Недоучка

-Ваш директор всегда любил потаскать каштаны из огня чужими руками, — тётя поджала губы. — Одно то, как он с тобой обошёлся, прекрасно свидетельствует о его воспитании! Тебя подкинули на крыльцо, как котёнка! Ночью, в ноябре, в одном одеяле! Даже из рук в руки передать ребёнка побрезговал!

Резко поднявшись, тётя вышла. Я слышал, как на кухне звякнул стакан, стукнул о стол графин, потом зашумела вода: предельно аккуратная, тётя никогда не позволяла себе принести в гостиную даже стакана воды. Пищу надлежало принимать строго на кухне, если только она не устраивала торжественный приём, как было в прошлом году.

-Дамблдор сказал, что мы должны воспитать тебя, — сказала она, вернувшись и опустившись в своё любимое кресло. — Он приходил к нам... позже. Много позже того, как оставил тебя на нашем крыльце. Я была очень зла.

-Уверен, он даже не понял, что сделал не так, — пробормотал я. — Представляю, сколько вам пришлось хлопотать, чтобы выправить документы.

-Не только это. Я, знаешь ли, не слишком ладила с сестрой. Особенно после того, как она повадилась таскать к нам своих отвратительных дружков. Никто не спросил меня, хочу ли я воспитывать чужого ребёнка. Нужен ли нам вообще второй ребёнок, хватит ли нам на него денег и сил... Сильные мира сего не любят задумываться о таких прозаических вещах, как полная кладовая припасов или медицинская страховка. Он сдал тебя нам как в камеру хранения, а потом объявился и потребовал вернуть и отправить в школу. Но дети не могут смирно лежать на полке десять лет.

На мой взгляд, такое поведение прекрасно вписывалось в манеру Дамблдора вести дела.

-Он больше не директор. Его сняли с должности после замалчивания истории с василиском, но я боюсь, что он ещё вернётся. Ему очень надо воспитать из меня караманного героя, послушного его воле, он сам говорил, что отправил меня к вам, чтобы закалить волю, а то в том мире меня якобы избаловали бы.

-Ах, он... испытатель!.. — тётя явно проглотила нецензурный эпитет, не достойный быть употреблённым благовоспитанной леди из хорошей семьи. — Значит, у него эксперименты, а мы отдуваться должны? У меня была прекрасная, устроенная, распланированная жизнь, пока на пороге не объявились эти ненормальные! Вот уже больше десяти лет я вынуждена жить не своей жизнью, и всё благодаря тому, что школьный директор слишком много на себя берёт! Пусть я не хочу ничего общего иметь с этими вашими штучками, но я рада, что его уволили! Такие люди не должны быть допущены к детям!

-Он хочет воспитать из меня убийцу, — тихо сказал я. — У него противостояние с одним типом, который... который убил моих родителей. И теперь Дамблдор хочет, чтобы его убил я.

-Изумительно, — голос её дрогнул. — Я все эти годы понять не могу, как Лили дала себя втянуть в эту войну? Она всегда была домашней девочкой, улыбчивой, приветливой... А в той школе её как подменили. Стала заносчивой, грубой, всё время пеняла мне, что я обычный человек... И родители всегда ею восхищались: как же так, дочь волшебница, чудо! Заморочили ей голову... А теперь и до тебя добрались.

Она достала из кармашка домашнего платья белоснежный, тщательно отутюженный платок и промокнула глаза.

-Я же пыталась! Пыталась объяснить ему, когда он заявился к нам со своими увещеваниями! Просила забрать тебя и отдать в семью волшебников. Но кому нужно мнение никому не интересной маглы, так вы нас зовёте, да? Да хоть бы кто-нибудь из этих важных господ объяснил нам, что делать с ребёнком, который ещё не говорит и мало что понимает, зато отлично умеет поджигать занавески и взглядом бить посуду! Мы ни пенни на твоё содержание не увидели за все эти годы, зато уж наставлений Дамблдор нам на все десять лет отсыпал! "Девочка моя, всё, что нужно этому несчастному ребёнку, — это твоя любовь!" — передразнила она. — Про еду и одежду великим людям думать недосуг, это мы, простые смертные, тащим на себе весь воз обычных бытовых проблем. А мы с Верноном ведь хотели второго ребёнка завести. Девочку... А тут ты. Постоянно — как напоминание, не отвернуться, не забыть...

