Кто ты? (главы из романа)

Он окинул взглядом грязноватое сообщество. Общее выражение лиц говорило о том, что такая простая мысль почему-то просто не приходила в головы.

— А сейчас греться будем. Цепочкою и рысцой за мною.

Мешковатый юнак Смил, который давеча горевал об ушедшем лете, вольно или невольно норовил оттеснить Держана от Кирилла, раз за разом наступая на пятки. Княжич чувствительно ущипнул его за выступающий живот и толкнул назад.

— В баньку бы... И поесть... — пробормотал тот невпопад.

— А ты в захоронке своей не слопал ли кого уже втихаря? Вон брюшко-то как выпирает. А ну, признавайся, кто там у тебя? Заяц? Ёж? — Держан опять ухватил толстую складку и потряс.

— Веришь — и ежа бы сожрал, кабы попался, — пробубнил понуро Смил. — Они к зиме-то знаешь, как отъедаются. Все до единого сытенькие такие, поганцы. Жирные...

— Баня ждет уже, — не оборачиваясь, отозвался мастер-наставник. — Будет всякий раз.

Баня и дождалась, и удалась на славу.

— Пройдись-ка от души, — попросил Ратибор, укладываясь на полок.

Кирилл помахал над его спиною дубовым веником, приноравливаясь да примеряясь. Покосился на два белых рубца под левой лопаткой.

— Копьё. За вторым разом — добивали.

'Спиною он видит, что ли?' — подумал Кирилл и спросил невольно:

— А кто добивал?

— Не вижу я спиною — чую. Да и всякий раз туда смотрят. Друг добивал. Добрый друг.

Ратибор умолк, а Кирилл не решился расспрашивать дальше. Ему вдруг стало тяжело на душе. Откуда-то изнутри потянуло муторным холодом.

За трапезой он потыкал ложкой кашу, рассеянно помял в пальцах и положил обратно ломоть хлеба. Отхлебнул молока, невидящими глазами уставился на кружку.

— Ты чего? — спросил Держан.

— Ничего. Ешь давай.

— Мастер-наставник, — спросил Смил с надеждой, — а добавка будет?

Аксак подвигал кожей на лбу:

— Доля каждого — более, чем достаточна, не един год проверялось. Иначе науки в голову не полезут — satur ventur non studit libentur. Добавка и заедки сладкие — только по праздникам да дням воскресным.

Смил вздохнул протяжно и горестно. Кирилл протянул ему плошку с кашей:

— Возьми мою, коль не побрезгуешь — я и не начинал ее. Можно ли, мастер-наставник?

— Ладно уж. Силен ты, братец...

— Я знаю: это червь в ём сидит — здоровенный такой! — убежденно сказал Держан, разводя руки. — И жрет, и жрет, и жрет...

— Заткнись, а? — негромко попросил Кирилл.

Аксак выбил пальцами короткую дробь по краешку стола — все тут же притихли — и проговорил безмятежно:

— После трапезы юнаки Благояр, Держан и Перята отправляются ко брату Адриану в лабораториум. Юнаки Максим, Велимысл, Бус и Голяш — в книжницу ко брату Василиду. Братия дожидаются вас у входа. Прочих сам разведу — по первому разу-то. Трапеза окончена!

Кирилл переступил порог и произнес привычно:

— Юнак Ягдар-Кирилл!

Комната не имела даже малого оконца. На душный запах трав тут же отозвалась полузабытая боль в правом виске, а по сторонам книги на столе задрожали в лад огоньки свечи и медного помянного светоча.

— Здесь ты — Ягдар из рода Вука, — мягко поправил его голос за правым плечом.

Кирилл обернулся — у дверного косяка, сложив руки на груди, стоял невысокий средовек с пшеничными волосами, убранными в две косицы.

— Войди, Ягдар из рода Вука.

— Так я вошел уже.

Средовек покачал головой, повернулся, неслышно притворяя дверь — на подоле длинной двойной рубахи тускло блеснули шитым серебром Знаки Основ. Проговорил с легкой укоризной:

— Это не игры, это — Заветы. А я всего лишь привратник. Понял ли?

Кирилл ничего не понял, однако кивнул.

— Яр — имя мое. До поры, когда Белый Ворон вернется, я буду вести тебя.

