я вышла из машины. Толстым, как сарделька, пальцем Чак-Чак указал на огороженный двухметровым забором дом и ухмыльнулся так, что у меня мурашки пробежали по коже.

— Нам туда, — пробасил он.

Приятно знать, что Деревские живут безбедно. Я позволила им насладиться последними мгновениями этой жизни, докуривая сигарету до фильтра.

Потушив окурок о глаз мраморного ангела, присобаченного возле калитки, я утопила кнопку звонка.

В динамике раздался щелчок, знакомый голос произнес:

— Слушаю.

Я взяла из рук Чак-Чака коробку, из которой он как раз достал последний кусок пиццы. На коробке был запечатлен агрессивного вида мужлан, с бронзовым загаром и богатырскими ручищами — механический Николай собственной персоной. Повар на вывеске пиццерии 'Вояж' не шел ни в какое сравнение с этим диким буйволом.

— Доставка пиццы 'Механический Николай', — сказала я.

Динамик заскрипел, на мгновение воцарилась тишина.

— Я не заказывал пиццу.

— Боюсь, мы немного иного мнения на этот счет.

— Вы, ребятки, должен вам сказать, наглеете не по дням, а по часам!

— Послушайте, уважаемый: у меня в руках горячая пицца, и она ждет, когда за нее заплатят.

На 'уважаемом' меня перекоробило.

— Ладно, черт с вами. Открыто.

Не черт, а Чак-Чак.

— Ловко, — хищно осклабился громила, выставляя напоказ зубы с застрявшей между ними петрушкой. Или чем бы ни была та зеленая ерунда.

Я толкнула калитку.

Совершено прелестный дворик, с газоном, беседкой и посаженной среди фруктовых деревьев маленькой сосной. Единственное, что выпадало из ансамбля, — псевдоразумный декор, сверкающий любопытными глазенками.

Я поднялась на крыльцо и остановилась перед дверью. Чак-Чак негодующе сопел за моей спиной, не зная, куда пристроить жирные клешни; держал их подальше от дорогого пиджака. Сразу видно, кому плевать на участь тех, кто живет в этом доме. Да разве может быть иначе в случае с тем, кто за двадцать минут проталкивает по пищеводу почти килограммовую пиццу, запивая все мегасладкой 'Ам-Незией'?

Шаги. Звякнул замок. Дверь распахнулась. На пороге, в сиреневом свитере из тончайшей шерсти, легких бежевых брюках, тапочках с логотипом известного бренда, и с выражением на лице 'мне под нос подсунули навоз' стоял Лев Деревский. Я видела, как вытягивается его лицо, выпучиваются глаза, распяливается рот, как он делает маленький шаркающий шажок назад.

— Что вы здесь делаете? — выдохнул он. Казалось, Лев вот-вот свалится в беспамятстве. Он стал белым, как полотно, на левом виске забилась жилка. Мне доставляло несказанное удовольствие подмечать все это.

— Разношу пиццу, — я улыбнулась. — Можете не давать мне на чай, я не обижусь. Но вообще, должна вам сказать, безработица — страшная штука.

Лев попытался захлопнуть дверь. Именно что попытался.

Чак-Чак уперся ручищей в дверь, мышцы под его пиджаком вспухли.

— Здрасьте, — осклабился качок и прищелкнул языком.

Лев метнулся в сторону, но Чак-Чак впился жирной лапищей в горловину его свитера.

— З-здравствуйте, — прохрипел Лев, выпучивая глаза.

Чак-Чак кивнул, мол, так намного лучше, и разжал пятерню. Подойдя к окну, он вытер руки о штору из деликатного текстиля. Пистолеты он оставил в машине, впрочем, это отнюдь не способствовало смягчению его образа ходячей угрозы. Лев, должно быть, не на шутку испугался, решила я, наблюдая за тем, как он приваливается к стене, дыша часто и неглубоко. Его лицо теперь идеально сочеталось с платиновыми волосами. Еще бы не испугаться такого, как Чак-Чак!

— Вы знаете, что мне нужно, — закрывая входную дверь, сказала я. — Обсудим это за чашечкой кофе?

— Если вы немедленно не уберетесь, то я... — Лев проглотил окончание фразы, нервно зыркнув на Чак-Чака. Тот в свою очередь прошел языком по верхним зубам и сыто срыгнул.

— Не ерепеньтесь, Лев. То вы — что? Позвоните в милицию? Интересно, а что будет, если я попрошу этого молодого человека переговорить с вами с глазу на глаз? Держу пари, камера пыток покажется вам релаксирующим местом отдыха, уважаемый Лев Как-Вас-Там. Так что прекратите грубить.