Она снова промокнула глаза.

-Тётя, я прекрасно понимаю, что я вам в тягость, — осторожно сказал я. — Вы не выбирали стать приёмными родителями, вас не готовили, не учили этому, и отказаться вы не могли. Я читал... ну, про приёмные семьи. Вы не обязаны меня любить, конечно. Я могу чувствовать обиду на несправедливость, но я признаю, что вы имеете право на эти чувства. Пусть вы не баловали меня, но, по сути, жили не своей жизнью, а навязанной вам Дамблдором. А он... Он не хотел, чтобы у нас были нормальные семейные отношения. Он точно знал, что вы никогда не были довольны мной, но считал это приемлемым.

-Он сказал, что у него нет другого выхода, — тётя прижала пальцы к вискам, будто у неё нестерпимо разболелась голова. — Ты должен тут жить до совершеннолетия. Защита... Материнская защита, вот что. Пока ты считаешь этот дом своим...

-Нет никакой защиты, — сказал я. — Мой декан, который проводил меня сюда, сказал, что ничего такого нет. И мы не знаем, было ли тут что-то раньше. Ваш дом ничем не отличается от других домов Британии.

-И это значит... — медленно начала тётя.

-И это значит, что мне лучше убраться отсюда как можно скорее. Дамблдор раззвонил по всей Британии, какой я могучий герой, меня там каждая собака знает, включая его противников в той войне. Если бы он не рассказал всем обо мне, может, и защиты бы никакой не понадобилось.

-Бог мой, это просто невыносимо! — простонала она. — И что ты намерен делать? Не скрою, мы все были бы только рады, если бы ты больше не возвращался сюда, но это невозможно. Ты несовершеннолетний по любым законам, у тебя нет жилья и своего дохода, без опекуна тебе не обойтись.

-Я не знаю. Пока я пытаюсь найти родственников с папиной стороны, но в школе это довольно трудно сделать. И ещё меня в гости звали на каникулах, так что летом я не буду долго вам докучать. Просто хотел, чтобы вы знали... Я очень боюсь провокаций. Боюсь, что могут найти меня здесь.

-Я так и знала! — трагично сказала тётя. — Опять от тебя сплошные проблемы! Моя сестрица, вечная ей память, — настоящая ведьма! Только она может продолжать приносить нам неприятности даже после смерти. Ступай. Мне нужно подумать.

Я послушно поднялся со стула.

На пороге меня остановила брошенная в спину фраза:

-Гарри... Мне жаль, что с тобой в школе произошла неприятность. Надеюсь, ты сейчас в порядке.

-Я... Да, в порядке. Спасибо, тётя.

Часы гулко пробили час пополудни.

Продолжался обычный летний день.

Дядя в командировке, Дадли на спортивных сборах... Этих нескольких дней тишины и покоя до возвращения родственников мне хватило, чтобы заново адаптироваться к семейной жизни, размеренной и тихой после общей спальни и магических практик на уроках. Но покой в душе всё не наступал. Разговор с тётей не выходил у меня из головы. Сложным он вышел. Неоднозначным. Тётя вовсе не была такой уж негодящей опекуншей. За попытками казаться чёрствой и равнодушной к навязанному сироте проглядывали настоящая человечность и тревога. И... да. Она как будто сама себя убеждала испытывать от меня лишь раздражение. Побороть в себе зарождающуюся привязанность. Возможно ли, что все десять лет она боролась с тёплыми чувстами к Гарри, навязанному ей на воспитание?