— Да, мастер-наставник.

— Мастера-наставники — за дверью этой. Просто Яр. Садись со мною рядом. Ближе.

Он опустил ладонь на книгу:

— И ты свою клади. Правую. Предо мною — светоч, пред тобою — свеча. Гляди на пламя ее. Теперь дыши в полном согласии с моим дыханием. Затвори очи. Не думай ни о чем, постарайся по-прежнему видеть свечу пред собою. Ты — это она. Она — это ты...

— Не выходит, — сказал Кирилл, открывая глаза. — У меня голова болит.

— Я знаю, — подтвердил Яр.

— Наверное, не получится сегодня ничего.

— Что не получится?

Кирилл неопределенно пожал плечами.

— Я веду тебя — мои заботы. Давай-ка почитаем вместе...

Пальцы Яра прошлись по рунному рельефу на верхней корке, откинули ее.

Вязкие клубы серого холода задвигались, начали медленно взбираться выше и выше. Кирилл потер висок, скрывая дрожь в кисти.

'Видана... Видана... Видана...'

Серый туман замер. Дрожь унялась.

— Может, я с собою возьму да сам почитаю? А что неясно будет — спрошу потом.

— Читай, — легко согласился Яр, придвигая книгу.

Кирилл поймал глазами первые попавшиеся строки:

'Войди и тут же помысли: а вход ли это? Поведай слепорожденному стражу: что есть алый цвет и в чем отличие его от лазури?'

Он дернул щекой и скользнул взглядом дальше:

'Второй проречет тебе, что первого нет. Третий — что нет второго. Ты же знай, что нет ни единого из них'.

— Все понятно?

— Прости, Яр.

Ладонь легла на лоб Кирилла, запах трав стал сильнее.

— И ты меня прости, Ягдар из рода Вука, ибо еще раз скажу непонятно и тяжело для тебя. Да, личины небытия могут стать ликами и обрести бытие. В том — печаль...

Глава 20

Улыбка погасла и сошла с лица Виданы. Голубые глаза утеряли привычный прищур.

'Здравствуй, ладушка!' — повторил Кирилл. — 'Ты чего молчишь?'

Голубые глаза расширились, заслоняя собою всё.

'Тебе плохо'.

'Это днем было. Уже прошло. Знаешь, а когда мы сегодня по распадку бежали, я всё тебя по сторонам высматривал. И когда на Дивий Шелом карабкались, и наверху тоже, хоть и знал, что вряд ли примечу. А ты нас видела? Где была?'

'Ягдар, тебе плохо по-прежнему, ничего не прошло. Зачем ты врешь?'

Кирилл попробовал улыбнуться. Не получилось.

'А то не знаешь: просто берегу тебя'.

'Здесь не береги. Здесь — моё. Это прежде Белый Ворон мог меж нами стену выстроить. Тогда он хозяином был. А теперь — нет'.

'Почему?'

'Потому, что я отныне тут хозяйка. Потому, что я... Потому, что раньше тебя во мне как будто вот столечко было — Видана прищурилась и показала на пальцах, — а теперь больше и больше становится. Не говори ничего! Не спрашивай!' — добавила она поспешно, даже сердито.

Кирилл кивнул. На этот раз улыбнуться получилось помимо его воли.

'Ягдар...'

'Да?'

'Ты видишь то, что между нами?'

'Свет лазоревый?'

'Да не свет, а вроде как место... которого вроде как и нет. Ой, я не так сказать хотела. А как надобно — не знаю.Ты тоже чувствуешь, что туда войти можно?'

'А можно?'

'И этого не знаю! — Видана запыхтела сердито. — Говорю же: просто чувствую и всё! Давай попробуем, а?'

Кирилл не успел ответить.

Она вдруг коротко вздохнула, выбросила вперед ладошки, словно раздвигая что-то перед собою, и встала во весь рост совсем-совсем рядом. Где-то между похрапывающей братницей и девичьей спаленкой в доме Ратибора. Где вовсе не было места, где вовсе не было ничего.

'Иди ко мне, Ягдар'.

В этот раз туманный морок не поднимался из стылой глубины медленно и тягуче — он рванулся наверх, муторно выворачивая на пути своем все суставы, обратился в ледяное лезвие и вонзился в правый висок.

