От ненависти до любви ( старая версия )

Ведь даже испытывая желание растоптать и уничтожить это лицо, — он ничего не мог сделать с тем, что прежде чем придушить эту маленькую дрянь, — он отчаянно желает его трахнуть.

И сколько раз, его останавливал ледяной, издевательский смех Ири:

— Что, Мистраль, не можешь без меня? Всё никак не успокоишься? Купи себе шампанского!

И тогда, вместо страсти, рождалась ещё более жгучая ненависть, а в ответ — звучали ещё более злые и язвительные слова. Для того, чтобы сорваться с губ и наполнить сердце радостью.

Маленький, маленький Ири, по твоему лицу можно читать как в открытой книге, и так же легко увидеть, — какие слова попадают точно в цель, чтобы произнести их снова — и увидеть эту мучительную, и такую сладкую, боль в твоих нежных глазах. И произнести ещё раз и ещё...

— Я сделал из тебя отличную шлюху! Надеюсь, Иль и Алес не разочарованы моими уроками?

Ради того, чтобы насладиться, на мгновение промелькнувшим, отчаянно-затравленным выражением.

Ненавижу тебя... ненавижу тебя, Ири Ар.

И рыдать по ночам в подушку, потому что на этой подушке, — уже никогда не очутится вторая, светловолосая, голова.

Нам никогда уже не быть вместе...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Выпускной вечер был великолепен, — как и само событие, знаменующее окончание академии.

Сегодня, на церемонии, они получили конверты со своим назначением, и, наконец, узнали, что их ждёт.

Грандин — получал желанный пост преемника Рандо, а его противник... Впрочем, Грандину не удалось узнать, — какое же назначение получил Ири Ар, и удалось ли ему осуществить своё желание. Так как в этот момент он не думал о нём, полностью поглощённый мыслями о своём будущем. Почему-то теперь, оно казалось удивительно бесцветным и безрадостным.

И поэтому, он не сразу понял, что говорит ему Рандо, сопровождающий его по коридору.

Сегодня, он прибыл на церемонию чтобы поздравить Грандина с назначением на должность. Это была просто формальность. О том, что Грандин займёт кресло в его кабинете, знали практически все, и он готовился к этому уже с третьего курса.

— Для того, чтобы прекратить разрывать страну на части, нам иногда приходиться идти на жертвы. Эта идея — с двойным кабинетом правления — никогда не была разумной, и сейчас пришла пора пресечь её на корню. Ты уже знаешь своего соперника, верно? — ласково спросил министр. Когда-то, он, безусловно, был красив, и даже сейчас, — несмотря на седину и почтенный возраст, — Рандо всё ещё сохранял прежние черты. Он был первым выпускником Сияющих, и его родным дядей. Поэтому между собой они были почти откровенны.

— Конечно, — Грандин кивнул не задумываясь. — И я ненавижу его.

Министр благосклонно улыбнулся.

— Не стоит бросаться такими опрометчивыми словами, особенно сейчас. Тебе стоит относиться к Ару терпимее. Заняв пост первого министра — он подписал себе смертный приговор.

— Что? Так значит... Он действительно... Ар сделал это?

— Грандин, ты словно спишь, — недовольно проворчал министр. — Я говорю об этом десять минут. Ири Ар — твой враг. Его нужно убрать.

— Понимаю... И не могу дождаться, — Грандин похолодел, но продолжал улыбаться, словно речь шла о пустяке. — Хотя...— он задумался -...Вы ведь уже предпринимали попытки?

Министр кивнул, и грустно развёл руками.

— Но ты повёл себя неразумно.

Грандин смутился.

— Действительно... Наверное, я поддался эмоциям.

— Эмоции, это... — министр наставительно вскинул палец. Грандин кивнул.

— Я знаю, это ведь вы научили меня, дядя.

— Согласен. И поэтому ещё раз говорю тебе, что твоя выдержка должна быть безупречна.

— Дядя, зачем всё это?

— Ради своей страны, ты должен забыть о щепетильности, и быть готовым на всё. Ты понимаешь это?