Тётя по большей части отмалчивалась, но порой я ловил на себе её бросаемые украдкой задумчивые взгляды. Она без слов позволила мне помогать ей на кухне и даже не подумала ограничивать в еде, что прежде случалось с печальной периодичностью. Но к общению не стремилась, старательно игнорируя меня большую часть дня.

Письма от Малфоя я ждал не раньше июля: надо же ему отдохнуть после школы, пообщаться с семьёй, да мало ли дел может быть у подростка на каникулах! Пользуясь затишьем, я частично расправился с летним заданием, пролистал позабытые прошлогодние учебники по обычной школьной программе... На втором курсе мне как-то было не до них. Ну что ж, хоть сейчас дошли руки. Ничего сложного для себя, разумеется, не обнаружил, но эти книги по какой-то замысловатой ассоциативной цепочке натолкнули меня на размышления о собственном будущем.

Который год я живу в теле ребёнка. Сейчас я и сам с уверенностью не могу сказать, кем являюсь на самом деле: Гарри Поттером почти тринадцати лет от роду или же тридцатичетырёхлетним начальником отдела продаж... погодите. А надо ли мне плюсовать прожитые тут годы к моему реальному возрасту? Чушь какая-то лезет в голову... Почему я до сих пор отчётливо помню свою прошлую жизнь, точно только вчера вернулся домой с работы, предвкушая честно заработанный отпуск? Даже цвет носков директора в последний мой рабочий день помню: хиппи и активный последователь каких-то странных духовных практик, он не мог себе позволить слишком вольного стиля в одежде (мы вот-вот должны были выйти на международный уровень, пусть пока лишь в пределах Восточной Европы), и единственное, в чём позволял себе некоторую вольность, это носки. Как он сам говорил, непросто в наше время найти мужские носки не в серо-чёрной гамме, зато, когда за столом переговоров собеседник внезапно видит между твоим идеально начищенным чёрным ботинком и выглаженными чёрными брюками что-нибудь ярко-оранжевое, выражение его лица — бесценно! Некоторые даже теряются ненадолго — редко, но шеф всегда умел повернуть диалог в свою пользу, воспользовавшись заминкой собеседника.

Так вот, скажите мне, почему всю эту чушь я отчётливо помню, а годы жизни тут точно подёрнуты дымкой забвения? Спроси меня кто, как я провёл первый год жизни в новом мире, я не смогу дать чёткого ответа!

Помимо того, я чувствовал, что детское тело и преимущественно детское окружение начали очень сильно влиять на меня — и далеко не в лучшую, на мой вкус, сторону! Понятное дело, что окружающие ждут от меня детских реакций, но на самом-то деле я взрослый! Неужели таково страшное воздействие этого мира, и я стремительно деградирую, скатываясь до уровня ребёнка? Я и в прошлой жизни нечасто позволял себе рефлексировать, предпочитая жить в настоящем и мечтать о будущем, а не вглядываться в прошлое до боли в глазах и тоски по несбывшемуся. Но сейчас мне казалось, что я довёл свой принцип невмешательства до абсурда, позволив событиям случаться со мной — независимо от моей собственной воли. Это пугало меня, но решить, готов ли я к открытой конфронтации с теми, кто имеет на меня свои планы, не получалось. Недеяние и пассивное сопротивление как-то незаметно переросли в аморфное существование, прератив местечкового героя в бесхребетного слизняка. Этого ли я хотел, когда раздумывал над стратегией поведения перед первым курсом? Определённо, нет, так когда и как всё пошло не так?!

Первые дни дома я практически не выходил из комнаты. За долгие месяцы постоянного нахождения среди гомонящей толпы подростков я настолько устал, что нуждался в одиночестве, как в лекарстве. Даже спуститься к обеду или ужину было сродни пытке, особенно когда вернулся Вернон, а вскоре мы ждали и Дадли. У мистера и миссис Дурсль только и разговоров было по вечерам, сколь талантлив их золотой сыночек. Разумеется, я в них участия не принимал, да любящим родителям и не требовались зрители, но мне и без того было слышно, как то тётя, то дядя то и дело принимаются на все лады расхваливать Дадли, а второй (или вторая) во всём соглашается и поддерживает.

