Иногда, не каждый раз, но довольно часто — по правде сказать, в отсутствие императора это бывало почти всегда — взгляд Её Императорского Величества становилось физически трудно выносить. Необыкновенно ясные глаза — очи! — невероятной, сказочной синевы... которую совершенно невозможно было сравнить с небесами, морем, звездами, или с чем там положено сравнивать синь подобной красоты поэтам, влюбленным и просто воспитанным людям, склонным делать комплименты прекрасным дамам. Пусть даже это La Belle Dame Sans Mercy... Нет, в глазах императрицы в эти моменты был только синий лед. И ледяная решимость, твердая, как алмаз.
Глядя в такие ясные, такие холодные глаза, Василий Осипович невольно каждый раз вспоминал с оглядкой ходящие по столице слухи. Опасливо озираясь, посетители светских салонов шептались, что мать императрицы была не вполне... здорова душевно. При этом обычно вспоминали пронизанную мрачной мистикой связь с пресловутым Штраусом и странную смерть ещё молодой тридцатипятилетней женщины. Также в салонах бесперечь поминали странности брата Её Величества.... Ну, а уж странностей самой Александры Федоровны хватило бы на целую книгу. И не самую тонкую. Возможно даже — в нескольких томах.
Те, кто хоть раз, хотя бы мельком заглядывал в эту необыкновенную синеву, с радостью бы поверили, что императрица безумна. К сожалению, дело было гораздо хуже: Её Величество давно уже миновала стадию обыкновенного безумия. И оказалась далеко за ней.
Такую вот решимость, ледяную, как воды Коцита, и абсолютную, как суд Божий, источали глаза террористов-народников, решившихся идти до конца.
— Наступает двадцатый век, профессор. Для Империи это будет время... ужасных чудес. Тяжелое время. Страшное. И на этом этапе государство российское не может себе позволить мягкое отношение к "пятой колонне". Ах, да, вы же не знаете... Это из древней истории. Как-то некий полководец осадил некий город, приведя к его стенам четыре колонны. Однако он говорил, что колонн у него пять, и пятая — уже внутри города. Осада длилась два с лишним года. А потом в городе случился мятеж. И полководец вошел в город — усилиями пятой колонны. Наша молодежь из образованных сословий, даже понятия не имеющая о том, в какой стране им довелось родиться, имеет несчастье сочетать евроцентризм с антиправительственными настроениями. И вдобавок... "национализм" и "шовинизм" в спутанном сознании нашей интеллигенции давно уже стали синонимами. А в последнее время к тому же знаменателю господа космополиты и интернационалисты стремятся свести и патриотизм. Не удивлюсь, если в следующей войне они будут поддерживать не Россию, а ее врагов. Призывать солдат бросить оружие и посылать врагу поздравительные адреса по случаю его побед... Империя не может это терпеть. И она этого терпеть НЕ БУДЕТ.
В глазах снежным бураном взметнулся вихрь ненависти, царица быстро скрыла его под густыми тяжелыми ресницами, но профессор все же успел заметить. По его спине снова прокатился легион ледяных мурашек.
— Теперь... почему я вспомнила о царскосельских курсах. К концу января девочки закончат первую окту. Вторая окта будет более... образовательной, нежели тренировочной. Девочкам понадобятся учебники. Включая и учебник по истории Отечества. И те, что имеются сейчас, меня не устраивают. Категорически. Поэтому попрошу вас дополнительно к учебнику для гимназий написать его... сокращенную версию. Что-то вроде конспекта лекций. Объем — шестнадцать авторских листов. Срок исполнения — два месяца. Извините, больше дать не могу. Если сможете управиться в срок с конспектом — получите ещё четыре тысячи.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1.
Облик армейской пехоты, мельком замеченный Александрой Федоровной во время траурной поездки, не понравился Елке с первого взгляда. Долгополые кафтаны на крючках, широкие шаровары и низкие шапки из поддельного барашка, мрачные, почти черные тона... Даже и парадная униформа была почти начисто лишена блеска, той "изюминки", что заставляет сердца мальчишек и женщин биться чаще. Лучшее, что можно было о ней сказать — на "потенциального противника" видимая мощь и величие имперских войск неизменно производили впечатление. Мрачные тона расставляли по местам акценты.
Кстати, именно эти черные мундиры подали английским газетчикам блистательную идею обозвать Россию "Империей Тьмы" — выражение, впоследствии бессовестно украденное спичрайтерами Рейгана.
При ближайшем рассмотрении неприязнь Елки к "псевдорусской" униформе, введенной в царствование царя — Миротворца, значительно усилилась. Из воспоминаний Ники о семейной жизни в Гатчине как-то незаметно выползла мысль о склонности покойного императора к мелочной скупости. Введенная им экипировка армии свидетельствовала, что эта черта отнюдь не ограничивалась семейным кругом и не заканчивалась привычкой носить штаны до самой последней возможности и запретом императрице Марии Федоровне покупать рамочки для фотографий, которыми её одаривала датская родня.
