Белое на белом

Спят? Нет.

Усталость бывает такой сильной, что не дает даже заснуть. Нет ничего лучше, для того, чтобы отдохнуть, чем кружка доброго шнееландского шнапса.

В кабаке "Молот", притаившемся в подвале одного из почерневших домов в окрестностях портовых складов, было многолюдно. Но сказать, что здесь было шумно — нельзя. После грохочущего дня никому из работников, потягивающих свою выпивку за деревянными столами, изрезанными ножами, не хотелось шума. Хотелось тишины и покоя, компании старых друзей и неспешного разговора. А то и просто понимающего молчания.

Здесь были кузнецы, широкоплечие ребята, по силе с ними могли сравниться только грузчики, привычные к многопудовым мешкам на плечах, ткачи с вечно синими от краски руками, тихий, всего боящийся шляпник, попеременно давящиеся кашлем столяр и стеклодув, сгорбленные сапожники и подслеповато щурящиеся портные...

Здесь не было только пьяниц.

Рабочие, несмотря на то, что каждый вечер приходили в "Молот" за своей кружкой, никогда не спивались. Не успевали.

Поэтому пьяных выкриков, песен невпопад, глупых задираний в стиле "Ты меня уважаешь?" в кабаке не слышали. Здесь было тихо.

Человек, вошедший глубокой ночью в кабак — такой глубокой, что она уже подумывала, не стать ли ей утром — ничем не отличался от остальных посетителей кабака: грубые сапоги, в меру стоптанные, мешковатые штаны, теплая куртка с глубокими карманами, под которой виднелся шерстяной свитер грубой вязки, потертая кепка. Из образа выбивалась разве что зажатая под мышкой трость, с полированным стальным шариком-набалдашником.

Но трость не могла быть причиной для того, чтобы обратить на вошедшего внимание. Он не хлопнул дверью, он ничего не выкрикнул, но вовсе никак не проявил себя. И, тем не менее, как только он вошел, все замолчали и взглянули на вошедшего.

Незнакомец с тростью, не смущаясь всеобщим вниманием, подошел к стойке, за которой протирал кружки кабатчик Хельмут.

— Шнапс, — по стойке покатилась серебряная монета.

Хельмут невозмутимо открыл кран бочонка, мутная жидкость полилась в глиняную кружку со щербатым краем.

Незнакомец поднес выпивку ко рту, но отхлебнуть не успел. На плечо опустилась огромная рука.

— Приятель, — прогудело за спиной, — Ты кто такой?

Кружка опустилась обратно на стойку, незнакомец неторопливо обернулся и приподнял концом трости козырек своей кепки, взглянув на обратившегося к нему.

Мясник Бернард взглянул на нахального пришельца с высоты своих семи футов. Он был силен как бык, даже еще сильнее, что часто узнавали за миг до собственной смерти настоящие быки, схваченные за рог и брошенные на землю.

— Я? Дирижер, — улыбнулся человек.

— Ди-ри-жер? — пробасил Бернард. Он вовсе не был таким тупым, каким казался, но любил прикинуться великаном-людоедом из детской сказки, — Это которые палкой шик-шик-шик и музыка брым-брым-брым?

— Никто не давал настолько краткого и точного определения моей деятельности.

— Чего?!

— Любезный, я ведь никому не мешаю. Пришел вот, — Дирижер поднял кружку со шнапсом, — выпить немного...

— Пей и проваливай.

— Но...

— Пей. Проваливай.

— Могу ли я узнать почему мне так не рады?

— Здесь собираются только старые друзья. Всяким дирижерам тут не место, даже если они вырядились как мы.

Дирижер понимающе кивнул:

— Вы приняли меня за скучающего аристократа?

Действительно, сынки старинных знатных родов, умирая от скуки и безделья, иногда переодевались в "простую одежду" — как они ее понимали — и отправлялись в рабочие кварталы на поиски приключений. Иногда не возвращаясь.

— Поверьте, мой друг...

— Ты мне не друг! — рявкнул в лицо наглому Дирижеру Бернард.

— Возможно, я смогу им стать?