— Я уже не ребёнок.

— Тогда слушай, — дядя неожиданно остановился и повернулся к нему; взмахнул рукой — давая знак сопровождающим их телохранителям рассредоточиться по коридору. А затем, тихо и убедительно заговорил: — Это последнее испытание, которое ты должен будешь пройти, чтобы доказать, что достоин этой страны, и что ради неё ты пойдёшь на всё. Если не справишься — можешь забыть о своём назначении. Сегодня, во время банкета, директор произнесёт речь и предложит вам всем обменяться кубками, — в знак того, что вы оставляете все свои прошлые дрязги за спиной.

Грандин нахмурился.

— Этого нет в церемониальной части.

— Считай, что это маленький экспромт, на который я его случайно вдохновил, — Рандо улыбнулся и закончил жёстко: — В твоём кубке будет яд. И ты дашь его Ири Ару.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— В этот торжественный и радостный день, я счастлив оттого, что именно мне выпала честь поздравлять вас...

Голос декана звучал величественно и гордо. Он эхом разносился под сводчатым потолком сияющего тысячей свечей, огромного бального зала; отскакивал от украшенных цветочными гирляндами стен; исчезал среди увитых лентами и плющом мраморных колонн.

Юные выпускники, в белоснежных парадных мундирах, стояли перед ним счастливые и сияющие.

Этот великолепный бал, устроенный губернатором, был предназначен только для избранных, и сейчас, стоя под прицелом глаз родителей и родственников, юноши волновались, и, одновременно, были невероятно рады происходящему. Они закончили академию: все двадцать человек — как один — из класса Сияющих, с великолепными отметками и характеристиками. Но лишь двое из них, были достойны того, чтобы занять по настоящему почётное место.

Грандин Мистраль и Ири Ар.

Они даже стояли немного впереди, — не потому, что сами хотели этого, но потому, что другие без слов признавали их превосходство. У них были лучшие результаты успеваемости, и сейчас эти двое, лучшие во всём, могли насладиться сполна часом своего заслуженного триумфа. Грандин улыбался своим родителям; видел, краем глаза, как плакали мать и сёстры, — бесконечно радостные за него; и с какой гордостью стоял отец: расправив плечи и глядя на сына сияющими глазами.

Грандин посмотрел на своего соперника, и лицо его слегка омрачилось.

У Ири Ара не было никого кроме отца, а он не смог приехать. И сейчас Ири был один, но казалось, что он нисколько не расстроен этим фактом. Глаза его смеялись, и он, как всегда, радостно светился.

Грандину было неуютно стоять рядом с ним. Видеть горечь, спрятанную под нежной улыбкой: Ири никогда не омрачит чужой праздник; никогда и никому не покажет свою боль. Лишь только Грандин, был способен видеть и чувствовать; и знать — что, на самом деле, испытывает сейчас его соперник и враг. Наверное, то же самое, что испытывал сейчас он.

Почему, только я — понимаю тебя, Ири. Почему, только я, — ненавижу тебя так сильно?

Грандин слушал напыщенную речь и украдкой смотрел на Ири Ара.

Ири, — в строгом белоснежном мундире, — казался ангелом, сошедшим с небес. Пушистые золотые волосы лежали на плечах, синие глаза — распахнутые радостно и по-детски — светились восторгом и счастьем... и лишь там, на самом дне, куда не мог заглянуть никто, — в синем омуте печали, — была спрятана невыносимая, похожая на разбитое зеркало, боль.

— Я так рад, — казалось, говорила вся его фигура. — Я молод, и передо мной лежит весь мир...

И в то же время — эти удивительно горькие складки у рта, и какая-то гибельная обречённость.

Маленький падший ангел, — я сам приблизил час твоего падения, и теперь тебе суждено умереть... от моей руки.

Как это символично, Ири... И как это больно...

Грандин смотрел на мужественное, разгорячённое румянцем лицо; слегка приоткрытые губы, — к которым он, когда-то, мог припасть, чтобы познать свою смерть и блаженство.