Удешевленная униформа была только стилизована под "русский дух" — в походе и бою она не слишком отличалась от той, что подверглась обоснованной критике после войны 1877 — 1878 годов. Тогда из 77 800 пехотинцев, выбывших из строя, было убито и пропало без вести 16 315 человек, умерло от ранений — 3 869... А от болезней скончалось 28 876 человек — в полтора раза больше! И львиную долю этих потерь можно было приписать именно униформе, не спасающей ни от морозов при переходе через Балканы, ни от жары под Константинополем.
Исчезновение кепи и шако, султаны которых торчали, как эмблемы мужества, эффектных мундиров с цветными лацканами сделало офицеров армейской пехоты, и без того не блистающих, окончательным подобием обер-кондукторов. Фельдфебели стали похожи на околоточных надзирателей или сельских старост, а солдаты, получившие вместо упраздненных ранцев вещевые сумки, выглядящие точь-в-точь как нищенские котомки, уподобились не то паломникам ко святым местам, не то попрошайкам. На том, что принято называть "моральным климатом", а выражаясь проще — боевым духом войск — эти перемены не отразиться не могли. Результатом, сразу же сказавшимся на состоянии армейских частей и комплектации офицерских кадров, стало мгновенное падение престижа военной службы. Которая и без того была не слишком привлекательна для молодежи. Особенно — молодежи тех сословий, которые, благодаря многочисленным льготам "милютинской" системы призыва, оному призыву практически не подлежали, а служили только ДОБРОВОЛЬНО.
Больнее всего реформа ударила по армейской кавалерии. В 1882 году генерал Сухотин, фактически исполнявший должность генерал-инспектора конницы вместо престарелого и болезненного великого князя Николая Николаевича — Старшего (скончавшегося в 1891-м), начал печально известную "драгунскую реформу". По своему вредоносному воздействию на предмет реформирования реформам 90-х годов ХХ века она ничуть не уступала — поскольку кавалерийские полки, служба в которых требовала как раз самого лучшего морального состояния и высочайшего боевого духа, лишились не одной только красочной униформы, каждый элемент которой мог поведать о героизме Аустерлица и Бородина, поделиться блистательной славой Кульма, Фер Шампенуаз или Лейпцига. "Вверенная мне часть из блестящего гусарского полка стала армейским драгунским номера 6-го полком, с традициями которого можно было познакомиться только в архивах, а не по форме одежды и гордому виду людей, её носящих" — как жаловался только что назначенный командир лейб-гусарского Павлоградского полка — "шенграбенских гусар" — полковник Сухомлинов. Новые дикие наименования — "Бугские драгуны", "Павлоградские драгуны", "Ахтырские драгуны" — резали ухо кавалеристам и щемили их сердце. Мало того, что реформа, отобрав у полков славные имена и блестящие мундиры, напрочь перерезала всякую связь традиции, ударяя по боевому духу, словно серпом по известному месту. Она ещё и сильно ослабила кадровый состав — произошедшие одновременно с переобмундированием и переименованием изменения в обучении нижних чинов, в котором предписано было делать упор на пешем строю и стрельбе, стало для многих офицеров, истинных кавалеристов, сигналом к отставке. К примеру, когда Киевский гусарский полк, существовавший двести с лишним лет, был обращен в "драгунский 27-й", в отставку подали ВСЕ его офицеры — от командира полка до последнего корнета.
2.
"Интересно, а чего ещё они ожидали? Ни одна из трех последних войн не продемонстрировала эффективности конницы на поле боя. Зато обратных примеров — полно. Атаки бригады Мишеля при Верте, бригады Бредова при Тионвиле... И — венец всего! — атака генерала Маргерита под Седаном. Как там её назвали? "...ужасная и бесполезная жертва храбрецов", да?"
"Ты одно упускаешь. Да, на поле боя конница больше не может практически ничего. Тем важнее её роль ВНЕ поля боя. Стратегическая подвижность, ясно? Бросок кавалерийских масс, две или три дивизии, с хорошей артиллерией, пулеметами и всем таким. Стратегический бросок! Километров на четыреста во вражеский тыл, на какой-нибудь ключевой пункт. Узловая железнодорожная станция, перекресток шоссейных дорог, что-нибудь такое. И там — занимает оборону. Жесткую оборону. Окопы, пулеметы, артиллерия. Много минометов. Нет узловой станции или перекрестка — нет движения по дорогам. Нарушается связность позиции. И..."
"А при чем здесь это? Тут ведь как раз на пехотную тактику упор?"