Упиваясь одиночеством и наслаждаясь отсутствием писем от кого бы то ни было, я радовался, что так удачно разрешилась проблема с летним приютом игуаны. Тут ей явно было не место.

Надо было срочно решать вопрос с отселением. Светить перед родственниками своими капиталами мне представлялось недальновидным, а без них жильё не приобрести и даже не снять. Значит, магловские поселения отпадали. В магическом мире существует такая штука как оборотное зелье, но для заключения сделки мне всё равно придётся подтверждать свою личность, а Гарри Поттер, всем известно, ещё несовершеннолетний. Да я и знать не знаю: может, достать оборотку сложнее, чем ребёнку купить недвижимость!

А ведь у Поттеров должен был быть дом. Мэнор или коттедж, да что угодно! У всех чистокровных семей он есть. Куда же он делся после войны? Ведь формально я — наследник Рода Поттер. Почему же мой якобы заботливый опекун ни разу не проявил участие в этом вопросе и не помог сироте (то есть, мне) вступить в наследство?

Сова от Малфоя постучалась в моё окно на рассвете четвёртого дня моего возвращения из школы — гораздо раньше, чем я ожидал. Она выглядела усталой, — к счастью, мне было чем угостить её: по наущению старших я ещё в школе заказал сублимированный совиный корм, которым традиционно подкармливают почтовых птиц получатели писем. Поклевав угощение и напившись, сова нахохлилась на шкафу, а я развернул пергамент.

"Наследник Поттер, Наследник Малфой приветствует тебя, желает доброго здравия и преумножения богатств Рода.

Наше рандеву, запланированное на дни блаженного летнего отдыха, несомненно, сбудется, как только сумею я выкроить свободное время в расписании. За недели, проведённые в школьных стенах, скопилось немало дел, требующих моего пристального внимания. Кому, как не тебе, понимать, как много требуется от юной поросли, единственной ветви достойного Рода, коей предстоит в будущем нести ответственность за себя и потомков перед лицом предков!

Как ни алкал я отдохновения после трудовых школьных буден, но дела мирские тяготят меня с каждым днём всё сильнее. Столь много желающих насладиться гостеприимством нашей семьи, что ни дня без любезных визитёров не обходится в нашем чудесном доме. И нет конца-края сим достойным людям, желающим выразить нам своё почтение. Посему прошу тебя не держать зла на меня, ибо не по своей воле нарушаю я нашу договорённость, а токмо в силу непреодолимых обстоятельств.

Засим остаюсь признательным тебе за понимание, любезный твой друг Драко, Наследник Малфой"

Ниже этого довольно бессвязного и пестрящего стилистическими ошибками текста располагался довольно приличный рисунок — круглая виньетка, будто оправа для зеркальца, в которую так и просился какой-нибудь текст. Битый час я провёл над посланием, пытаясь найти скрытые буквы: смачивал водой, уксусом и жидким мылом, украдкой прогрел над плитой на кухне, смотрел на свет, — словом, испробовал все известные мне средства, кроме колдовства. Впрочем, подходящих заклинаний я всё равно не знал, да и не мог Малфой не знать о Надзоре. Вконец отчаявшись, я из чистого упрямства начал капать по капле из каждого пузырька с зельями из имевшейся у меня колдомедицинской аптечки. В конце концов, какой-то из составов подошёл, и я осторожно нанёс его тонким слоем на пергамент, с трудом вчитываясь в проявившиеся довольно расплывшиеся буквы.

"Поттер, у нас обыски. Не знаю, как тебя безопасно пригласить. Отец не дал указаний"

Вот не было печали! Плюнув на приличия, я схватил обычный листок в клетку и принялся строчить ответное послание, которое должно было выглядеть максимально магловским.