Лесса (общий файл) (заморожено)

Бренна ответила холодно:

— У меня своя, другая мера. Значит, моя догадка была верна, это тебя ребенок должен благодарить за то, что сотворили с её семьей. В крови девочки столько тьмы, что не вычерпать. Это зло, Мэрл, плод твоих рук, твоей магии и твоих забав, то зло, что взошло на трупах. Думаю, она не поспешит к тебе с благодарностью, когда узнает о твоем заботливом участии в её судьбе. Итак. Я извещу тебя о своем решении. Может быть, извещу, — Бренна внешне осталась невозмутима, но пальцы сжались в кулаки, вонзив ногти в ладони, чтобы унять предательскую дрожь.

Мэррил сузил глаза:

— Предупреждаю тебя. Я не посмотрю на свою... слабость. Я буду убивать твоих повсюду. В постелях, на трактах, в харчевнях и посреди лесов. Больше никто ничего не принесет в лес, даже крошку хлеба, — он показал в улыбке, похожей на оскал, белоснежные зубы. — Блокада, Бран. Соболезную, но ничем помочь не могу. Твой выбор, твое решение.

Они скрестили взгляды.

— Не пугай меня, Бран. Ты не станешь меня убивать. Ты убиваешь, только если защищаешь свой драгоценный лес, а я... пока... ему не угроза. Убийство противоестественно твоей природе.

— Ты слушал, но не слышал. Река времени течет, всё меняется. Меняюсь и я. В моем мире больное животное не выживает. Ты болен, Мэррил.

Он заиграл желваками, приблизил лицо.

— Не сможешь. Не посмеешь. Твоя слабость в твоей силе. Хватит, Бран! Ты знаешь, кто она! Тем более ты должна мне её отдать! Только я могу с ней справиться, только я могу применить её таланты по назначению. Те, кто идут за ней, угроза твоим сестрам, хотя я бы не возражал, чтобы проредить ваши ряды. Райты, Бран, они даже тебе не по силам. А мне — да.

— Слишком много "я". Это и есть гнилой стержень твоей магии? Не лги, я устала от твоей бесконечной лжи. Райты мне не угроза. Они угроза тебе, если тебе вздумается её хоть пальцем тронуть, — в голосе Бренны был лед. — Помни. Я знаю тебя. Знаю, как и куда ударить, если ты преступишь черту. Клянусь, твоя жизнь станет такой, что ты сам выберешь смерть. Чему ты можешь её научить? Убивать? Скажи, зачем она тебе? Будь честен, Мэрл.

Мэррил процедил сквозь зубы:

— Не клянись, Бран. Или, — он криво усмехнулся, — я буду удостоен чести принять смерть от твоих рук? Ты, Истинная, умертвила десятки эльфов, не запачкав и ноготка на прелестном пальчике, но всё когда-то случается в первый раз... Что ты сделаешь, Бран, если твоя паства станет угрозой лесу? Спроси сама себя, ответь! Уничтожишь, раздавишь, как клопов, по глазам вижу... У нас с тобой всё же есть нечто общее, единое, как бы тебе не хотелось этого отрицать. Ты не могла не почувствовать всплеск силы, и это только начало. Нас ждут занятные времена, и мне нужен этот ребенок, Бран. Отдай девочку, и тогда, клянусь, и ты, и твой клятый Элбаннон получите мою защиту, когда начнется бойня. Я все сказал. Слово за тобой. Последнее слово.

— Ты разговорчив сегодня, Мэрл. Но, к моему глубокому сожалению, не убедителен, — Бренна улыбнулась одними губами. Лицо эльфа застыло.

Позади, на ложе, послышался тихий, едва различимый шорох, вздох.

Девочка пришла в себя.

Бренна, не поворачивая головы к лежанке, прислушалась, но было тихо, лишь отдаленный хохот, крики девчоночьих голосов проникали сквозь стены. Дриады готовились ко Дню Даану. Дня, когда уставшая, родившая долгое лето земля засыпает зимним, глубоким сном, засыпают и облетевшие дерева, все, кроме ели. Древо смерти охраняет вход... В этот день юных дриад посвятят в охотники, и девочки прощались с детством так, что даже костяным псам было тошно, не говоря уже о взрослых, которые в эти дни не могли надрать озорницам уши. Уже завтра с девчонок спросят, как с взрослых, уже завтра они примут зелье Даану, которое напитает их кровь силой Элбаннона. И, тогда, может быть, кто-то вспомнит, оживит то, что глубоким сном дремлет в крови...

