Игры в вечность

— Все будет хорошо, — шепнула она, нежно погладила его руку, — не надо бояться. Я с тобой.

Утнапи вздрогнул, хотел было прогнать, но не смог, только тихо вздохнул, обнял, крепко прижимая к себе. Даже серые пятна с лица на минуту ушли, словно испугавшись, поверив, что они тут ни к чему. Кита смогла прогнать... На минуту...

— Что ты здесь делаешь? Ну-ка пошли! — прикрикнул было на нее Думузи, проходя мимо, но быстро прикусил язык.

— Я никуда не пойду, — сказала она уверенно. — Я его жена.

Не пойдет, хоть что делай. Хоть молниями бей, хоть огнем, все равно не пойдет. Второй раз потерять не сможет.

К ночи Утнапи все же заперли в доме, заткнули все щели — если вдруг взорвется бабочками, то они так просто не вырвутся на свободу. Эмеш сидел рядом, разговаривал через стенку — его словно прорвало, трепался о всякой ерунде, даже не замечая о чем, заставлял Утнапи говорить тоже. Так было проще, казалось, пока он слышит голос — все нормально. Значит, Утнапи жив, и его бабочки еще далеко.

Киту в дом не пустили, она сидела рядом, прижавшись к двери щекой. Молчала. За все время не проронила ни слова. Глаза сухие, далекие. Она не будет плакать и не будет кричать.

— Я много думал, — сказал вдруг Утнапи, — не знаю, поможет тебе это или нет, но ты должен знать. Помнишь, Уршанаби говорил нам — демоны нейтральны. Всегда. И даже если сила не нейтральна внутри демона, она нейтральна вовне. Что-то всегда уравновешивает. Как савалар и илиль...

— Ну?

Сейчас было сложно сосредоточиться на каких-то серьезных мыслях, но он старался. Если есть хоть какая-то надежда, он должен попробовать все, любые средства.

Демоны заставляют этот мир распадаться на части, обращают его в хаос.

— Демоны — разрушающая сила. А созидающая? — попытался размышлять вслух Эмеш. — Мы? Боги? Ведь мы создали этот мир. Или та сила? А помнишь, как мы получили свою силу? Там, на вершинах Унгаля?

Ут, за стеной, кивнул, он помнил, конечно, помнил. Высокогорное озеро, прозрачное, чистое, мелкие камешки видно на невообразимой глубине, и солнечные лучи пронзают до самого дня, сверкают живыми блестками на поверхности. Отсюда берет свое начало Мирикиль — огненная река жизни... почему огненная — Эмеш так и не понял, река как река на вид, вода, не огонь.

— Только это не разрушение и созидание, Сар. Это другое.

— Другое? Что?

— Не знаю, спроси лучше у Уршанаби, или хотя бы Италя, он знает куда больше меня. Поверь, я тоже плохо понимаю, я не знаю... но я чувствую, что оно где-то рядом. Надо только приглядеться.

Эмеш приглядывался, как мог. Что ему еще оставалось.

Они говорили долго, о многом и ни о чем, пытаясь найти важное, но не находили толком даже простого. Надо было поговорить, слова прогоняли страх, неизбежное отступало, теряясь в словах. Голос Утнапи какой-то глухой, чужой, отстраненный. Мороз по коже от этого голоса. Но все равно лучше говорить, чем молчать. Тишина во стократ страшней. От тишины не знаешь, чего ждать.

И говорили много — о вечном и мелочах, о жизни и немного о смерти, о демонах и мангарах, о рыболовных сетях и выделке овечьих шкур, о землянике на горных склонах и абрикосах в царских садах, говорили о женщинах, о политике, о вине, о смысле бытия...

Эмеш уже перестал замечать, о чем они говорят.

День. Вечер. Ночь...

А утром явился Атт.

Нет, сначала ночью еще приходили керуби. Последние здесь, те, кого еще не успели увести. Перед тем, как отправится в старый Эдем, они решили проведать двух неудавшихся богов. Они стояли в стороне, нерешительно сопели, боясь подойти, не желая помешать. Пожалуй, они сами прекрасно видели, что происходит.