Они стояли рядом, плечом к плечу — почти соприкасаясь рукавами, и Грандину казалось, что он слышит стук сердца Ири. Волнительный, сумасшедший стук.

А потом, каждому из них были поданы бокалы; и директор, неожиданно, предложил ими обменяться — в знак доверия, и того, что все ссоры должны остаться позади.

Грандину показалось, что он имеет в виду именно его и Ири Ара.

— Знаешь, Грандин, — сказал Ири, неуверенно улыбнувшись, и взмахнув длинными золотистыми ресницами. — В этом что-то есть... Тебе не кажется?

— Не думаю, — Грандин холодно принял протянутый ему бокал.

Ири погрустнел, и боль в сердце Грандина вернулась с новой силой.

— Я всегда сожалел о том дне, — тихо сказал Ири. — Больше всего на свете, я... Но даже когда я думаю об этом, я знаю — всё повторилось бы вновь. Даже если бы я сожалел об этом до конца дней. Глупо всё это, — сказал он, улыбнувшись, и отсалютовал бокалом. — За тебя, Грандин. Чтобы у тебя всё было хорошо. В конце концов, теперь мы расстаемся.

Грандин перехватил его запястье, а потом, с силой выбил бокал у него из рук.

— Ты?.. — на лицо Ири жалко было смотреть. Оно выражало недоумение, потом растерянность, потом гнев.

— Я сегодня ужасно неловкий, — как ни в чём не бывало, сказал Грандин, надеясь лишь на то, что Ири поймёт... возможно, он поймёт... хотя это трудно было понять, и у этой сцены нашлись свидетели.

Ири Ар несколько мгновений стоял, побледнев как простыня, а затем, выхватив свой бокал у него из рук — выплеснул содержимое Грандину в лицо.

— Я тоже, — заявил он с непреклонной уверенностью, и вскинул голову — ожидая вызова. Грандин снял перчатку... секунда... другая... все замерли, ожидая того, что сейчас произойдёт. Сейчас Грандин должен бросить ему перчатку. Ладонь Грандина осторожно коснулась лица Ири, и большой палец нежно погладил его по смуглой щеке.

— Я не буду с тобой драться, — сказал Грандин тихо, одними губами, и, повернувшись, направился прочь — зная, что для него теперь всё кончено.

— Грандин Мистраль! — голос Ири зазвенел подобно натянутой струне.

...Я хочу кричать, Ири... Я хочу кричать от боли... Я хочу закричать тебе — " Остановись! Не делай этого! Пока ещё возможно повернуть назад... Пойми..." Но вместо этого — останавливаюсь, и медленно поворачиваюсь к тебе лицом, чтобы получить

Перчатку...

Грандин замедлил шаг; он не хотел останавливаться, но голос Ири побуждал его к этому.

— Повернись, трус!! — заорал Ири. — Повернись, ничтожество, и прими мой вызов!!

Грандин остановился, и, чувствуя что сердце его раскололось на куски, поймал летящий в него белый кусок ткани.

— Я не знаю, почему ты это сделал, Грандин, — тихо сказал Ири; в глазах его сверкали слёзы и фиолетовые всполохи искренней ненависти. — Но клянусь богом, сегодня я убью тебя...

Грандин поворачивается и медленно идёт назад. В глазах — темнота, такая непроглядная, что заставляет Ири отступить на шаг назад. Но Ири не боится его. Он смело встречает этот взгляд.

— Тогда зачем ждать, Ири, — почти ласково говорит Мистраль. — Через два часа, в парке у Монастыря Дев. Один на один, без свидетелей. Не струсишь?

— Хочешь устроить мне засаду? Прихлебник Рандо! — отзывается Ири, и подаёт ему платок. Грандин вытирает лицо, не сводя с него глаз.

Кажется, что происходящее — всего лишь шутка, потому что в этих взглядах, — обращённых друг на друга, в их поведении — не видно ненависти.

Но оба знают, что их ненависть, сейчас, почти достигает апогея.