— Сможешь, — мясник выпрямился и кровожадно заулыбался, — Победишь меня на кулаках — станем лучшими друзьями.

Тут уже заулыбались и все остальные. В кулачных боях, которые проводили по праздникам на задворках складов, Бернарду не было равных. Побить его не мог еще никто.

— Побить? — задумчиво произнес Дирижер, — Прямо здесь? Или мы выйдем на улицу?

— Давай, — мясник отступил на шаг и приглашающее взмахнул ладонью, — Прямо здесь.

— Давай, — произнес один из кузнецов и хлопнул ладонью по столу.

— Давай, — ударил кружкой скорняк.

— Давай.

— Давай!

— Давай!

Грубый ритм заставил столы подпрыгивать и грохотать. Ладони, кружки, сапоги выбивали грозную мелодию, которая заставляла холодеть спину.

— Давай! Давай! Давай!

Копившиеся столько дней, недель, месяцев злость, гнев, возмущение требовали выхода. Появление незнакомца стало тем штопором, который вырвал пробку, сдерживающую их.

— Давай! Давай! Давай!

Как ни странно, но Дирижера, казалось, нисколько не испугали ни грохот рук и ног, ни угроза Бернарда. Он как будто наслаждался происходящим.

— Давай, не трусь! — выкрикнул мясник.

Сверкающий набалдашник трости нарисовал в пелене табачного дыма тускло сверкнувший круг, Дирижер повернулся к Бернарду...

Никто не понял, что произошло дальше. Вот мясник стоит напротив Дирижера — и в следующее мгновенье он уже лежит, скорчившись от сильнейшей боли в животе, пытаясь вздохнуть.

— Вот это удар! — прохрипел Бернард, когда сумел подняться. Он протянул Дирижеру руку, тот крепко ее пожал. Еще несколько человек поднялись и подошли протянуть руку, хлопнуть по плечу человеку, победившему Бернарда.

— Шнапса моему другу! Откуда столько силы?

— Камни, — односложно ответил Дирижер и опустил нос в кружку.

Те, кто стоял рядом, бросили быстрый взгляд на запястья. Следов от кандалов там не было, но, если человек не хочет говорить о том, как он прожил жизнь...

Про свою жизнь Дирижер не хотел рассказывать, но поговорить он был не против:

— Друзья! — громко произнес он.

Новоиспеченные друзья приветственно подняли кружки.

— Друзья! — воззвал Дирижер, — Я вижу перед собой отличных парней, сильных и крепких, тех, чьим трудом живет наша земля, тех, кто несет на своей спине свою страну. Но я вижу и кое-что еще! На ваших спинах едут и те, кто не имеет никакого отношения к вашему труду: короли, попы, дворяне, те, кто никогда в жизни не держал в руках ничего кроме шпаги или мешка с золотом. Почему? Почему эти люди живут во дворцах, едят разносолы и пьют вина, а вы, вы, те, кто работает с утра до утра, живет в грязных трущобах, едите что придется и пьете дешевое пойло, потому что ни на что другое у вас нет денег? Почему?...

Дирижера слушали. Слушали внимательно. Точных слов никто не запомнил, но, после его ухода, все сразу поняли, ЧТО нужно сделать для того, чтобы исправить ситуацию. Нет, не выбегать немедленно на улицу, выхватывая булыжники из мостовой. Ждать. Ждать и готовиться. Бернард-мясник, Гуго-кузнец и Отто-носильщик ушли вместе с Дирижером и все, кто остался в кабаке точно знал: однажды — и очень скоро — эти трое скажут, что делать. Вот тогда и нужно будет выходить на улицы. Чтобы смести, смыть, сжечь уродливые бородавки на теле народа. Бородавки, почему-то считающие себя главными органами народного тела.

Лица Дирижера почему-то никто не запомнил.

5

"И".

Щелк.

"Я"

Щелк.

Пробел.

Щелк.

"П"

Щелк.

"А"

Щелк.

"Р".

Щелк.

"О".

Щелк.

Уф...

Вольф с ненавистью посмотрел на орудие пыток, стоявшее перед ним на столе. Реферат на тему "Конструкция паровых катеров" был бы не так уж и сложен, если бы не... Вот это вот!