— Вы что-то хотите? — громко поинтересовался Эмеш.

Керуби зашептались, потоптались еще немного на месте, потом вперед вышел кособокий старик. Приглядевшись, Эмеш узнал в нем того самого переговорщика.

— Мы пришли поговорить.

— Со мной?

— Да, с тобой.

— Хорошо, давайте поговорим, — согласился он.

Делегация немного помялась и подошла ближе, даже в темноте Эмеш мог легко разглядеть их осунувшиеся, испуганные лица. Да уж, ребятам досталось в последнее время, волей судьбы они оказались в самом пекле.

Переговорщик оглянулся на остальных, словно ища поддержки, видно было, что говорить ему не легко.

— Мы не понимаем, что происходит, — печально сказал он. — Наш учитель больше не выходит, нас заставляют покинуть наши дома, у нас больше нет вождя и никто не может рассказать, как нам жить дальше.

Эмеш заскрипел зубами. Ну конечно, во всех несчастьях они наверняка винят его, ведь все неприятности у них начались с его приходом. Он гад такой! Грязный монстр-убийца, шарахнул огнем, и сейчас вот не выпускает их учителя из дома, привел с собой еще двоих...

— Ты хороший, — серьезно, доверительно произнес переговорщик.

Это было настолько неожиданно, и по-детски непосредственно... Эмеш даже не нашел что ответить. Тяжело сглотнул.

— Ты ведь сможешь защитить нас?

Защитить? Как, черт побери, он будет их защищать? Почему он? Ведь это Думузи с Лару сейчас уведут их в безопасное место, это они сейчас помогут... а он просто сидит тут и тянет время, не в состоянии ни помочь, ни убить. Он ничего толком не может.

Защитить? Дети...

Переговорщик с надеждой смотрел на него. Ждал.

— Наш учитель всегда заботился о нас, помогал нам. Я знаю, ты был его другом.

Был. Почему они говорят об Утнапи в прошедшем времени? Это сильно раздражало. Он еще жив! Он там, за стенкой, у него еще все получится. Вот он прогонит своих бабочек и сам защитит своих керуби от любых напастей.

Они не знают или не верят? А он верит? Или просто боится своими руками... Нет, он все-таки верит... ну может не слишком сильно, не достаточно сильно, чтобы сделать сказку правдой.

И все же, вдруг понял, — было бы намного проще и спокойнее, если бы эти люди его ненавидели.

Эмеш на минуту до рези зажмурил глаза.

— Я постараюсь, — без особой уверенности пообещал он, потом отвернулся, стараясь не встречаться с переговорщиками взглядом, — а вы уходите отсюда, там вас ждет новый дом, там будете в безопасности.

Керуби заметно приободрились и важно кивнули.

— Мы верим тебе, — серьезно сказал кособокий старик.

Вот только этого ему еще не хватало! Веры! Они еще в него верят! Стоят такие довольные... Правильно, в богов надо верить, несмотря ни на что. Он сам постарается поверить, и может тогда.

Сглотнув подступившие бессильные слезы, Эмеш покачал головой.

— Я сделаю все, что в моих силах, но чудес обещать не могу. Я далеко не всесилен.

— Мы понимаем.

Керуби с достоинством поклонились и удалились в темноту.

Замечательно! Просто отлично! Ну, просто слов нет.

Они ему верят, демоны их раздери!

— И я верю, — тихо сказала Кита.

Он вздрогнул, этого еще не хватало. Ладно. Если верят люди — это еще куда ни шло, но вот если бы поверили боги... хорошо что Ларушки нет рядом.

— Я тоже верю, — признался из-за стены Утнапи.

Сговорились, — устало подумал Эмеш, закрывая глаза.

* * *

Утром явился Атт.

Почему-то казалось, он должен привести целую армию за собой — богов, демонов, даже людей в сверкающих доспехах, казалось, что они вот-вот будут сражаться, жечь бабочек огнем... они пойдут в пустыню, пройдутся по всему миру и сожгут все. Победят, в конце концов, они не могут не победить.

Не могут.

