Как вскоре выяснилось, на обычных подчинённых Иривой размениваться не стал. Для дальнейшего сопровождения эксперта-артефактора он выделил аж своего старшего сына: крепкого и обычно серьёзного парня лет примерно двадцати, совершенно преображаемого улыбкой.
При знакомстве, когда Ланнат Раковина улыбнулся Васаре, у неё аж сердце замерло... и заколотилось быстрее. Когда же он снова стал серьёзен, — ощутила что-то вроде разочарования и смутного беспричинного недовольства.
А потом они вдвоём несколько часов ходили по рынкам Рифовых Гнёзд: Рыбному, Канатному, Лодочному, Главному — и плавали на личной лодке Раковины вокруг кварталов этого удивительного поселения, столь несхожего со всем, что Васька знала раньше. Останавливались перекинуться парой слов с многочисленными знакомыми Ланната, жевали на ходу удивительно вкусные — хотя и не менее удивительно дешёвые — свёртки из водорослей с икрой и сырой рыбой, останавливались выпить разведённой креплёным вином воды. (Её тут, как выяснилось, не опресняли, а запасали в специальных каменных танках после дождей, исправно идущих после третьего и седьмого дней; и цена её выходила такой, что большая часть гнездян даже и не мечтала о ванне с чистой водой, вместо этого купалась в море и смывала соль парой кувшинов... а то так и вовсе лишь обтиралась после купания мокрыми полотенцами).
Так они и проводили время до самого потемнения, когда Васаре пришлось возвращаться на борт яхты — хотя бы для того, чтобы слетать и накормить ужином наверняка проголодавшегося за монотонной работой её капитана, а затем лечь спать. Ужин мог приготовить, как обычно, Воин, перегнать леталку к месту швартовки — и отец, и алурина, но Васька собиралась позаботиться о брате сама. Лично.
Ригар же весь остаток дня обучал трёх курасов в кают-компании "Хитолору" премудростям чтения и письма. Шак и Рикс несли дежурство, охраняя яхту. Мийол продолжал бурить скалу при помощи призывного Глубинника. Зунг жевал свой паёк. Только Эшки бдительно следила за тем, что делает сестра её партнёра и не грозит ли ей опасность.
Но, конечно, молчала.
Серокрылые Филины, даже высокоуровневые и ставшие фамильярами, не владеют этой глупой человечьей придумкой — речью.
Охотник 7: акулы и пираты
— Братик, глянь!
— Ого. Ничего себе мутант. Даже не верится, что оно было живым. Какого уровня только?
— Никакого, — с удовольствием сообщила Васька, показывающая Мийолу, взявшему день отдыха от ковыряния в каменном монолите, разнообразие товара на Рыбном рынке Рифовых Гнёзд. — Это вполне нормальная, как для своего вида, акула... называется — акула-молот. Эта ещё не самая крупная, всего три шага длиной.
— А какие тогда самые крупные?
— Удвой длину, вот и будут самые крупные.
— М-да... дивны дела твои, мать-природа... интересно, а на Земле такое бывало?
— Я уже отца спрашивала. Бывало. Да чего уж, там даже бывала какая-то особо хитрая рыба, рождавшаяся вполне нормальным мальком, но потом оп! И переворачивавшаяся набок.
— Это как?
— Ну, обычная рыба плавает, изгибаясь вот так — справа налево, справа налево, — ладошкой изобразила Васаре. — Ну, ты знаешь, тоже книги читал. И хвост у неё вертикальный. Даже если это вот такой морской скат, — кивок в сторону очередного прилавка, — да-да, как тот чёрный жутик. Хвост видишь, как торчит? Само тело горизонтальное, а вот плавник сзади — перпендикулярный. Вертикальный то есть. Да, о той рыбе-перевёртыше. У неё при переходе от молоди к взрослой один глаз переползал к другому, на правую половину тела. И та становилась не правой, а верхней, сама рыба начинала плавать на боку, левая (то есть уже нижняя) часть бледнела, верхняя, что с глазами, обретала маскировочную окраску, помогающую оставаться невидимой при залегании на дне. И хвост у этой рыбы становился горизонтальным, конечно, как будто это и не рыба, а дельфин или кит какой. И это всё — без магии, на чистой биологии! Прикинь?
