Спасти Ссср ч6

Несуразица тут в том, что с врагом можно и помириться. А вот преступника надо во что бы то ни стало наказать, привлечь к ответственности, мир с преступниками заключать нельзя. Так начинаются бесконечные войны. Потому что это попытка наказать людей за то что они есть такие какие они есть.

Второе — проистекающее из первого восприятие противной стороны.

Солдаты первой Холодной войны — это и разведчики, и военные и дипломаты — чаще всего воспринимали противоположную сторону по-рыцарски. Как своих коллег, как таких же как они — и часто противники были ближе чем собственные политики, потому что они жили одной и той же жизнью и могли понять то что не мог понять никто другой...

А вот сейчас все иначе. Политики Запада настолько заразились ощущением собственной правоты, что стали воспринимать противоположную сторону как преступников, и того же требовать от всех остальных, даже от общества в целом. Происходят попытки привить западным, да и всем прочим обществам "рефлекс собаки Павлова" — инстинктивное отторжение всех, кого США назовет врагами. Это делается и с помощью трансграничных санкций и с помощью оголтелой, не сравнимой с прошлым травли — демонизации.

Происходит то, чего раньше было непредставимо. Например, раньше нельзя было представить ситуацию "отмены" русского балета или русской литературы, рассуждения о том, допустимо ли проводить выставку русского искусства или допускать выступление русского профессора. А сейчас это есть. Это все распространяется и вглубь и во все стороны, и например, в самые тяжелые годы первой Холодной войны простые люди по обе стороны фронта чаще всего не испытывали враждебности друг к другу. Сейчас невозможно например представить себе письмо Саманты Смит Андропову — Саманту Смит просто объявят врагом и начнут травить. Травят же Джоан Роулинг например, причем который уже год.

В этой ситуации крайне затрудняется поиск выхода из тупика — как можно найти выход, если сам факт разговора с другой стороной расценивается как предательство. Наказание преступников, которые и не преступники вовсе — трансформируется в "Украина должна победить, чего бы это не стоило!". Сложно представить, что было бы, если бы в первой Холодной войне руководствовались такими правилами применительно к каждому конфликту. Сейчас — первый же в общем то локальный и не очень важный конфликт — неожиданно для всех разросся до крупнейшей войны в Европе с 1945 года с перспективой применения ядерного оружия.

И третье — это конечно отсутствие страха. Со времени последней большой войны — прошло почти восемьдесят лет. Родилось два поколения людей которые не знают, что это такое. Им не понять, что такое "улица, полная вдов и сирот", они не знают что такое эвакуация, они не представляют себе родную улицу после бомбежки или уличных боев. Наверное, в конце сороковых и пятидесятые, когда СССР еще не обладал ядерным паритетом даже близко и ядерное оружие могло быть применено относительно безнаказанно — именно страх, смертельный страх воевавшего поколения вновь через это пройти, вновь увидеть руины и сожженные города, вновь поставить все на кон — избавили нас от ужасов ядерной войны. И Хрущев и Кеннеди воевали — и именно потому они не хотели воевать снова. Сохранить мир для них было важнее морали или правосудия или принципов. Они все знали, что в окопах это пустые слова...

А сейчас — все это не так и даже стремление к миру — вызывает раздражение и ту же демонизацию. Хотя во время первой Холодной войны — с обеих сторон были влиятельные сторонники мира, и в самые острые моменты противостояния никто не приказывал им заткнуться и не называл предателями.

Мира тогда — не боялись. А войны боялись больше чем поражения в ней.

И это было хорошо.

16 марта 1986 года

Лондон, Англия

Тому, у кого есть нож — никогда не носить короны...

Барон Майкл Хезелтайн

Публичное убийство премьер-министра — в самом центре Лондона — сдвинуло с места самую настоящую лавину...

Дело в том, что в кабинете Тэтчер были не одна, а две фракции еврофилов, при том что евроскептики были едины и возглавляла их сама покойна Маргарет. Первую возглавлял барон Хау, министр иностранных дел, вторую — тогда еще не барон, а простой подданный (правда входящий в пятьсот самых богатых людей Англии) Майкл Хезелтайн, бывший предприниматель, бывший депутат Парламента и действующий министр обороны.

Правда, кресло под ним очень и очень шаталось и связано это было с делом Вестланд. На котором, как на лакмусовой бумажке высветились противоречия того периода — конфликт между еврофилами и американофилами.