Атт пришел один — просто невысокий, пожилой, лысый человек... подошел, сел рядом, покосился на дочь, вздохнул, похлопал Эмеша по плечу.

— Они уходят, — сказал, словно невзначай, словно все и так знали о чем речь.

И этого оказалось достаточно, не надо больше ничего объяснять. Война проиграна, даже не начавшись. Эмеш даже не удивился, кивнул. Не будет ни богов, ни людей, ни демонов, ни сияющих доспехов. Игра окончена.

Теперь надо только самим.

— Там небо гудит, — тихо сказал Атт, — никто не знает, что делать. Они боятся. Не хотят. Хотят уйти...

Эмеш кивнул. Да, пожалуй, все правильно. Пора им возвращаться.

— И ты иди, Мариш. Ты же хотел, — сказал он. — И Ларушку с собой захвати, зачем ей здесь...

Атт хмуро посмотрел на него.

— А ты?

А он? С ним давно все ясно.

— А я останусь. Знаешь, я ни разу за триста лет не хотел вернуться. И сейчас не хочу. У меня там ничего нет, никто не ждет, совсем никто, даже хризантемы.

Он невесело усмехнулся, задумался. Да, действительно, он говорил правду, верил сам себе. Главное верить.

— Ты еще, может, посмотришь, как они цветут... вдоль дорожки...

— Неужели, ни разу? — Атт вот не верил.

— Ни разу.

Эмеш развел руками. Ни разу, что тут поделаешь, ему было хорошо здесь, это был его мир, он принял его до конца. Сейчас он твердо, упрямо верил в это сам, как никогда раньше, как никто другой. Он видел весь этот мир во сне, от края о края. Он принял его весь, не во сне, по-настоящему принял.

А там, снаружи, у него не было совсем ничего.

— Я как в сказке, помнишь, как Питер Пен. Мое окно закрыто, меня никто не ждет, и я не могу вернуться назад. Мне даже иногда, кажется, что в моей кровати уже спит другой мальчик...

Усмехнулся. Да, он сам мальчик, не желающий взрослеть, хоть и седина уже в волосах, но все равно мальчик, которому в сказке лучше, чем в реальном мире. Он никак не всесильный бог. Это игра. И это его игра. И даже, возможно, игра по его правилам! Захочет — будет летать!

Даже дернулся, попробовал — вдруг и правда полетит. Нет, не летается, только Атт как-то подозрительно на него смотрит. Неловко вдруг стало, ведь заигрался, в самом деле.

— Я лучше останусь, Мариш, вдруг что и выйдет, — попытался неуклюже оправдываться.

Атт хотел было возразить, но отчего-то передумал, только вздохнул.

Снова подумалось про Лару — она уже вернулась. Даже никуда не уходя. И Думузи. То, от чего они так долго пытались бежать — исчезло, словно наваждение, словно сон. И теперь уже все равно где они, тут или там, для них все позади. Они вернулись.

Атт тоже почти вернулся, он одной ногой стоит там, сейчас для него тот мир ближе чем этот. Он уже чувствует его, чувствует запах дома... Ему тоже не нужно больше бежать, он готов принять реальность до конца, какая бы она не была.

Эмеш слегка завидовал им, он не был готов принять. Он от реальности отказался. Та реальность ему больше не нужна.

— А Ут где? — спросило небо.

— В доме, — Эмеш кивнул на дверь, — пытается прогнать своих бабочек.

— Своих?

Атт сначала не понял, нахмурился, сдвинул брови, потом разом обмяк и побледнел. Нет, все-таки одной ногой он еще здесь.

— И я не пойду — сказал уверенно.

— Часть 4

Только в грезы нельзя насовсем убежать:

Краткий век у забав — столько боли вокруг!

Постарайся ладони у мертвых разжать

И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев ее теплым мечом

И доспехи надев, что почем, что почем!

Разберись, кто ты — трус, иль избранник судьбы,

И попробуй на вкус настоящей борьбы.

В. Высоцкий

— 1

Море у стен шуршало галькой, тревожно, набегая волна за волной. Посеревшее, пенное море. Брызги горчили на губах.