Пишущая машинка. Конструкция, которая напоминала Вольфу механического паука своим переплетением множества рычажков, клавиш, пружин... ладно бы еще буквы стояли в правильном порядке, так ведь нет! Прежде чем напечатать одну букву, ее, эту самую букву нужно найти на клавиатуре, а тот, кто делал машинку, несомненно, происходил из старинной династии палачей, потому что понять логику размещения букв было невозможно.

Но рассказывать о своих затруднениях Вольф никому не собирался. Во-первых, потому что ни сержанту Зеппу, ни сотнику Симону глубоко неинтересны трудности курсантов в обучении.

— Если вы не можете справиться с какой-то машинкой, — проворчал Вольф, стуча по клавишам, — то как вы собираетесь справляться с противником?

Вообще-то, этих слов ему никто не говорил, но на месте сержанту Вольф произнес бы именно их, если бы к нему подошел кто-то с подобной жалобой.

Во-вторых, юноша уже давно понял, что офицерами они будут очень и очень непростыми...

Двести лет назад в Ренче — тогда еще не империи, а всего лишь королевстве — существовал отряд королевских карабинеров, отчаянных сорвиголов, выполняющих самые деликатные приказы короля — а вернее, королевы, потому как тогдашний король, если и проявлял интерес к чему-либо, то, как правило, это касалось исключительно женского пола. Доставить секретное письмо или не допустить, чтобы оно добралось до назначения, защитить крепость или же захватить ее, выследить шпиона или самому добыть необходимые сведения — эти парни могли все. Очень похоже, что и их готовят к подобной службе.

Вольф, не прекращая выискивать нужную букву, слегка приосанился. Айнштайн граничило с Ренчем, поэтому все дети играли в королевских карабинеров. "Я — капитан Ла Гвардиа!" "А я — граф ле Верди, защищайтесь, сударь!" Стать похожим на одного из героев седой старины — что может быть лучше?

Правда, в карабинеры набирали исключительно дворян, и отрекаться от собственной фамилии их никто не заставлял, но так это в Ренче. Здесь — Белые Земли, здесь — Шнееланд, здесь все по другому...

А все-таки, холера меня забери, приятно думать о том, что лет так через двести-триста дети станут играть в Черную сотню, а кто-то, может быть, и выберет себе роль сотника Вольфа...

Это сейчас он наказан за ту глупую дуэль, и сидит в пустой комнате, обложенный книгами, выстукивая реферат, пока товарищи развлекаются. Цайт, правда, сидит в библиотеке, глотает книжную пыль, но так ведь не по приказу — по собственному желанию. Самые скучные вещи интересны, если их делаешь собственной волей, и самые интересные вещи скучны, если тебя заставили их делать... Ксавье, между прочим, уже доверили выполнение первого задания, а Йохан и вовсе не свидание отправился.

Вольф опустил голову и опять защелкал по клавишам.

Третьей и последней причиной, по которой Вольф не стал бы жаловаться на то, что его заставляют печатать на машинке было то, что он вообще никогда и никому не жаловался.

Не то воспитание.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

6

Бух!

Цайт потер нос, но все же не выдержал и чихнул от облака пыли, взметнувшегося в воздух из захлопнутой книги. Судя по всему, читали ее нечасто. Кому из молодых и азартных курсантов придет в голову листать справочник "Дворянские роды Драккена"? Только не в меру любопытному... кхм...

Юноша оглянулся, как будто кто-то мог прочитать его мысли.

"Забудь. Забудь о том, кто ты такой. Ты — курсант Черной сотни. И прошлого у тебя НЕТ. Нет, понятно тебе, нет!"

В ушах зазвучали рев пламени и крики сгорающих заживо родных. Цайт замотал головой, отгоняя страшные воспоминания.

"Здесь — Шнееланд. Здесь тебя не объявят виновным только на том основании, что ты родился. Забудь!"

Он обхватил голову руками, пальцы вцепились в золотистые волосы, такие же фальшивые, как и сам юноша.

"Забудь! Забудь! Забудь!"