Британская авиационная фирма Вестланд, когда-то мощная — дышала на ладан. Последние средства она вложила в производство легкого вертолета на шесть — десять мест, и вертолет в 1984 году поднялся в воздух. Но мало кто понимал, что проект обречен — американцы из Белл и МакДонелл Дуглас готовы были уронить цены на вертолеты такого класса специально, чтобы не допустить британского конкурента на рынок. Как это случилось с итальянской фирмой Пьяджо — они разработали лучший легкий самолет на рынке, но он провалился потому, что американские конкуренты тут же снизили цены на свои давно производимые модели.

Надо было думать, что делать дальше.

Вариантов было два. Первый — пускать в капитал американского вертолетостроительного гиганта Сикорский, модели которого Вестланд и так производил по лицензии. Сикорский был готов увеличить пакет в убыточной британской фирме до контрольного, но при одном условии: британское правительство закупает большой флот ударных вертолетов Сикорского. В этом многомиллиардном тендере — Сикорский сталкивался с Боингом, который предлагал "англизированный" новейший Апач с британскими двигателями Роллс-Ройс. У Сикорского готового ударного вертолета не было, так как они проиграли тендер американской армии — и они предлагали ударный вариант S70 "Гарпия" с блоками НУРС, радаром и пушкой. Возможна была установка ПТУР. Сикорский уверял, что полноценный ударный вертолет англичанам не нужен, и Гарпия — идеальное решение, прямой конкурент советскому Ми-24, с повышенными транспортными возможностями. Но это было не так — у Сикорского не было той защиты, которая была у Апач и не было таких возможностей по борьбе с танками. Кроме того, Сикорский конкурировал с франко-британским проектом Пума. Тем не менее, за предложение Сикорского выступала сама Тэтчер и министр торговли и промышленности Леон Бриттан.

Однако было и второе предложение. От итальянской фирмы Августа, за которой маячила тень американского вертолетного гиганта Белл — а то и Боинга. Августу основали в пятидесятые годы явно на месте разбитых авиацией союзников авиационных заводов. Они производили по лицензии вертолеты Белл сначала для Италии, а затем и для стран, для которых покупка американской техники была невозможна по политическим причинам. С 1981 года они основали альянс с Вестланд для разработки предложения на европейский средний вертолет, конкурент Ми-8 и преемник Пумы. В последнее время у Аугусты появились деньги, ходили слухи, что эти деньги являются следствием незаконных сделок с Ираном, эксплуатирующим огромный флот вертолетов Белл. Кроме того, Аугуста не требовала в качестве гарантии сделки от британского правительства вложить в Вестланд сорок миллионов фунтов дотации. А предложение Сикорского этого требовало. За итальянское предложение — выступал как раз Майкл Хезелтайн*, и неофициально его поддерживал барон Хау, которому не помешала бы поддержка итальянского правительства в Европе. Она была особенно нужна после того, как британские болельщики устроили оргию насилия в Риме в прошлом году что вызвало беспрецедентное решение — отстранение Британии и ее клубов на два года от всех еврокубков.

Первоначально технический спор — оба предложения были примерно равноценными и были хороши по-своему — на заседаниях кабмина быстро перерос в принципиальный спор между Тэтчер и Хезелтайном. Хезелтайн как министр обороны должен был выбирать противотанковый вертолет. Но Тэтчер — была нужна привязка Великобритании к Соединенным штатам для ее проекта "англоязычного мира". Хезелтайн — не сдавался и предлагал продать фирму итальянцам и присоединиться к франко-германскому проекту Тигр — созданию европейского конкурента Апачу.

Известие о смерти Тэтчер — застало барона за городом за чтением трудов Ленина. Барон уважал Ленина и много читал ленинских статей — но он уважал его как жестокого политика — реалиста и искал в ленинских статьях подсказки для выстраивания собственной "реалполитик" в змеином кубле британской власти.

Известие принес охранник, констебль Харроу из особого отдела, он ворвался в комнату Хезелтайна с пистолетом в руке — и тот подумал, что констебль спятил и может его убить.

— Сэр... несчастье! — выпалил он

— Что случилось? — министр сохранил хладнокровие

— Миссис Тэтчер убита, когда направлялась в Букингемский дворец! Убита террористами.

Министр отложил томик Ленина

— Какое же это несчастье? — произнес министр — за это надо выпить...

За окном уже отчетливо слышались вертолеты...