— Для того, чтобы увидеть твоё падение, мне хватит... — Грандин выразительно смотрит на свою ладонь, а затем подносит пальцы к губам — заставляя Ири вспомнить, заставляя его покраснеть, и задохнуться от бешенства.

Голос его падает до интимного шёпота, волнующего и страстного:

— Одной руки...

— Будь ты проклят!

— Тобой, Ири Ар. Я уже проклят — тобой...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Грандин Мистраль всегда ненавидел Ири Ара, и поклялся, что однажды наступит день, когда он уничтожит своего извечного врага и соперника.

Грандин смотрел на разбегающиеся перед глазами неровные строчки. Никто не знал, что он ведёт дневник. И иногда, от скуки, записывает свои мысли в такой вот странной форме:

Я ненавижу тебя, Ири Ар. Я убью тебя.

Перечитывая, раз за разом, такие знакомые, — и теперь такие чужие, — слова, Грандин Мистраль ощущал, как постепенно в его сердце начинает разгораться холодный гнев, и исчезают те смутные чувства, которые помешали ему осуществить задуманное. Он накручивал себя, снова и снова... До тех пор, пока жалости не осталось в его душе.

Ты сам так захотел, Ири. Тебе не нужно было отвергать меня...

Ири ждал его, прислонившись спиной к раскидистому дереву. Его глаза были закрыты, а мысли блуждали где-то далеко. О чём он думал в эту секунду, — его прекрасный, златоволосый ангел?

Грандин заставил себя ожесточиться и не думать об этом. У него хватит сил и решимости закончить всё сейчас.

Ири Ар, я ненавижу тебя, потому что ты — моя единственная слабость. Но на том пути, по которому мне предстоит пройти — слабостей быть не должно. И поэтому, ты должен исчезнуть из моей жизни — раз и навсегда.

Ири почувствовал его приближение. Открыл глаза. Под глазами — глубокие тени, выдающие усталость.

Кажется, он не спал всю ночь... Отлично... Значит, сегодня он будет рассеян и не сможет оказаться на высоте.

Он выпрямляется и медленно подходит к Мистралю.

— Зачем ты сделал это, Ран?

— Затем, что ненавижу тебя, — самодовольно и зло отвечает Грандин.

— Скажи мне, Ран... Твои слова и твои чувства...

— Ничего не было, Ири. С каких пор тебя начало это волновать? — Грандин холоден и насмешлив. Его слова и тон обжигают, словно удар плёткой.

Ири вздрагивает. Удар достиг цели. И Грандин закрепляет победу:

— Я посмеялся над тобой, Ири Ар. Я спорил на тебя и выиграл. Я не воспользовался своим призом. Ты знаешь об этом. Потому что такая победа ничего не значила для меня.

— Хорошо... — Ири кивает, мысли его далеко за пределами разума. — Мы будем сражаться... до смерти.

— Сдурел, Ар? — холодно осведомляется Грандин.

В душе липкий страх.

Я не смогу его убить... Я не смогу...

Слова, насмешки, ненависть — да всё что угодно... Но только не смерть. Даже ради высшей цели.

Исчезни навсегда, дьяволы тебя подери! Исчезни, — но живи. И я буду жить, — зная, что ты всё ещё есть... А значит, где-то там, в моей душе, — рядом с болью и отчаянием, — всё ещё будет жива Надежда...

— Умри, Мистраль! — Ири Ар первым обнажает шпагу. Синие глаза пусты и мертвы, — точно так же, как и чёрные.

Шпаги скрестились...

Правление двух кабинетов, рано или поздно, приведёт страну к катастрофе.

Правый министр, геран Лан, должен быть отстранён, а его преемник — убран с дороги. Если ты желаешь доказать, что ты действительно готов пойти на всё ради блага своей страны, тогда Ири Ар умрёт. Не позволяй себе проиграть, Мистраль, до того, как начнётся твоя главная битва. Я верю в тебя, мальчик мой, и очень тебя прошу, не разочаруй меня...

Звон клинков разносится в утреннем прохладном воздухе, ещё не отошедшем от ночной сырости. Дурманяще пахнет листвой и цветущей вишней.