Тогда родится дриада.

И с каждым годом, каждым Днем рожденных все меньше и меньше...

Бренна, казалось, ушла в себя, голубые глаза затуманились. Прервав молчание, сказала:

— Знаешь, я часто думала, зачем вернулась. Теперь начинаю понимать, зачем.

— Не надо, Бран. Прошу, умоляю, не вынуждай меня... воевать с тобой, — проговорил надтреснутым голосом эльф.

— Отрекись от своих прожектов, Мэрл. Тогда поговорим. Может быть, поговорим.

Бренна не вздрогнула, когда горячая ладошка коснулась её руки. Девочка стояла рядом, пошатываясь, распахнув глаза, глядя на шар. Не сказав ни слова, забралась на колени Бренны, прильнула головой к груди и обмякла. От неё несло жаром, она была слаба, как новорожденный котенок. Бренна обняла её, оперлась подбородком о пушистую, мягкую макушку, от которой пахнуло листьями, хвоей, и затаила дыхание.

— Где она, Бран? — отчеканил Мэррил.

— Прощай, Мэрл, — тихо сказала дриада.

— Не смей! Ты не сможешь...

Шар погас. Они сидели, молчали, слившись в одно. Бренна, закрыв глаза, обнимая девочку, и девочка, откинувшись на плечо дриады.

Бренна тихо, прерывисто вздохнула.

— Ты его любишь? — спросила девочка.

— Да, — помолчав, просто ответила Бренна.

— И ты с ним совсем-совсем не можешь быть?

— Да, — повторила женщина и, уткнувшись в буйные черные кудри, закрыла глаза. Они сидели молча, не шевелясь.

— Ты кто? Бог? — девочка обернулась, пытливо посмотрела в глаза дриады.

Бренна задумалась ненадолго, затем дала ответ:

— Я женщина, которая любит лес, — она крепче прижала гостью к себе, легкая улыбка тронула губы. — А ты кто?

— Я девочка, — проворчала девочка, и, подумав, добавила:

— Маленькая.

— Ты права, дитя. Как же ты права... — Бренна вздохнула. — Ну, здравствуй, маленькая девочка. Маленьким девочкам надо есть, спать и набираться сил.

Спрашивать, что с ней случилось, Бренна не стала. Слишком рано, слишком больно и опасно. Девочка сама ответила на невысказанный вопрос:

— Моя семья мертва. Я убежала, свалилась в яму, — она говорила ровным, тусклым, безо всякого выражения голосом, — мне проткнул лапу кол, там, где плечо. Мне было больно-больно, страшно до жутиков. Потом пришли те, чужие, от которых воняло железом. Они били меня, тыкали палками, а когда подумали, что я мертвая, выволокли на петле и, я ... убила их? За что они меня так? Что я им сделала? — она помолчала. — Скажи, я убийца? Чудовище? Монстр?

У Бренны заледенело лицо. Ловчих растерзали, скорее всего, райты. Даже здоровый оборотень, не говоря уже об увечном и без сил, не справился бы с вооруженными до зубов убийцами. Если бы не псы...

— Нет, дитя. Ты не убивала. Ты, как и сказала, девочка. Просто девочка, которая попала в беду. Чудовища и убийцы те, кто ставит ловчие ямы, — ответила Бренна сквозь зубы, ощущая такую боль, словно это она сама сидела в яме без воды, еды, умирая от боли, кровопотери, одиночества и страха. Кроме всего, она обеспокоенно гадала, что именно кроха могла услышать, понять из разговора с Мэррилом. Не все знания к месту и ко времени, особенно, когда малышка пережила страшное потрясение, причину которого Бренне только предстоит узнать.

— А он кто? — сонно спросила гостья.

— Кто? — переспросила Бренна, делая вид, что не поняла, о ком идет речь. Не вышло. Девочка завозилась на коленях, отодвинулась, её заколотило, затрясло от слабости. Бренна обняла её, не отпуская.