— Да-а-а... дивны дела матери-природы, — повторил Мийол, искренне пытавшийся себе это всё представить и не менее искренне изумившийся вывертам естества. — Когда из гусеницы, что сплела кокон, выбирается бабочка — это как-то меньше впечатляет. Насекомые мелкие, простые по устройству, метаморфоз для них нередок. Хоть и удивителен, конечно. Но чтобы у рыб? У вполне себе полноценных позвоночных? Без магии?!
— Справедливости ради, на полноценный метаморфоз изменения той рыбы всё же не тянут, — заметила Васька. — Скорее всего, без магии такие масштабные штуки у сложных организмов и вовсе невозможны. Да и с магией... я вот уже могу кое-что в себе менять. Но по мелочи. Когда разовью Атрибут до четвёрки, точно смогу стать красивой...
— Ты и так красивая.
— Не, — якобы небрежный взмах ладошки, — едва симпатичная, да и то... а уж со всякими Урмами мне не тягаться.
Мийол напрягся. Разговор стремительно скатывался в какую-то неправильную сторону. Не отдыхом чреватую, а новыми сложностями — причём куда более сложными, чем встреча над морем "со всякими Хирипами".
— Я своё место знаю, — продолжала Васька каким-то странным, натянутым и слишком уж ровным тоном. — Тот же Ланнат мне улыбается вовсе не потому, что я страсть какая красотка, а потому, что я артефактор-эксперт и его отец считает меня перспективной партией. Но другим девицам, особенно Тави и Сетте, Ланнат улыбается куда шире. И чаще.
"Вот фрасс. Надо срочно что-то сказать. Или лучше сделать..."
Однако от попытки обнять её сестра ловко увернулась. Сверкнула глазищами гневно:
— Не надо! Незачем меня утешать... вот так. Выжимать дружеское участие.
— Я ничего не выжимаю!
— Знаю! Только мне вовсе не дружба от тебя нужна, братец! Но куда там... если за столько лет любви не вышло, то и впредь...
— Чушь!
— Ничего не чушь!
— Чушь, я сказал! И отец оказался прав: ты всё же понапихала в свою умную голову всякого хлама, который теперь придётся долго вытрясать вон...
— Ах, отец. Конечно...
— Ригар-то чем тебя успел обидеть?
— Ничем.
— Нет уж, договаривай! И давай вон туда отойдём, нечего устраивать... театр двух актёров.
Одной фразой Мийол расчётливо сбил двух птиц: снизил внезапный накал разговора — и загнал (без принуждения!) сестрицу на конец пустующего узкого причала. Где уж ей, случись что, уворачиваться от объятий станет некуда.
Васаре, кстати, дойдя до конца-тупика, это сообразила и развернулась с превентивно недовольным выражением на мордашке... обнаружив брата на вполне пристойном расстоянии в два шага, с руками, заранее заложенными за спину.
— Итак, чем тебя обидел отец? — мирно спросил он.
— А то ты не догадываешься? — снова начала распаляться Васька.
— Нет.
— Тупого из себя не строй! Ты прекрасно помнишь, что он сказал!
Тут уж Мийол не выдержал и закатил глаза, вздыхая. Потом глянул искоса:
— Милая моя и любимая сестричка, тебе самой не смешно ли? Ты хоть отдалённо можешь представить, сколько часов подряд мне придётся работать языком, чтобы пересказать ВСЁ, что мне когда-либо сказал Ригар?! Я помню столько его Умных Мыслей, что иногда мне начинает казаться, что для моих собственных в голове уже нет места!
Шуточка не сработала. Или сработала не полностью.
— Хорошо же, братец. Давай я вспомню нужное, чтобы ты уж точно не мог отпереться: "Если тот, кого любишь, полюбил не только тебя, если он (или она) стали от этого немного радостней и счастливее — разве тебе будет от этого плохо? Если воистину любишь, если важнее любить самому, чем получать чужую любовь, такое порадует, а не обидит и не огорчит. Только глупец будет радоваться, что его ревнуют. Только низкий, пустой внутри, недобрый человек станет ревновать сам". Его слова? Его! Так вот: я низкий, пустой внутри и недобрый человек — но мне больно видеть, как ты смотришь на эту Эонари! Потому что на меня ты так не посмотрел ни разу! Никогда за... за всё время! Стой на месте!
