— В горницу вернешься, вниз по лесенке сошествуешь да там, внизу, и обоснуешься, — терпеливо разъяснил отец Власий. — Или герру Корнелиусу к тебе наверх подыматься способнее будет, а?

— И то... Уж прости, не подумал — с его-то ногами.

— Без его-то ног, — кротко уточнил маленький архимандрит, направляясь к выходу.

— А где Ворон?

— А внизу уже. Он у нас страсть до чего смекалист.

На последних ступенях отец Власий вдруг заторопился, завертел головой и закричал, озабоченно стуча посохом:

— Георгие! Георгие! Ступай-ка, брате, ко вратам, яви милость. Спешит к нам некто, — ой, спешит! Встретить да приветить надобно, а то уж больно строги тут послушники-привратники.

— Не иначе, как Велко твой, ага?

— И ты, старче, смекалист преизрядно. Хвалю.

— Малость не ко времени это.

— Малость-то ко времени как раз и бывает, старче. А все прочее — нет. Ничего, посидит, пока суть да дело, в закутке укромном. Там случилось что-то, чую. Сейчас узнаем...

Никто не проронил ни слова, не перебил Велко за все время его сбивчивого и путаного рассказа.

— Ничего не упустил? — угрюмо буркнул Димитрий, когда он умолк.

Велко набычился:

— Не...

— Ну и голос у тебя, старче, — только детей малых пугать. Велко, ты его не бойся. Хе-хе...

— А и не беда, если забыл, — добавил Белый Ворон. — Позже вспомнишь, мы поможем. Вижу, что-то еще на душе у тебя. Говори.

— Поблагодарить хотел вас, Белый Отче. За матушку. За то, что исцелили ее. И встала, и по хозяйству хлопочет, и даже напевает временами, как когда-то.

— Не исцелял я ее, Велко. Не умею того. Просто побеседовал.

Мастер Георгий поглядел из окошка на колокольню и отрицательно мотнул головой в сторону отца Власия.

— Ну да, — ответил тот равнодушно. — Только из дому выходит, даже в возок не сел еще.

— Вроде, как воняет чем-то! — с недовольством отметил Димитрий. — Велко, ты по дороге во что это такое ногою влез?

— Да бочка у них там, видать, на колдобинах скачет и плещет по сторонам!

— Где?

— Да на Золотаревом проезде же!

— Понятно... Мастер Георгий, я пока за колокольнею послежу, а ты препроводи-ка этого отрока ко брату Амосу. Почистить, умыть, накормить, занять чем-либо полезным для головы. Сюда вернуть, когда наказ дадим. Велко, слыхал? Тебя касается. Брата Амоса слушаться. Он все на свете знает, с ним не заскучаешь, но имей в виду, что рука у него тяжелая. Отправляйтесь, голубчики...

— Иди в кровать, старче, я и без дозорных все вижу.

— Порядок должен быть. А ну, как не доглядишь чего?

— Мне на зрение жаловаться грешно. Ты, главное, охай да причитай правильно. И ничего из наставлений отца Стаматия не забудь.

— А мне на память жаловаться грешно. Вороне, ты когда вступаешь?

— Вначале просто поглядеть хочу.

— Иди в кровать, — повторил отец Власий, подымаясь. — Подъезжает.

Димитрий оторвался от окошка:

— Дозорные знак подают — ишь ты, и впрямь не соврал. Хе-хе, как говаривает в таких случаях некий архимандрит. Георгие!

— Все люди на своих местах.

— Ну, с Богом, други-братия...

Видавший лучшие времена, но справный и крепкий еще германский возок рамзенской работы остановился прямо у ступеней крылечка. Георгий одной рукой придержал дверцу — возница пошевелился на своем насесте, обозначив желание сойти и пособить, — а другую протянул с поклоном:

— Здравия и долголетия, герр лекарь! Не помочь ли?

На приступок опустился стальной сапожок, выглядывающий из-под широкой штанины теплого серого сукна.

— Мира и блага! Мог бы и сам, однако не откажусь, добрый человече,— в крепкую ладонь легла другая, не менее крепкая. — Ваше имя?

— Мастер Георгий.

— О! Знавал я когда-то мастера с таким же именем — Йорген. Благодарю. Где болящий?