Тизкар постоял немного на берегу, переступая с ноги на ногу, потом быстро разделся, разбежался, и со всего маху влетел в море. Холодная вода обожгла кожу. Он нырнул, привычно уходя на глубину, и долго плыл, пока еще мог, пока перед глазами не заплясали круги и легкие не начали разрываться, прося воздуха. Взметнулся, вынырнул, фыркая и тряся головой. Отдышался и снова нырнул. И еще.

Потом, размеренными широкими взмахами поплыл от берега прочь, словно надеясь достать до хрустального свода где-то там. И со всей злости пнуть ногой, чтоб зазвенел. Смешно конечно, не доплыл... не доплыть. Когда устал, повернулся и лег на воду, раскинув руки, глядя в небо.

Она ждала на берегу. Рыжая, миленькая, но, пожалуй, не красавица. Она сидела рядом со сброшенной одеждой и ждала.

— Кто ты? — удивился Тизкар.

— Маиш.

Ее зеленые глаза смотрели прямо, спокойно, без тени сомнения.

— Что ты здесь делаешь?

— Жду тебя.

— Зачем?

Ее губы тронула легкая улыбка, девушка чуть наклонила голову на бок, разглядывая мокрого, обнаженного царя.

— Я так хочу, — сказала она.

Тряхнула головой, и золото жарким пламенем рассыпалось по плечам.

Она была дочерью рыбака, жившего по соседству, и ей было почти семнадцать.

Когда-то в детстве, она слышала много странных пробабкиных сказок о морском боге, о том, что было очень-очень давно, даже пробабка не знала, когда это было... Сказки эти совсем не похожи на то, что рассказывают жрецы, и чем-то запали в душу, взволновали. Потом, конечно, девочка выросла и забыла. Но однажды утром увидела на берегу...

— Я не морской бог, — сказал Тизкар.

Она снова улыбнулась.

— Мне не нужен бог.

— А человек? — сердце почему-то ухнуло, и забилось в груди.

Она осталась. Она пришла и захотела остаться, и Тизкар не смог ее прогнать. Нет, он бы никогда не смог ее отпустить, даже если бы она захотела. Было что-то такое, что все демоны, все враги отступали прочь под взглядом зеленых глаз.

Они победят. Теперь Тизкар точно знал это. Он не позволит небу обрушиться, не позволит Урушпаку взять город. Никогда. Он не позволит, чтоб и волос упал с ее головы. Теперь ему есть за что сражаться. Нет, конечно, было и раньше — за свой город, за свой народ... но теперь — иначе. За свой город он был готов драться до конца и умереть, как тот храбрый майрушский сотник. Но теперь Тизкар точно знал, что будет жить! Долго, счастливо, что бы ни случилось. У него будут дети, и даже, наверняка, внуки. Он победит. Он еще пока не знает как, но так будет. Просто не может быть иначе.

Он рассказал ей все, сам даже удивился, как решился, как посмел рассказать, но она не испугалась.

— Все будет хорошо, — сказала тихо. — Я тебе верю.

Тизкар смотрел в ее глаза, сияющие, как когда-то море.

Ради нее он победит всех.

* * *

Этана гонял своих бойцов, ни днем, ни ночью не давая покоя, пытаясь за короткий срок научить тому, на что требуются месяцы. Воины Урушпака скоро будут здесь, отдыхать некогда. Их придет много, все что есть, Урушпак не может позволить себе проиграть! Но нужно победить, уже все равно какой ценой, потому, что небо готово рухнуть. Нужно успеть. И будь, что будет.

Некогда отдыхать. Незачем.

И бойцы его не понимали, но, кажется, чувствовали, и делали успехи, непостижимые уму. Готовы были сражаться так, как просто никогда бы не могли сражаться.

* * *

Тонкая красноперая стрела потянулась к самому уху, еще, еще... руки чуть дрожат от напряжения. Илькум ровно дышал, смотря вперед, на мишень, и ничего в мире больше не существовало. Только он и цель. Короткий вдох, миг тишины и долгий пронзительный свист. Стрела сорвалась и ринулась вперед.