Дальше произошел небольшой скандал — прибывшие военные хотели отвезти министра на военную базу, а тот рвался в Лондон, понимая, что будут делить власть. В конце концов, министр настоял на своем, оставив командование сэру Найджелу Бэгноллу, начальнику Генерального штаба, бывшему командующему Британской армией на Рейне и Северным флангом НАТО. Военные отправили с министром несколько парашютистов с автоматическими винтовками — для защиты. Министр мрачно подумал, что от того что ждет на заседании Кабинета — винтовки его не защитят. Хотя может они и пригодятся. Этой стране возможно, нужен новый Оливер Кромвель**, твою ж мать...

Лететь не получилось — оказалось, что негде приземлиться, к тому же в Лондоне был введен режим чрезвычайного положения. Пришлось отправиться на машинах, а парашютистов посадили в очень кстати пришедшийся ЛендРовер, который министр использовал для поездок по окрестностям. Так и тронулись. В Ягуар министра вперед сел один из парас, но так как винтовка не помещалась — пришлось приоткрыть окно и часть ствола -выставить туда. Просто прелестно.

Проезжая небольшие городки, чьи жители уже начали приспускать флаги и вывешивать траурные портреты, ожидая обращение Ее Величества к нации — министр думал, чем он отличается от Тэтчер и потому их дороги так разошлись.

В отличие от Мэгги, дочери мелкого лавочника, который так и не стал крупным — министр Хезелтайн относился к британской буржуазии, причем американского типа, не наследственной, а той, которая сделала себя сама. В отличие от лавочников, которым все равно, чем торговать — по этой части буржуазии доминирование американцев в бизнесе ударило особенно сильно. Самые умные понимали — в ЕС Британия будет чем-то уникальным и сможет сформировать свое уникальное предложение для общего рынка. Например, немцы прекрасно делают автомобили — но они не смогут повторить Роллс-Ройс, как бы того не хотели. А вот в британском, точнее в американо-британском союзе — они будут всего лишь одними из многих. И американцам — им нечего будет предложить.

На самом деле министр Хезелтайн сильно ошибался — британцам было что предложить, и план Маргарет был вполне реален. Великобритания — могла предложить США не только английский язык, но и хорошо знакомое американским юристам британское прецедентное право, в корне отличающееся от континентального. При этом — Великобритания не имела в своем законодательстве ограничительных мер наподобие закона Гласа-Стигала, которые были приняты в тридцатые годы после Великой депрессии. Британский Сити — фактически жил по тем же законам, что и Уолл-Стрит, но там не было ФРС с его ограничениями. Как выразился руководитель британского аналога ФРС: два взрослых человека в одной комнате? Пусть делают что хотят!

С появлением интернета и трансграничного банкинга — план Тэтчер сработал, превратив Лондон в глобальный спекулятивный хаб как для Европы так и для США. Европейские банки, в которых была сильна государственная поддержка — получили возможности через Лондон вкладывать огромные средства в американские рынки — а не в свои. А американцы получили возможность через Лондон же — проворачивать те сделки, какие никогда не одобрили бы ни ФРС ни Министерство юстиции США. В 1993 году Клинтон, едва придя к власти, отменил закон Гласа-Стигала, но не по злой воле — а потому что он больше не работал, а Уолл-Стрит с его регулированием — стал вчистую проигрывать Лондону.

Так было положено начало процессу, который в 2008 году приведет к тяжелейшему финансовому кризису, конца которому не будет видно и спустя десятилетие. Который особенно сильно ударит не по американским — а по британским и европейским финансовым институтам. Зашатается такая махина как ДойчеБанк, которому надоело кредитовать немецкую промышленность и который увяз в спекуляциях с американскими деривативами по уши. Обанкротится старейший банк мира из Италии...

Но Лондон — выиграет. Из столицы "больного человека Европы", где на месте бывших доков росли сорняки и бегали собаки — он превратится в один из двух глобальных супер-городов мира. А на месте, где двадцать лет назад была свалка — цена земли будет миллионы долларов за сотку.

Впрочем, выиграют не все. Лондон превратится из своеобразного, но все же английского города с футболом, пабами, грубоватыми работягами и безоружными полицейскими — в один из форпостов глобального кочевничества, в город где семьдесят процентов населения приезжие, куда воры стаскивают наворованные богатства, а работяга не купит себе квартиру даже зарабатывая на нее сто лет.

Так что еще неизвестно кто выиграет, а кто — проиграет...

Барона Хау — министр Хезелтайн нашел в одном из клубов, где членство передается по наследству, на двери не висит табличка, а пройти можно только по приглашению члена клуба даже если ты министр. Ему пришлось ждать снаружи — ему, министру! — пока барон не вышел и не записал его в журнал как своего посетителя. Только тогда его впустили внутрь...