Я обнаружила в себе доселе неизведанный закоулок, битком набитый угрозами или, если следовать Разговорнику Александра Кудрявцева, 'дружественными посылами'.

Я бросила коробку из-под пиццы на столик для корреспонденции. В доме было тихо; я нехотя перевела взгляд с лестницы, ведущей на второй этаж, на Деревского. Умей сосредотачиваться — гласит одно из моих правил. И я сосредоточилась.

— Пожалуйста...

— Я тут подумал, а не завалить ли тебе, дружок, пасть, — Чак-Чак ткнул в нос Льва пальцем.

— Мне вот что покоя не дает, — проговорила я вдумчиво, — сколько Громов предложил вам? Сколько стоило дело всей моей жизни? Ладно, можете не отвечать — Громов ответит.

— Отпусти меня, ты... ты... — Лев подбирал оскорбление, однако что бы он ни подобрал, оно аукнется ему с лихвой, — животное!

— Не стоило этого говорить. — Я покачала головой. Не хотела бы я сейчас оказаться на месте Льва.

Сиреневый дизайнерский свитер Льва оказался в кулаках Чак-Чака. Громила пару раз встряхнул блондина, да так, что у того стукнули зубы. Белобрысая голова болталась на плечах, будто тряпичная, пришитая на тяп ляп и готовая в любую секунду оторваться и откатиться под вышеупомянутый столик для корреспонденции.

— Да я проглочу тебя и не поперхнусь, — прорычал Чак-Чак в побелевшее лицо мужчины, — червяк, — почти ласково добавил он.

— Где Арина?

— Вы не понимаете!..

— Нет, это вы не понимаете! Вы подставили меня. На кону 'Темная сторона', моя практика, моя репутация. У меня выдалось не самое фееричное утро, так что советую быть чуть более сговорчивым.

— Постой, Палисси, я еще не закончил, — сказал Чак-Чак и, одной рукой прижав Льва к стене, второй схватил его за мизинец. — Слушай сюда, конь: если ты будешь продолжать препираться, я сделаю твою руку похожей на ершик для чистки унитазов. Чтобы собрать потом твою руку, косточка к косточке, и вновь научиться подтирать ею свой вонючий зад, тебе потребуются месяцы операций и реабилитации. Я знаю, о чем говорю. У меня в этих делах впечатляющее реноме.

— Где Арина? — повторила я.

— В спальне, — выдохнул Лев, — наверху.

Я шутливо отдала ему честь.

На его лбу и над верхней губой выступили капельки пота; он с ужасом смотрел на свой мизинец, обернутый ладонью Чак-Чака, словно сосиска в тесте. Сговорчивый тип. Такие, когда их прижмут, продадут друзей и мать родную, только бы их не трогали. Хотя... можете осуждать меня, но я могу понять Льва: когда рядом ошиваются такие, как Чак-Чак, вы сделаете все, лишь бы увеличить дистанцию между вами.

Я поднялась по лестнице. Ладони вспотели, и я вытерла их о штанины.

— Чак-Чак, — позвала я, остановившись на верхней ступеньке, — отпусти его. Мы же в гостях.

В ответ послышалось рычание, словно я только что отобрала у голодного пса кость. Кто был костью, а кто — псом, вероятно, и так очевидно.

В коридор второго этажа свет проникал сквозь завешенные тончайшей тюлю французские окна. Прекрасное зимнее утро! Я притормозила у одного из окон и смахнула облако тюли; отсюда открывался великолепный вид на ухоженный садик. Слишком живописно и умиротворенно, чтобы быть правдой. От прикосновения тюли чесались руки.

Приоткрыта единственная дверь в конце коридора.

Я оказала в роскошно меблированной спальне.

На кровати, расчесывая длинные и блестящие, как шелк, волосы, сидела Арина Деревская. Она посмотрела на меня, в руке — расческа, на лице — нечитаемое выражение. Казалось, ее не обеспокоило мое появление.

— Отличный спектакль, — похвалила я, голос прозвучал резко и сипло. Я вдруг поняла, что рядом с Ариной кажусь самой себе... грубой и неотесанной, что ли. Есть такой тип женщин, рядом с которыми ваша самооценка оказывается в минусе. Не менее резким и сиплым голосом я добавила: — Из вас бы получилась великолепная актриса.

— В самом деле? — Женщина отложила расческу.

— Чего?

— Маргарита, вы в самом деле считаете, что то был спектакль?