Взгляд впился в вытисненные на обложке буквы заглавия. Воля отчаянно переключала мозг на другую загадку.

Загадку соседа по комнате.

Ксавье.

На белой аристократической лопатке Ксавье синела татуировка.

Татуировка. У аристократа.

Татуировки с порохом, втираемым в проколотые отверстия на коже, делали солдаты, матросы, в общем люди, которые имели основания опасаться того, что их мертвое тело не опознают и закопают вместе с неопознанными трупами, так и не сообщив родным о том, где упокоился их муж-сын-отец, а то и обвинив их в пособничестве дезертиру. Но это нужно только людям бедным и незнатным, уж никак не знатному дворянину. Хотя Цайт слышал о татуировках, кои накалывают своим детям еще в младенчестве особо подозрительные дворяне, чтобы их дитя не перепутали и не подменили. Зверство, конечно... Как будто татуировку подделать нельзя...

Поймав однажды взгляд, брошенный на его спину, Ксавье спокойно заметил, что это — его родовой герб. Ага, герб.

Оскаленная клыкастая морда волка.

Ни один из дворянских родов Драккена не носил на гербе волка.

Хотя... Было, конечно, одно исключение...

Сами герцоги Драккен. Правители своей страны. Те самые, которые, по слухам, поголовно являлись вампирами, ночными кровососущими тварями.

Но, во-первых, волк на гербе герцогов выглядел иначе: он был повернут анфас и вид имел несколько пришибленный и удивленный. Как подозревал Цайт, художник рисовал герб не с натуры, а с чучельной головы, висящей на стене.

Во-вторых же, как юноша помнил из рассказов на лекциях, нынешний герцог Драккена был молод, почти что ровесник самого Ксавье, так что заполучить такого взрослого сына не успел бы ни при каких условиях.

Цайт побарабанил пальцами по столу, чувствуя, как его грызет неутолимое любопытство, бросающее людей в разнообразные авантюры, вроде путешествий на Северный полюс или в джунгли Трансморании.

"Ксавье, кто же ты такой?"

Наверное, если бы сейчас в библиотеку вошел Ксавье и честно рассказал бы о том, кто он такой, Цайт был бы разочарован.

Любую загадку интереснее разгадать самому...

7

Ксавье не любил разгадывать загадки. Вернее, любил, когда это чистая игра ума и у тебя есть время на размышление, а самое большее, что тебе грозит за то, что ты не угадал — нехорошая оценка преподавателя.

А вот в жизни, когда время ограничено, и рискуешь ты получить не плохую оцену, а сталь под ребро или свинец в спину...

Нет, Ксавье не любил загадки.

Тем более что в жизни у них могло не оказаться ответа. Не только правильного, а вообще никакого.

Но сейчас приходилось решать...

По улице, твердо ступая по мокрым от тающего снега булыжникам — Госпожа Зима сдавала свои позиции Деве Весне — шагал, пристукивая элегантной тросточкой, уверенный в себе человек, одно лицо которого говорило о том, что в череде его предков насчитывается никак не меньше двадцати колен.

Во внутреннем кармане уверенного господина лежал плотный коричневый конверт, запечатанный двумя красными сургучными печатями.

До того, как господин дойдет до нужного ему места, Ксавье должен был добыть этот конверт и принести его сержанту.

8

В ресторане "Шен Катарин" любили встречаться и посидеть за столиками влюбленные парочки. Здесь можно было войти в отдельный уютный уголок, задернуть плотные шторы и представить, что в целом свете нет никого, кроме вас двоих. Даже официант не нарушит ваше уединение, а когда будут готовы блюда — деликатно позвонит в колокольчик, висящий над входом, предупреждая о своем появлении.

Во многих ресторанах звучала музыка. Не разухабистое пиликанье скрипок, как в придорожных трактирах или гудение дудок, как в пивных для рабочего сброда. Здесь плыли над посетителями чарующие волны фортепианной музыки, которую не гнушались играть даже знаменитые маэстро. Единственным недостатком было то, что нельзя выбрать мелодию на свой вкус, или попросить прекратить, если она наскучила.