Кирилл обхватил голову руками в неслышном стоне.

'Иди ко мне. Иди, не бойся ничего, — сквозь голос Виданы на мгновение прорвалось нечто, похожее на сдавленное рыдание. — Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!'

Кирилл скорчился под одеялом, как младенец в материнской утробе. Стиснув голову еще сильнее, всем естеством своим потянулся на зов.

' Да, да! Вот так! Не бойся — ты один войдешь, больше никто! Ты один, Ягдар, — слышишь меня? Ну же! Давай... Давай... Давай...'

Голова внезапно вспыхнула изнутри радостным светом. Боли и тоски больше не было, словно их и не существовало никогда. Кирилл ощутил, что стоит, держа в своих руках теплые ладошки Виданы. А она улыбалась, морща нос и щурясь.

— Где мы?

Голос его прозвучал неправильно. Он прокашлялся, попробовал еще раз:

— Где мы?

— Где-то. Ну, правда, Ягдар, не всё ли равно, а?

И братница, и девичья спаленка были немыслимо далеко. Или рядом? Кирилл захотел увидеть свою кровать — она тут же и увиделась, будто придвинулась услужливо. Сбитая на сторону простыня, колючее одеяло, под которым никого не было. Его самого.

— И меня — там, у меня — тоже нет! — Видана хихикнула. — Вот, смотри!

— Ага. А что это на тебе: рубаха, что ли? Дивная какая... Нет, вроде, сарафан белый. А теперь голубой, тот самый. А на мне... Что это?.. Послушай, нас — там, у нас — не хватятся, пока мы тут?

Видана запрыгала, не выпуская ладоней из его рук, и засмеялась в голос:

— Не успеют! Я же говорила, что всё и всегда лучше тебя примечаю. Ты на ночничок на моем поставце посмотри. Или на светильники ваши — что видишь?

Кирилл присмотрелся:

— Пламя не колеблется, застыло. Понятно.

Он вдруг согнал улыбку с лица, спросил серьезно:

— Как думаешь: я вернусь — и всё во мне вернется?

Видана опустила лицо и молча кивнула.

— Я не хочу.

— И я не хочу. Только так будет, Ягдар.

* * *

Велко озабоченно помотал головой и положил обратно свой конец бревна:

— Это не пойдет, Жарок.

Его старший напарник перестал горланить про Добрынюшку, который собирался воссесть на красна коня. Залихватски прочистил на сторону нос при помощи большого пальца, потом спросил снисходительно:

— Чего не пойдет?

— А ты погляди, какие капы на нем: это вот — брови хмурые, это — рот кривой в бороде. Мастер Вакора сказывал: такое дерево и рубить-то нельзя, а не то что в работу...

— Ага! Точь-в-точь харя лешакова! Сердитая до чего, ишь ты... Да ладно тебе, хватай — и понесли помаленьку!

Напарник опять подхватил бревно и молодецки заорал про то, с какими речами обратился красный конь к наконец-то воссевшему на него Добрынюшке.

— А с песнею заодно сплясать не хочешь ли, Жарок? — вкрадчиво осведомился Велко. — Могу пособить.

— Да ну тебя к этому самому лешаку! — испугался тот, бросая лесину. — Вместе со штуками твоими!

— Велко-о-о! — позвали от растворенных наполовину ворот.

— Мастер Вакора тебя кличет, иди уж... И кто это там с ним?

За воротами с улицы виднелся одноконный возок, наглухо крытый воловьей кожей.

— Велко-о-о! — еще раз позвал хозяин и, завидев, нетерпеливо замахал рукой. Туда же немедленно повернул голову стоявший рядом человек в кафтане купеческого покроя и полянских ичигах.

Велко замедлил шаг, украдкой оглянувшись по сторонам.

— Порезвей, порезвей, отроче. Негоже так — ведь ждут тебя.

Он остановился в нескольких шагах, поклонился мастеру Вакоре и уставился в землю между ним и гостем.

— Негоже так, — с большим неодобрением повторил хозяин. — Где вежество твое, а? Охти-охти... Ну, да ладно. Это вот — господин Урк...кх... Уркх...

— Уркхарт, — кратко завершил тот, едва приметно дернув головой.