— Сюда пожалуйте, герр лекарь. Пороги высокие — поглядывайте...

Димитрий жадно допил из чашки, поднесенной ему Вороном, откинулся на подушку и со стоном схватился за правый бок. Герр Корнелиус, мягко отведя руку мастера Георгия, лязгающими и неожиданно быстрыми шагами подошел к постели. Сам же мастер Георгий незаметно выбрался обратно за дверь. Отец Власий, подняв глаза от молитвослова, снова опустил их, беззвучно шевеля губами.

— Говорить можете? Имя ваше.

Димитрий, покривившись, кивнул и назвался.

— Что за беда, почтенный Димитрие?

— Здесь вот, под ребрами, и раньше тяготило, а нынче так прихватило — спасу нет.

— Руку примите.

Лекарь, присев на пододвинутый отцом Власием столец, сноровисто развязал и раскинул полы домашнего турского кафтана, задрал рубаху. Пальцы его пробежались по брюшине, осторожно надавливая то там, то тут. Димитрий всякий раз отзывался коротким охом и болезненной гримасой.

— Так болит?

— Болит.

— А так?

— И так тоже.

— Чрево мягкое... — пробормотал лекарь с неопределенной интонацией.

Пальцы его тем временем оттянули веки глаз, скользнули по ладоням больного:

— Пить хочется, я вижу.

— Жажда просто умучила, — пожаловался Димитрий. — А еще и рвота, и, прости Господи, понос...

— Так ... — герр Корнелиус приблизил свое лицо. — Дыхните, не смущайтесь. Так-так... — он подумал, теребя быстрыми пальцами короткую с проседью бородку. — Ноги временами будто бы отнимаются — есть такое?

— Иногда и до нечувствия полного.

— По одной или обе враз?

— То так, то эдак бывает.

— И в спину отдает — да?

— И в спину тоже.

Герр Корнелиус поднял глаза на Белого Ворона в изголовье, затем перевел их на отца Власия, выжидательно глядящего поверх раскрытого молитвослова.

— Кем вы приходитесь болящему Димитрию?

— Мы давние друзья.

— Так вот, друзья. И вы, почтенный Димитрие. Печень вас изредка беспокоит — это правда. И немудрено. Возраст ваш — лет шестьдесят, я полагаю? — тот ответил невразумительным бурчанием. — Однако прослужит она еще верно и преданно лет до ста, невзирая на то, что покушать вы явно любите от всей души. Я бы посоветовал умеренность в пище и питье, но не стану — все равно ведь не послушаете. Никакой жажды, рвоты вкупе с поносом, я уверен, нет. Их упомянуть, скорее всего, надоумил знакомый лекарь. Так это? При том недуге печени , который вы столь усердно стараетесь изобразить, белки глаз желтизной отдают, а ладони потеют обильно. У вас же и глаза в порядке, и ладони сухие. Дыхание не кислое. Ну, и прочее еще по мелочам... А про ноги и спину — это уловка моя, чтобы удостовериться окончательно. Отсюда вопрос: зачем эта хворь выдуманная вам, почтенный Димитрие, понадобилась? — он опять провел взглядом по молчаливым фигурам Ворона и отца Власия. — Как я понимаю, всем вам.

Димитрий запахнул полы кафтана, сбросил ноги с постели и сел напротив лекаря:

— Ваша жена завещала похоронить себя в родной земле. Исполнив ее просьбу, в Рамзен вы не вернулись. Почему?

— Стало некуда возвращаться, — ответил тот просто и нисколько не удивясь услышанному. — Оказалось, что вместе с ее телом я перевез сюда и свою родину, и свой дом. Боюсь, мои слова покажутся вам громкими и неискренними.

— Нет, герр Корнелиус, не покажутся. Однако, в прошлом году вы все-таки побывали в Германии. В местечке Танненбург, как мне помнится. Под чужим именем.

Невозмутимый до сей поры лекарь наконец-то удивился. Это выразилось в коротком звуке 'пф!':

— Кажется, я догадываюсь, кто вы...

— Мне отчего-то думается, что вас это не оттолкнет.

— Разумеется. Я разыскивал одного собрата по ремеслу. Есть такой ученый лекарь и хирургус Адальберт фон Репгау. Был, во всяком случае.

— В это же время кто-то разыскивал вас в вашем родном Рамзене. А после того, как вы покинули Танненбург, — и там тоже. Кто таков этот хирургус Адальберт?

— Именно он когда-то ампутировал мне обе ступни. В те годы я еще не знал, что операция была не нужна.

— Вот как... Ну, к этому мы еще вернемся. Его самого, как я разумею, вы так и не отыскали.

— Нет. Он исчез. Буквально за одну ночь вместе со всеми своими домочадцами. Слухи и пересуды вокруг этого загадочного исчезновения...

— К ним мы тоже вернемся, герр лекарь, — перебил Димитрий, продолжая со спокойным дружелюбием смотреть ему в глаза. — В свое время. Кто изготовил вам ножные голицы?

— Мастер Йорген из Висмара. Работа превосходная, ибо он уже обладал изрядным опытом благодаря предыдущим заказчикам... — герр Корнелиус опустил взгляд и с металлическим звуком пошевелил ногами. — Почтенный Димитрие, можно было просто пригласить меня для беседы. Вы так и не ответили, зачем понадобилось выдумывать болезнь.

Димитрий хмыкнул:

— Уж больно люблю я наблюдать за людьми, когда они своим ремеслом поглощены. В иное-то время многое для меня любопытное никак не углядеть.

— Вы весьма невнимательно слушаете меня — вам не нужны подробности? Просто продолжаете наблюдать?

— Правда ваша. Дотошные ответы я получу немного позже. Герр Корнелиус, вам известно, что такое 'правь-сон'?

— Разумеется. Целители Индии издревле именуют его 'вашитва', а медикусы и мистики Германии предпочитают греческое название... Ага... Позвольте, я попробую догадаться — кто...

Он оглянулся за спину, где у двери появился мастер Георгий, еще раз окинул взором молчаливых отца Власия и Белого Ворона.

— Вы? — голова его вопросительно наклонилась.

Ворон кивнул ответно.

— Можете не спрашивать — я согласен.

— Занятный вы человек, герр Корнелиус... — ровным голосом произнес Димитрий, подымаясь.

Белый Ворон занял его место и неспешно, одну за другой, переложил на грудь две косицы.

* * *

Кирилл почувствовал, как кто-то осторожно коснулся его спины. Он обернулся — рука Держана тут же отдернулась с притворным испугом.

— Аюшки? — спросил Кирилл, обстоятельно утверждая в изголовье кровати взбитую наподобие бравого вареника подушку.

— Милостив ли нынче, добр ли ты, князюшко наш? — пропел Держан сладеньким голоском.

— Добр, добр... — пробормотал тот, придирчиво обозревая плоды своих трудов на предмет точного соответствия аксаковым заповедям. — Аки бобр...

— А ты меня не укусишь, добрый бобр? — палец вновь опасливо потыкался в его поясницу.

Кирилл мгновенно развернулся и, целясь в руку, клацнул зубами.

— И впрямь прежний вернулся! — обрадовался Держан. — Не тот, что вчера был!

Со стороны аксаковой каморки раздалось и стало приближаться хлопанье в ладоши:

— Взять строй, взять строй! Юнак Вигарь, да брось ты это одеяло, не мучь ни его, бедолагу, ни себя. Юнак Смил, еще хоть один сухарь, в постель зарытый, найду — и ты пропал. Уразумел?

— Юнак Свин... — пробормотал Держан отчетливо.

— Юнак Малыга, на сапоги свои погляди. На сапоги, говорю, а не на меня! Если правый с левым попутал, то переобуй, а если ноги такие и есть, то оставь, конечно. Ага, ага... Всяк внимай! Упражнения на мечах нынче не во дворе, а в гридне будут. Как на меня, то снег с дождем — не помеха, а сугубая польза в овладении науками ратными, но так уж мастер-наставник Залата решил. По несказанной доброте души своей. Юнак Ягдар!

Кирилл сделал шаг вперед.

— Возглавляй дружину и веди. А меня дела иные ждут... — он махнул рукой и заковылял к выходу. За дверью снаружи мельком показалось лицо Ратибора.

Кирилл впечатал в пол каблук, расправил плечи и с орлиным взором повел вокруг себя головою.

* * *

Сразу же после занятий мастер-наставник Залата отправился на поиски брата Иова. Отозвав его в сторонку, помялся и пояснил стесненно:

— Поговорить хочу...

— Говори, — согласился брат Иов.

— Тут вот какое дело... На мечах мы, значит, давеча упражнялись. Поначалу, чтобы поглядеть, кто да как, да во что горазд, я на деревянных приказал. Мало ли что — ну, так ведь? А потом вижу: рука у всех — ну, почитай, что у всех — навычная, так я и порешил, что можно к боевым — затупленным только — переходить помаленьку...

Залата заволновался, стал говорить все громче и громче. Брат Иов терпеливо слушал, словно и не замечая того.

— Князь Кирилл... юнак Ягдар, стало быть, поединщиком своим избрал юнака Держана, дружка своего задушевного, почитай, побратима, стало быть... Хоть речь-то и не о нем вовсе, не о юнаке Держане, я о князе нашем, юнаке Ягдаре, стало быть, сказать хотел...

Он увяз в многословии, умолк и искательно заглянул иноку в глаза. Тот слегка приподнял лицо.

— Воители-Хранители... — пробормотал Залата. — Ну, так вот... Как только юнаки в руки акинаки взяли, так князь наш словно переродился весь, хотя до того с дружком своим вроде как в потешки забавлялся, а не двобой вел. Я гляжу — и глазам своим не верю. А потом и говорю: 'Ну-ка, юнак Ягдар, становись супротив меня!' Ты же, брат Иов, помнишь, каков князь наш на мечах?

— Неплох.

— Был неплох. А теперь я такого мечника увидел, про каких и сказы не сказывают.

— Даже так?

— Так, брат Иов, так. Я удар еще только наношу, а уже вижу, что опоздал — там или клинок ждет, или самого князя уж нет. И все хитрости мои да уловки для него — что книга раскрытая.

— И этого не было, когда на палках дрались, так?

— Не было, брат Иов.

— Как мыслишь, отчего?

Залата всерьез призадумался и незаметно для себя успокоился.

— Ну... Палка — она палка и есть. А меч, хоть и притуплен да острие скруглено, опасность представляет. Стало быть, когда опасность грозит, он и начинает видеть, что ждет его в грядущем.

— Видит грядущее?

— Это ты верно сказал, брат Иов!

— Это ты сказал.

— Ну да. Но мыслю отчего-то, что лишь ближайшее грядущее, на малое время вперед, а не как пророк какой. Ну, сам понимаешь...

— А зачем ты, мастер-наставник, мне обо всем этом рассказываешь?

Залата заметно рассердился, но тут же сдержал себя:

— Ты, брат Иов, в лапти-то не обувайся — мне отец Варнава строго-настрого благословил: чуть что необычное да непривычное примечу — сразу тебя извещать.

— Хвалю за службу. Значит, строго-настрого благословил?

— Шуткуй, шуткуй... Ну, выразился коряво — что с ратника-то взять? А теперь, брат Иов, вот что ответь: ты вчера, когда в неозброе их наставлял, ничего такого же не углядел?

— Нет.

Залата вновь призадумался, простодушно шевеля пальцами и бровями в такт мыслям. Проговорил с нескрываемым удивлением:

— Вот дивно... А ведь должно же было быть. Хоть что-то. Ну, должно!

— Нет, — повторил брат Иов.

Глава 21

— Ты, старче, как в воду глядел, — сказал отец Власий, наблюдая из окошка, как по-бюргерски крутобокий возок герра Корнелиуса осторожно протискивается в узкую арку надвратной колокольни.

— Не я один глядел, иные глазастые есть, — буркнул Димитрий, вдумчиво растирая щиколотку. — Отец Савл и сам намеревался в Рамзене остаться. А за Танненбург — это уж владыке Гедеону да людям его поклон земной. Ай, да мазь! Ай, да герр лекарь! — восхищенно заключил он, подвигав ногою, и вытер пальцы о краешек рушника.

— Уже и намазаться успел? Вот дитя малое — тут же за подарок...

Белый Ворон молодо поднялся с места. Сплетя пальцы, прошелся взад-вперед по спаленке.