Девочка обернулась, пытливо посмотрела в глаза:

— Тот, злой, в шаре. Я... помню его. Будто бы он снился, и хотел меня поймать. Почему он меня не видел? Я умерла? Я кто? Призрак? Я не хочу быть призраком!

— Ты не призрак, дитя, — Бренна отвела взгляд, прижалась щекой к пушистой, теплой макушке. Смотреть в глаза ребенка почему-то было невыносимо. — Всё просто. Он смотрел через магический шар, а магия не всесильна. Он тебя не видел, и к лучшему.

— Но его видела я, — Лесса, откинувшись на теплое, надежное плечо Бренны, молчала, не сводя янтарных глаз с шара, в котором дремал молочно-белый туман.

В её взрослом, недетском взгляде расплескалась тьма.

26

Лучик подмигивал сквозь листву, слепил глаза. Распевали клесты-еловики, вплетая в шум ветра звонкое "кле-кле " и мелодичный свист, им вторили зарянки, добавляя "тики-тик", вдалеке то и дело слышались всплески девичьего смеха. Завтра, то есть аккурат сегодня в полночь, наступит День Даану.

Сайли вспомнился горький вкус зелья с запахом меда. Влажная прохлада, скользнув по горлу, вдруг обожгла, сковала тело льдом. Холод растаял, сменился мягким, ласковым теплом, ночной лес стал странным, непривычно ярким, цветным. В тот, свой День, она в первый раз увидела Элбаннон глазами дриады.

Запахи свели с ума, вскружили голову, зловещее уханье и стоны на болотах рассыпались на звуки, Сайли различила даже шелест камышей и шлепанье промчавшейся по воде ящерицы-василиска. Той ночью она породнилась со своим Древом. Как сейчас перед глазами... Взмах руки жрицы, молния ритуального кинжала, тонкая, с волос черта на запястье, которая стала алым, горячим ручьем. Сайли вновь почувствовала боль Древа, услышала его душераздирающий, низкий, гулкий стон, слезы потекли по вековой, изборожденной морщинами серой коре, застыв каплями янтаря, а рана Сайли затянулась, как не бывало. Завтра кто-то из девочек увидит, услышит, познает то же. Станет им с Ферн сестрой.

Сайли едва сдержала зевоту. Какой уж тут сон, когда тело так затекло, что вот-вот сверзишься вниз, но она так и не собралась с духом устроиться поудобнее. Моргнуть страшно, не то что шевельнуться. За ворот заполз наглючий жук и упорно, щекотно искал путь на волю, плечи, руки ломило от скрюченной позы, ещё бы, на узловатой, тонкой ветке вольготно не разлечься. Сайли было не привыкать к долгим засадам, их неподвижности, дождю, снегу, голоду и холоду, этому учили с младенчества, её больше свербили малодушные мысли о том, что будет, если её застукают на месте преступления. Бренна, само собой, не станет казнить, но воину не престало вести себя как вшивому соглядатаю. Недоверие — оно как сок цикуты, но Сайли не могла иначе, и все из-за злюки Ллоис. Сайли поймала взгляд Уллы, её первой подручной, когда они с Ферн вошли в лагерь, об остальном и пень догадается, вот Сайли и решилась покараулить, поглядеть, что же будет дальше. Сайли сама себя не могла понять, почему так трясется над малявкой, что её так зацепило, не дает покоя, ведь это не первая девочка, которую она привела в стаю. Может, потому что у неё никогда не будет детей, и эта кроха заполнила пустоту в сердце? Война унесла и нерожденных. Та стрела, что пронзила грудь, несла смерть. Зелье вернуло жизнь, но выжгло лоно. За всё надо платить... Или, может, найденыш напомнил ей Кэрис, дочку убитой в бою подруги? Неста. Прости, не уберегла... На свою беду Сайли помнила, так и не смогла забыть, как отчаянно пыталась остановить у ребенка хлещущую кровь, но магов не было рядом, и тоненькую шею, рассеченную лезвием меча, не перевязать... То бессилие, гнев и жгучие, злые слезы Сайли не забудет никогда, как не забудет погасшие светло-карие глаза черноволосой маленькой дриады, беззвучно шептавшей "мамочки". Сайли моргнула, смахивая слезу, усмехнулась недобро.