Однако этот приказ Мийол исполнять не стал. Да и сама Васька потрепыхалась, когда он её изловил и обнял, скорее, для порядка.
Разумеется, эмоции, транслируемые через связанность, тоже помогли.
Когда всей аурой, всей — в буквальном смысле — душой ощущаешь изливаемые на тебя нежность, любовь и тепло, трепыхаться не хочется.
— Какая же ты всё-таки у меня глупая, — шепнул Мийол во вкусно и знакомо пахнущую макушку. — Всякой чепухи надумала и сама же в неё поверила...
— А что, разве я не права?
— Придётся идти по пунктам. Например, с чего ты выдумала, будто некрасива?
— Это очевидно!
— Глупышка. Тебе лет сколько? Ты только-только расцветать начала! Может, к тридцати своим годам ты отрастишь грудь не хуже, чем у Урмы. А на лицо ты уже сейчас её милее.
— Но не так мила, как Эонари.
— О, тут придётся ковырнуть глубже. Ответь-ка, не думая, как артефактор, что лучше: камень или дерево?
— Лучше... а для чего именно?
— Нет, ты ответь!
— Допустим, камень.
— Вот и глупость сказала: я бы на палети из камня спать не стал.
— А если бы я сказала, что дерево лучше?
— И тогда бы вышла глупость.
— Потому что боёк молота из камня намного прочнее?
— Ну, хотя бы.
— И какое это имеет отношение ко мне и этой... курасе?!
— Прямое. Вас невозможно сравнивать. Сказать: "Эонари лучше, чем Васаре" — глупость. И сказать, что ты лучше неё — другая глупость.
— Пфе!
— Не пфекай, а скажи: ты бы кого предпочла лишиться — меня или Ригара? Кого потерять не так больно, отца или брата?
— Я...
— Заведомо нечестный вопрос. Потому что самый правильный ответ — как следует вмазать тому, кто предложит такой выбор... эй!
— Ты сам попросил тебе вмазать, — буркнула сестра, пряча лицо где-то в районе его левой ключицы. Впрочем, по голосу стало ясно, что она уже улыбается.
— Ну да, кругом виноват... но вот что я тебе скажу, глупышка ты моя. И скажу честно: не хочу и не буду тебе врать... меня тянет к Эонари. Сильно тянет.
Тело в его объятиях напряглось.
— Но я, как ты могла заметить, не бегу к ней, чтобы предаться... плотским утехам. Хотя она вовсе не прочь этим со мной заняться, её... знаки внимания трудно истолковать превратно.
— Вы целовались?
— Да, — сознался он: откровенничать, так до конца! — Было такое разок. По её инициативе. Но... но! С тобой мы тоже целовались, как ты помнишь. И тоже по твоей инициативе... а потом уже и по моей. Ты помнишь, что я тебе тогда пообещал?
— Помню, — буркнула Васька.
— Ну так и чего ты ждёшь? Знака свыше? Божьего благословения? Или чтобы я уподобился Килишу, пренебрёг твоими желаниями и...
— Нет! — снова напряглась она. Уже по совершенно иной причине.
Но не отпрянула. Наоборот: вжалась в него, словно в поисках убежища, почти до боли. Мийол сглотнул — и очень, очень аккуратно запустил пальцы в сестрицыну шевелюру на затылке. Тем самым жестом, который ей так понравился в прошлый раз.
— Я жду тебя, глупенькая младшая сестрёнка. Ждал, жду и буду ждать. Мы оба маги, у нас впереди годы. А то и века. Так что я могу разделить ложе с Эонари — опять же не буду врать, такое возможно. Я могу разделить ложе ещё с кем-нибудь. Я могу посматривать с определённым интересом на Урму... вот как ты посматриваешь на этого твоего Ланната...
— Он не мой! — бурчание. — И не посматриваю я...
— Ты даже врёшь на диво мило. Посматриваешь, ещё как. Но... я не в обиде. Сам не без греха. Так вот. Сколько бы ни прошло времени — я буду ждать тебя. Твоей готовности. Твоего решения. Потому что я люблю тебя.
— А если я приду, когда у тебя... там... Эонари?
Мийол хохотнул.
— Обрадуюсь со страшной силой. Я, ты и Эонари, вместе...
— Дурак! И пошляк.
— Грешен. В смысле — виновен по всем пунктам.
— А если я к тебе с Ланнатом приду?
— Ну... — сглотнуть внезапно вязкую слюну. Укротить воображение. — Я низкий, пустой внутри и недобрый человек, знаешь ли. Да. Но... если для того, чтобы сделать тебя счастливой...
— Дурачок. Я тоже тебя люблю. И... не заставлю делать то, что тебе не по нраву.
— Я знаю, родная. Я знаю.
Они стояли там ещё добрых полчаса. Молча. Пока у обоих не просохли от слёз глаза.
А потом так же молча расцепились и пошли обратно на "Хитолору". Отдых закончился, настала пора возвращаться к делам. Ему — упорно и однообразно сверлить Кошмарным Глубинником скальный монолит. Ей — летать вокруг будущего жилища-мастерской-лаборатории-и-всего-всего-прочего-что-надо на яхте, чтобы дырявить тот же монолит снаружи для закладки рунных якорей под пересчитанную на эллиптический полукупол схему Тонгхаста. Общим решением Мийола и его семейства постановили не мелочиться и защитить всю выбранную скалу, вернее, всю её надводную часть. (Да, стоимость установки такой капитальной защиты выше, но и плюсы вполне пропорциональны; в перспективе можно будет сдать часть защищённого места в аренду местным магам, да и просто выгодно сдать в аренду или сбыть жилплощадь, которой станут — потом, после многих трудов — Скальные Норы).
Кстати, не следует думать, будто эта самая схема — панацея от биений природного фона в районе трисекции. Да, фильтрует внешние импульсы она неплохо, начисто отсекая не более пятой части потоков Природной Силы. Но полноценной экранировки не обеспечивает и выравнивания в полной мере не даёт. Сильнейшие пульсации пробиваются. Это во-первых. А во-вторых — есть целый ряд дополнительных трудностей и сложностей с проживанием внутри, фактически, одного большого ритуального контура. Даже если этот контур максимально нейтрален и направляет поле магистатума наружу. Всё равно внутри часть артефактов работает не так или не работает вовсе (к примеру, тот же резонансный уловитель Акрата внутри схемы Тонгхаста бесполезен). Но что ещё важнее, ВСЕ создаваемые внутри схемы ритуалы потребуют перерасчёта.
Вообще все. Потому что выйдет наложение-взаимодействие ритуальных контуров с пропорциональным ростом их уровня и сложности.
И не для каждого простенького ритуала третьего уровня удастся отделаться условным ростом сложности до четвёртого уровня. Или даже пятого, подмастерского. В частности, тот самый ритуал, которым Ригар с Васаре получали стекловолокно и прозрачное гибкое дерево, и без того находящийся на пределе их способностей ритуалистов... увы. И "просто" в районе трисекции — увы. Биения природного фона потому что.
Создавая для Скальных Нор защиту схемой Тонгхаста, Ригар с семьёй сознательно меняли свободу и гибкость доступной магии на защищённость.
...закономерно, что грубые работы по обустройству удалось завершить относительно споро и уж точно много быстрее, чем со своей частью справились отец и сестра. За неполную неделю, с третьего по шестой дни, Мийол не просто успел насверлить тоннелей, но и оформил, пусть вчерне, весь нижний горизонт: внешнюю петлю, опоясывающую его периметр, заготовки под личные комнаты между петлёй и поверхностью скалы (предполагалось, что позже в относительно тонких перегородках можно будет проделать окна, для доступа к дневному свету и свежему воздуху), три довольно крупных зала внутри петли и начало перехода на второй горизонт.