— Ага. Стало быть, поедешь ненадолго — ненадолго, так ведь? — с господином Уркхартом. С тобою, вишь ли, некие важные люди поговорить желают. Важные люди! — мастер Вакора поднял палец и потряс им для подтверждения важности этих самых людей. — Так что, давай, давай...

— Не поеду я никуда, — буркнул Велко, начиная потихоньку пятиться. — Не хочу.

— Как это так — не хочешь?

— Да никак — ни так, ни эдак.

Мастер Вакора ударил руками об полы:

— Да за что же мне поношение такое, еще и перед людьми чужими, а? Вот что, братец ты мой...

Он решительно двинулся вперед, однако рука гостя быстро и мягко придержала его. Велко резво отпрыгнул назад. Не мигая, уставился на господина Уркхарта. Тот ответил встречным взглядом, покачал головой. На безбородом лице проступила еле заметная усмешка.

— Очень хорошо! — произнес он с не совсем понятным удовлетворением, тщательно выговаривая слова. — Я впечатлен. Однако, ты явно ожидал от меня чего-то иного. Скажем, что я сяду в свою повозку и вернусь назад, напрочь забыв о тебе — не так ли? И в этом причина твоей неприязни ко мне. Хочешь, я принесу свои извинения и предложу тебе дружбу?

Господин Уркхарт слегка расширил улыбку. Осторожно подавшись вперед, протянул раскрытую ладонь.

— Не хочу.

Велко снова сдал назад, быстро огляделся и зажмурился. Красные пальцы, торчащие из подвернутых рукавов кожушка, сжались в кулаки.

— Опять не получается? — донесся до него негромкий сочувственный вопрос. — Как это говорится: вот незадача, да? Но, тем не менее, мое предложение дружбы остается в силе. Твое слово?

За его спиной из-за груд свежего тёса почти неслышно вышел улыбающийся человек в таком же, как и на господине Уркхарте, купеческом кафтане. Велко обернулся рывком, округлив глаза. Человек примирительно замахал руками и что-то поспешно проговорил. Что именно — Велко уже не слушал. Он крутнулся туда-сюда, выхватил из-под ног первую попавшуюся деревяшку и отчаянно запустил ею в нового дружелюбца. После чего немедленно юркнул в ближайший проход тесового лабиринта. Частый топот и хруст дровяного сора под ногами стихли очень быстро.

Господин Уркхарт поднял ладони:

— Why in the God's sake did you show up there MacPherson? — проговорил он с какой-то усталостью. — Thank you for your help!

И добавил еле слышно:

— Blaigeard...

Велко продрался сквозь кусты, наспех перевел дух и с непонятно кому назначенными словами: 'А чтоб тебя...' послюнявил свежую царапину под глазом. Широкое устье Бучилова узвоза как всегда об эту пору дня заполнено было людом разнообразных степеней праздности. Несчетные возки и телеги нахраписто отвоевывали даже прибрежное мелководье знаменитой лужи.

Насквозь через торговую площадь оно, конечно, было бы куда как короче, но подаваться туда Велко, поколебавшись, раздумал. Кружнее, однако надежнее выходило править прямо на двор дедка-бобыля по прозвищу 'Балябья похлебка', а там уж — задворками, заулками да перелазами. Он быстро просочился между людскими и лошадиными боками, с треском перепрыгнул через длинную полусгнившую жердь, понуро свисавшую с одинокого воротного столба, и зашуршал сухими зарослями бурьяна в огородике.

— Ах ты, похлебка ты балябья! Мало беды, что забор бесчинно порушил, дак теперя еще и урожай весь повытоптал! — затряс кулаками вослед ему огорченный разором хозяин. Велко только наддал ходу в сторону узкого и кривого Золотарева проезда.

* * *

Димитрий нерешительно потоптался у кровати, зачем-то потыкал подушку и с явной неохотой спросил у отца Власия:

— Как мыслишь: раздеваться — и под одеяло, или лучше вот так, прямо в одёже поверх всего лечь, будто мне внезапно худо стало?

Тот, вытянув руку, молча уставил сухой палец в направлении двери.

— В горницу, да? — огрызнулся Димитрий. — И где я там лягу — на столе, что ли, как упокойник, прости Господи?