— Дерьмо. Ладно, раз уж вы так хотите, давайте разберем пластилиновый домик по кирпичикам. Итак, объясняю: поскольку с вами все тип-топ, соответственно, злые языки, утверждающие, что вы спятили, лгут, то да — я, черт побери, действительно считаю, что то был спектакль.

Арина с любопытством смотрела на меня. В последнее время люди (и не совсем люди) только и делают, что смотрят на меня с любопытством, будто я преподношу им ну дико интересную информацию. А я ведь даже не умею красиво говорить. Не говоря уже о том, чтобы написать.

— Я думала, вы сообразительней, Маргарита.

О, да, я просто млею, когда люди говорят подобное. Сжав руки в кулаки, сквозь туман злости я вымучила улыбку:

— Что поделать, дурная моя голова. Собирайтесь, Арина, вы поедете со мной.

Черноволосая рассмеялась. У нее был чудесный звонкий смех. Я вспомнила собственный хрипловатый смех и поморщилась. Многие говорят, что у меня женственный смех. Лгут, разумеется. В этой так называемой 'женственности' виновата пачка сигарет раз в два дня. Арина же, бьюсь об заклад, не курила.

Передо мной сидела дьявольски привлекательная женщина и заливалась переливчатым смехом, словно я только что отмочила неплохую шутку. Или выставила себя на посмешище.

Стиснув зубы, я шагнула к ней. Все еще смеясь, Арина посмотрела на меня. По коже скользнул ветерок, точно чье-то дыхание. Только вот чье? Я замерла как вкопанная. Кроме нас с Ариной в комнате — никого. Или я ошибаюсь? Последние годы я только и делаю, что торчу в комнатах, в которых подобный ветерок в итоге оказывается дыханием ребят из потустороннего мира. Чаще, чем хочется — агрессивно настроенных ребят.

Мне поплохело от одной только мысли, что и на этот раз ветерок может оказаться не таким уж ветерком.

И вот тут-то и стала очевидна неискренность смеха Арины. Так смеются прекрасные злодейки на большом экране. Черт возьми, с досадой подумала я, а ведь сука не так проста, как может показаться на первый взгляд. Я шлепнула ладонью по губам, не позволяя истеричному смешку в пух и прах разнести то, что осталось от моей крутости.

Поправка первая: я тоже была лучшего мнения о своих умственных способностях. Поправка вторая: слово 'спектакль' в ее случае действительно неуместно. Спектакль был по части Льва.

Мысли замигали в голове подобно лампочкам новогодней иллюминации.

Арина — главная в паре Деревских; не Арина сопровождала Льва, а Лев сопровождал Арину на тот злополучный спиритический сеанс. Я вспомнила и прокисшие на глазах сливки, и невнятное бормотание на вызове, и состояние, в котором она покидала 'Темную сторону'. Девочка просто выложилась по полной программе, улавливаете?

Я охнула, когда ветерок окреп и вжался мне в спину, растекаясь между лопаток колючим холодом, стекая за джинсы, вдоль ног, в ботинки. Делишки идут все гаже и гаже.

Комната остывала; дневной свет мерк, как если бы невидимая рука вырвала с фундаментом дом и швырнула в реку, и теперь он величественно, грузно шел на дно. Да только сквозь щели в спальню вливалась не ледяная вода. А приторная концентрированная жуть.

Я была рыбой, пойманной на крючок, совсем как тот карась, которого мы с Владом однажды поймали на хлебный шарик.

Мой 'хлебный шарик', вернее, его половина, сидел передо мной и глумливо улыбался, сверкая жемчужными зубами.

Арина Деревская обладала весьма незаурядными способностями. Не удивительно, что Громов остановил свой выбор на ней. Тот еще мерзавец! Я стиснула зубы. Он прощупывал меня тогда, в 'Темной стороне', когда пришел с предложением выкупить организацию. Разумеется, наперед знал, что я дам ему от ворот поворот. Все это время играл со мной. Все это время я жила с проглоченным крючком.

Громову было недостаточно запятнать мое имя. Он решил запятнать мою душу; проведи я после того спиритического сеанса с Деревскими хоть один вызов, и 'помутилась рассудком' стало бы славным комплиментом в мой адрес. Я представила заголовки газет, вопящие о том, что следующей 'жертвой' Риты Палисси стала... она сама!

Арина отработала каждый нолик в чеке, который вручил ей Громов; натравила на меня некоего мертвого парня с исключительно замораживающим дыханием; вручила ему удочку с крючком, на котором трепыхалась я. А сейчас она хотела помочь ему выловить и разделать меня — не иначе, исполняла роль инструктора по рыбной ловле по эту сторону бытия. Ловко, как сказал бы Чак-Чак.