Башку можно прозакладывать, Улла уже донесла своей ненаглядной командирше, что они с Ферн вернулись не одни. Ллоис не встретит девочку дарами, к магам не ходи, а уж то, что они с сестрой не приползли на брюхе к ней первой на поклон, и вовсе худо. Злюке плевать с макушки дерева, что найденыш в лесу не взятый в полон враг, её заведомая добыча. В кусты нельзя отлучиться, повсюду её глазастые шпионки. Свора Ллоис держалась особняком, не допуская в свой круг рядовых воинов-дриад, мня себя белой костью. Может, оно и так, маги все же, науки знают поболе, но высоко нос задирать — морду расшибить можно. Как мастер войны воспримет решение Бренны? Белоголовая воительница себе на уме, жестока, горда, а война, потери и бесконечные неудачи с костяными и вовсе ожесточили Ллоис, превратив в озлобленное чудовище. Ко всему, разговор Бренны и Мэррила был не для чужих ушей. Вляпалась она, да так вляпалась, что врагу не пожелаешь. Или Бренна простит и сделает её доверенной, или сошлют на границу Элбаннона, где только с волками и разговоры разговаривать. Одна польза — она узнала, что девочку Бренна не отдаст.

Пока не отдаст.

На ветку села Офа, закрутила головой, блестя хитрым глазом, расправила крылья.

— Кыш, зараза, — проговорила Сайли одними губами. Сойка, казалось, ухмыльнулась.

— Хватит ворон пугать, слазь с насеста. Мне нужна твоя помощь, — Сайли вздрогнула. Голос Бренны прозвучал так, словно дриада стояла рядом.

Сайли скорчила рожицу. Попадет на орехи... Уцепившись за ветвь, спустилась на шаткую дорожку из перекладин, связанных лианами, протопала ко входу и заглянула внутрь, впервые встретившись взглядом с той, кого на своей шее приволокла в стаю.

Девочка сидела на постели, обняв коленки, укрытая, как плащом, ворохом черных волос. Пытливый взгляд распахнутых золотистых глаз осиял Сайли и померк, словно свечу задули. Будто ожила, на миг вынырнув из мрака, и вновь ушла в холодные, темные глубины. Видать, шибко ей прилетело, на её месте нормальное дите ревело бы навзрыд или перепугалось до икоты, на худой конец, запытало бы старших вопросами. Натерпелась, бедолага, после таких испытаний или взрослеют враз, или рассудка лишаются, но малышка вовсе не выглядит безумной. Хотя, кто их знает, малышек, после прогулок которых в лесу остаются такие трупы, что и костяные не стали жрать.

Сайли тихонько примостилась у входа, ожидая выволочки. Бренна стояла у стола, что-то помешивая, и даже не обернулась, словно не замечая Сайли.

— Это Сайли. Одна из лучших воинов, она у нас несколько... любопытна и неугомонна, но у неё доброе сердце, и я ей доверяю, как себе. Уж кому-кому, а ей все мои тайны ведомы наперечет, — с легким укором сказала Бренна. У Сайли загорелись щёки. — Как твое имя, дитя? — спросила Бренна, продолжая растирать в ступке ягоду.

Сайли выдохнула. Кажется, гроза прошла мимо.

Девочка помедлила, прикусила губу, янтарные глаза потемнели. Она опустила голову, скрыв лицо под черной волной, плечи дернулись, словно беззвучно всхлипнула, и черноволосая фигурка застыла вновь.

Бренна отложила ступку, обернулась:

— Поплачь. Ничего постыдного в этом нет, слезы омывают душу, принося покой и ясность мыслей. Оплакать павших наш долг. Твой долг.

Девочка, уткнувшись лбом в колени, проговорила надтреснутым, ломким голосом:

— Я... Леассара. Вы... Вы меня спасли, но вы должны знать, пусть будет по-честному. Та, что убила мою семью... мертва. Так вышло, и я ни капельки не жалею. Она убила всех. А я убила её, — она подняла голову, глянула на Бренну. У Сайли екнуло в груди, так страшно безжизненен, пуст был этот взгляд. Взгляд, который видел смерть. — Я могу наврать, что не хотела, что там была не я, но это была я, в шкуре кошки. Тогда я была зверем, не собой, только всё равно это была я, — помолчав, в звенящей тишине продолжила: