Волчица и пергамент. Том 4

— Они вошли?

— Да. Они очень громко позвали этого бородатого старика.

— Господина Ганса. Что-то должно было случиться. Нам надо... — говорил Коул, поворачиваясь к двери, и, словно откликаясь на его движение, в дверь громко постучали.

— Предрассветный кардинал!

Судя по громкости голоса и весомости ударов, это был не Ганс. Вероятно, рыцарь.

— Входи, — ответил Коул, открывая дверь.

Там действительно стоял рыцарь. Высокий, крепкого сложения, позволявшего ему носить тяжёлые доспехи. От его коротко остриженных тёмно-каштановых волос поднимался пар, свидетельствовавший, что он мчался на лошади так быстро, как мог. Его грудь работала, как кузнечные меха, и он выглядел так, словно упало небо.

— Сообщение от наследницы Хайленд! Король издал королевский указ по Раусборну, не дожидаясь наших вестей! По пути мы встретили королевских гонцов, и я здесь, чтобы передать тебе, что сказала наследница Хайленд, твоё высокопреосвященство!

Узнав прошлое Шарон, лживость собора и заговор Ив, Коул встретил в этом городе достаточно сюрпризов, чтобы хватило на всю жизнь. Он думал, что ничто больше его не удивит, но мир всё ещё оставался намного больше, чем он думал.

— В сообщении сказано, что король арестует мятежных сборщиков налогов, чтобы избежать войны с Церковью!

Коул проглотил ком в горле.

— Следовательно, сказано в сообщении, это приведёт к мирным переговорам с Церковью, а также защитит её от сборщиков налогов с помощью военной силы!

Сам король отступал. Это можно было понять, но при этом он, вероятно, не мог забывать про наследника Клевенда. Он не мог сражаться и с Церковью и с наследником Клевендом одновременно. Его трудно было винить за это решение, оно, вероятно, было неизбежным для поддержания устойчивости в стране.

Но что-то Коула не могло отпустить.

— Значит, король признал сборщиков налогов мятежниками?

Сборщики налогов были бродягами. Как бы их не использовали, некому было бы их оплакивать. Счесть их неуправляемой толпой и показать, что они королевству являются помехой, означает использовать сборщиков как инструмент для успокоения ситуации. И он мог легко представить себе, как именно их используют.

— Наследница Хайленд скачет к королю сообщить о том, что происходит в городе. Она сказала передать тебе вот что! — рыцарь приглушил голос и, глядя Коулу прямо в глаза, закончил. — Спаси сборщиков налогов.

Их отвергли собственные отцы, и их должно было отвергнуть королевство, которое должно было их поддержать. Говорят, последняя собака всегда останется последней собакой. Но Шарон и остальные сборщики не были собаками. Они своей отвагой стремились к возможности восстановить свои права и уладить своё прошлое собственными силами.

— Я отправлюсь в городской совет помочь им числом! — рыцарь вновь возвысил голос и поднял глаза к небу, но при словах "помочь им числом" бросил взгляд на Коула. — Ты должен сделать всё возможное, чтобы понять ситуацию в городе, пока не вернётся наследница Хайленд, твоё высокопреосвященство!

Из четырёх лошадей, остановленных во дворе, две, похоже, принадлежали королевским гонцам, которые не знали позиции и чувств Хайленд, поэтому рыцари могли делать вид, что "помогают числом", но при этом собирались препятствовать гонцам как можно больше. Однако король посылал и свою армию.

— Когда войска короля будут здесь?

— По сообщению они окружат город на рассвете!

Уже скоро. Если это была мера предосторожности против наследника Клевенда, тогда королю не понравилось бы, если бы тот узнал о происходившем и противостоял бы этому, поэтому король должен был сделать всё в тайне.

— Понятно... Благодарю за службу.

— Есть! Пожалуйста, прости меня! — почти крикнул рыцарь и, повернувшись на каблуках, бросился бежать по коридору.

Ганс стоял и ждал чуть на расстоянии, но как опытный дворецкий, он не проявил никаких признаков беспокойства.

— Будете ли вы выходить? Что бы вы хотели надеть?

Коул подумал, что переодеваться им некогда, но Миюри уже отвечала:

— Дай нам те красивые вещи.

Коул повернулся посмотреть на Миюри, он знал, что трудно забыть вкус роскоши, но был поражён, что ей именно сейчас это так приспичило.

— Ты будешь ходить, одетый как священник? Твои друзья подойдут и нанесут тебе удар в спину, — спокойно сказала она.

— Очень хорошо.

Ганс хлопнул в ладоши, и спустя мгновение появились служанки, ожидавшие в соседней комнате.

— Ух ты.

— Я приму это как похвалу, — без смущения ответил Ганс, глядя на Миюри, уголки его губ поднялись в улыбке.

Коул был впечатлён тоже, но его поразило и неожиданное добродушие Ганса, и способность Миюри на самом деле поладить с кем угодно.

— Переоденься, брат. Мы подумаем, что делать, пока ты этим занят.

Миюри распоряжалась с самостоятельностью взрослого, когда выходила с кем-то на охоту на оленей в горах Ньоххиры. Когда перед ней вставала необходимость действовать, она могла сохранять спокойствие.

— Ты права. Давай подумаем.

Они не могли действовать необдуманно. У них было мало времени и ещё меньше того, что они могли сделать.

— Давай подумаем, — повторил он себе, и Миюри похлопала его по спине.

Глава пятая

Коул и Миюри согласились, что в первую очередь следует известить о ситуации Шарон. Меж тем следовало подумать и о том, как вытащить её с другими сборщиками налогов из города. Король уже приказал своей армии окружить город на рассвете, не было невозможным, что его всадники и разведчики уже следят за городом, и если все сборщики сразу выйдут на открытое место, их тут же найдут даже ночью. Миюри ещё на корабле стало не по себе от того, что в этих открытых полях негде прятаться.

Оставалась одна возможность — уходить морем. Они попросили Ганса сообщить обо всём Йосефу, вероятно, находившемуся в порту. Они не думали, что Йосеф откажет, но не были уверены, в каком состоянии пребывает команда. Управление кораблём — работа тяжёлая, поэтому на суше моряки выпивали и горланили песни.

Коул помолился за умеренность людей Йосефа в эту ночь.

— Идём, брат. Будь уверен, тебя не выставят пинком.

— Всё, что мне нужно делать, это держаться за поводья, верно?

Миюри не могла обернуться волчицей и быстро добежать до места с Коулом на спине, в таком большом городе было слишком много людей. Зато Ганс выделил им лошадь. Коул не беспокоился из-за своего неумения быстро скакать на лошади по ночным улицам, особенно когда они заполнены людьми, это была задача Миюри, сидевшей перед ним.

— Ага. Я сказала, что съем её, если она не будет меня слушаться, и я не думаю, что она будет слушать что-либо ещё, кроме моих приказов.

Миюри говорила, что не может общаться с дикими животными напрямую, но, похоже, она всё же могла донести до них всё, что хотела. В ушах Коула ещё стояло жалобное ржание лошади, когда на ней остановился взгляд Миюри. После такого взгляда она, вероятно, будет спешить изо всех сил.

— Ладно, двинулись!

Миюри хлопнула по шее лошади, и та рванулась в ночной Раусборн с Коулом и Миюри на спине.

В это время в Ньоххире всё веселье только начиналось, а в таком большом городе в начале ночи таверны, конечно, тоже ещё были открыты. Даже в районе роскошных особняков прогуливались верхом богачи — подышать свежим воздухом и заодно немного протрезветь. Лошадь, опасаясь клыков Миюри, неслась с невероятной скоростью, птицей просвистывая прямо у них перед носом.

— Миюри, Миюри! Слишком быс... — вырвалось у Коула, когда они выскочили на оживлённую улицу, и там лошадь без колебаний перепрыгнула свинью, бродившую у таверны в надежде, что ей что-то перепадёт.

Ужасное чувство пустоты во всём теле пронзило всё его тело. Мчаться по городу на спине Миюри в теле волчицы, было просто пустяком по сравнению с этим страхом. Спина лошади была намного выше, и он был уверен, что ничто не спасёт его в случае падения. Когда лошадь приземлилась, удар её копыт по каменной плите потряс все его внутренности и смешал всё в голове, лишив его такой роскоши, как самообладание. Всё, на чём он мог сейчас сосредоточиться, это как бы не упасть с лошади, отчаянно держась за поводья руками, а за бока лошади ногами.

Лошадь почти не обращала внимания на беспорядочно дёргавшиеся поводья, она скакала сломя голову, подчиняясь Миюри, то похлопывавшей её по шее, то дёргавшей за гриву.

Хорошо, хоть на улицах всё же было не так многолюдно, как днём, но всё же хватало и пьяных, и просто прохожих. Всякий раз, когда лошадь проскакивала мимо них, Коул чувствовал, что всё в его голове плещется, как вода в мехе, всякий раз, когда лошадь перепрыгивает кого-то, застывавшего на месте от ужаса, он молил Бога о защите.

Вдруг его резко рвануло вперёд, его нос врезался в затылок Миюри.

— Хм-м? Эй, что ты делаешь, брат? Слезай.

— Гррф...

К счастью, нос Коула не пострадал, но его руки, сжимающие поводья, свело напряжением, Миюри пришлось повторить ещё раз, прежде чем он сумел слезть.

Лошадь стояла перед залом гильдии сборщиков налогов. По обе стороны великолепного входа горели факелы, освещая знамена с королевскими символами, висевшие на стене и над улицей. Однако это самое королевство вот этих сборщиков и собиралось отвергнуть.

— Надеюсь... госпожа Шарон внутри.

Коул, спустившись с лошади, как-то справился с подгибавшимися коленями и сумел удержаться на ногах. Они начали отсюда, а не с приюта, где мог быть Кларк, потому что порт был недалеко о гильдии, и, если бы Шарон не оказалось, можно было бы сразу пойти к Йосефу, чтобы договориться с ним.

— Думаю, она там. Морская птица сейчас посмотрела на нас и нырнула в дыру в крыше.

Вместо сторожевой собаки сторожевая птица.

— Тогда мы войдём в... — заговорил он, но тут над ними открылось окно.

— Курица! — закричала Миюри, не обращая внимания на людей вокруг.

Шарон, выглянув в окно, молча закрыла его. Коул хлопнул по голове Миюри.

Дверь вскоре открылась.

— Чего вы хотите? — спросила Шарон, появившись на пороге, держа меч в ножнах в правой руке, видимо, она не собиралась применять меч после того, как её называли курицей, но чувствовала, что ситуация требовала его наличия.

Какое-то мгновение Коул не знал, как ей сказать.

— Король послал солдат в город.

Это открывало только две возможности. Либо началась война с Церковью, либо...

— Чтобы схватить сборщиков налогов.

Глаза Шарон на миг расширились и сразу закрылись. Она так наморщилось, что они почти услышали шуршание её кожи, затем её лицо вернулось к обычному безразличию.

— Король пытается выставить вас всех плохими людьми.

— Ему было бы лучше сражаться с Церковью, он боится гражданской войны, которую вызовет второй наследник.

Она пришла к этому выводу сразу. Если смотреть на ситуацию со стороны, казалось, что Шарон со сборщиками налогов намеренно провоцируют трения с Церковью по указке второго наследника, и Шарон полностью осознавала это.

— Однако у нас есть приказ наследницы Хайленд — мы должны вас спасти. У нас есть корабль.

Корабль, однако, надо было ещё раздобыть. Они собирались взять деньги у Ганса, чтобы нанять его. Шарон перевела взгляд на небо и медленно опустила его на Коула.

— Спасти? Спасти кого?

Коул отпрянул от её вопроса не потому, что не понял её, а именно потому, что слишком хорошо знал, что она имела в виду. Сборщики налогов, брошенные ещё детьми, повзрослели и взяли, наконец, в руки инструмент, представлявший собой разрешение на сбор налогов, так они нашли повод поговорить со своими отцами. Однако собор не открыл им двери, лицемерно пытаясь не замечать их. В итоге король сам выбил скамью из-под них, собираясь отправить их в забвение. Коул не мог представить себе муки тех, кто обречён постоянно терпеть своеволие власть предержащих.

Но он должен был сказать.

— Мы бежим, госпожа Шарон.

Ты хочешь убить мою душу и сохранить живым тело? — так она могла ответить, как ему казалось, но самому ему больше нечего было сказать ей. В её глазах не вспыхнуло пламя гнева. В глазах той, котоая покончила с этим миром.

— Так было всю нашу жизнь. Мы мешаем им, нас выбрасывают. Ни одному из людей, собравшихся здесь, не позволена возможность сражаться против своей судьбы.

Окна и двери зала гильдии за её спиной приоткрылись, из щелей на них смотрели сборщики налогов. Не из любопытства, а из беспокойства за своего товарища, заслужившего их уважение, из стремления защитить его. Их связывали не деньги.

— Но, госпожа Шарон, — смог заговорить Коул, легко догадавшись, что она собиралась сказать дальше. — Что ты сможешь сделать, оставаясь здесь? Как ты думаешь, что-то изменится в итоге, если ты возьмёшь меч в руки и пробьёшься в собор?

Их окружат люди короля, арестуют и будут судить как мятежников. Этот мир способен отрезать руку ребёнка за кражу куска хлеба. Мятежники не могли ждать для себя чего-то хорошего.

— Ничего, — выплюнула она. — Но я уверена, что буду чувствовать себя прекрасно, отсекая их головы.

Её кривая улыбка заставила Коула содрогнуться.

— Ап-чхи!

Он повернулся на этот неуместно прозвучавший звук, но Миюри толкнула его, заставив шагнуть вперёд, а сама встала перед Шарон, вытирая нос.

— Просто скажи уже, что хочешь сказать. Моей работой будет утешать моего брата, когда он будет мучиться сожалениями в будущем. Так что ты можешь прекратить эту плохую игру.

Коул удивился. Его взгляд устремился на Шарон, ему показалось, что по её лицу промелькнуло то нежное выражение, что он заметил в приюте, когда она смотрела на детей.

— Не все сборщики налогов владеют мечами. Некоторые из нас просто сироты. Если мы не сможем хотя бы выразить сожаление нашими клинками, то мы никогда не сможем снова поверить в будущее.

— Но разве ты не можешь бежать в море, даже если сейчас не притворяешься? Знаешь, корабль господина Йосефа большой и быстрый, — сказала Миюри.

Глаза Коула расширились, когда она сказала "притворяешься". Она собиралась с какой-то группой ворваться в собор и тем самым отвлечь на себя солдат, позволив тем временем всем остальным бежать. Её показной фанатизм в ненависти являлся её способом передать всю бесполезность попыток её убедить.

Она была хладнокровна от начала до конца.

— Нет, — спокойно и без колебаний ответила Шарон. — Ваш корабль торговый, так? Даже с вёслами он не может быть очень быстрым, будучи таким широким.

А военные корабли были прямыми и стройными, как барракуды, с большим числом вёсел по бортам. Подобный корабль не так давно догнал их и врезался им в борт во время бегства с северных островов.

— Не говоря уже о большом числе людей на борту. Нам следует отвлечь внимание солдат, уменьшив при этом груз.

Шарон уткнула свой меч в ножнах в землю. Её решимость была неукротимой. Возможно, в тот день, когда она решила сразиться с собором, она уже знала, что примерно так и случится. Но когда он увидел собранность на её лице, его поразило какое-то несоответствие. Что-то было не то. На её лице присутствовало что-то ещё.