"Вот именно — ТАКТИКУ! А вот в СТРАТЕГИИ должен сохраняться кавалерийский дух! Бросок на три — четыре сотни верст во вражеский тыл требует совершенно особенного боевого духа. Особенно у командования. "Кавалерийский генерал должен иметь высокий ум, соединенный с мгновенной сообразительностью и чрезвычайной смелостью, полным хладнокровием в связи с величайшей стремительностью. Для составления плана действий необходим ум, для его выполнения — стремительность!" И вот для того, чтобы воспитать такого генерала..."
"Военная педагогика, да? А вот возьмет такой, "смелый и стремительный", да и бросит свои полки прямо на не расстроенную пехоту. А то, не дай бог, и на пулеметы! Потому как смелость и мозги в одной голове помещаются очень редко"
"Погоди, погоди... Сейчас... У меня тут мысль" — Елка быстро отыскала нужную книгу. На поиск нужного абзаца ушло гораздо больше времени.
"Вот, смотри, здесь. "Лава приближалась, и я уже был готов скомандовать "огонь", как вдруг впереди красного строя вынырнули несколько пулеметных тачанок и начали быстро разворачиваться. Я понял, что будет дальше, но моя команда опоздала на несколько секунд. Огонь наших пулеметов буквально смел одну из тачанок, но остальные развернулись и ударили в упор" Вот! Вот почему в нашей Гражданской конница могла играть такую роль! Да, конница не может атаковать не расстроенную пехоту. Для того-то махновцы и придумали тачанки!"
3.
Ещё у императрицы имелось множество других поводов для недовольства состоянием российской униформистики. Помельче, но все же достаточно досадных. Ведь в России, помимо вооруженных сил и МВД, были ещё чиновники — огромная армия чиновников — и каждое ведомство имело свой покрой мундира. Пройдешься по улице — господи Иисусе! Десятки, сотни разных мундиров, тысячи элементов — обшлага, лацканы, канты, выпушки, петлицы, нашивки, погоны... И все — совершенно разное. Голова у простого солдата и без того легко шла кругом, так зачем его ещё дополнительно запутывать?
Следовало ввести единый образец мундира, имеющего четкие, ясно видимые ведомственные различия и знаки ранга. Чтобы сразу было видно, что вот идет коллежский асессор горного ведомства, а это — надворный советник от МВД, тут — коллежский секретарь министерства финансов, а во-он там — его высокопревосходительство действительный статский советник министерства путей сообщения!
И кому же ещё было этим заняться, кроме императора?
Николай просто обожал армию: её блеск и парадность, мундиры, пуговицы, погоны, выпушки, кант и петлицы были для него столь же значимы, сколь значимы для языческого жреца атрибуты его божества.
Таким образом, заняв Ники полной реформой армейского и чиновничьего мундира, императрица решала сразу две задачи: во-первых, повышалась привлекательность военной службы — красивый мундир в этом деле пусть не альфа и омега, но имеет огромное значение. Во-вторых, император почти два года радостно занимался чем-то тихим и спокойным, оставляя ей все проблемы и треволнения — которых было более чем достаточно.
Так что солдатам и офицерам армии были дарованы новые красивые парадные мундиры, стилизованные под униформу победного 1812 года. Пехота получила мундир с цветным лацканом и низкий, так называемый "пехотный" кивер — исключая полки Кавказского округа, по-прежнему носившие свой исторический "малахай". Кавалерия, почти полностью избавленная от наименования "драгун" — из сорока восьми полков регулярной армейской кавалерии драгунских осталось только четыре, всем остальным были возвращены или вновь присвоены наименования гусарских, уланских, кирасирских, конно-егерских и конно-гренадерских — вернула себе вожделенные "традиции": уланки, высокие гусарские кивера и ментики, кирасирские ботфорты, лосины и супервесты...
Но такова была только парадная форма. Повседневная, городская и походно-боевая отличалась от неё, как день от ночи — травянисто-зеленые гимнастерки и фуражки с козырьком получили ВСЕ, как в кавалерии, так и в пехоте. "Нищенскую суму" заменили "туркестанские" вещевые мешки типа "сидор", со стягивающейся горловиной и двумя лямками... армейская пехота пока сохраняла старое снаряжение, ограниченное одним только поясным ремнем, а гвардия, гренадеры и стрелки получили новое, "немецкого образца" или "разгрузочного типа" — с двумя наплечными ремнями, сводящимися на спине с третьим в виде буквы Y. К этому снаряжению полагались новые подсумки, о пяти карманах на три обоймы каждый — всего 150 патронов, а также жесткие ранцы. Шинели и папахи сохранялись как элемент походной формы, но в дополнение к ним было предусмотрено — для военного времени — снабжение войск полушубками, валенками и ушанками.
Кстати, на парадных фуражках генералов и старших офицеров — которые в кивере смотрелись бы довольно глупо — а также всех тех, которые не получили киверов или присвоенных кавказским полкам мохнатых шапок, появился двуглавый орел нового образца, прозванный "длинным", в отличие от прежнего, "круглого". Широко распахнув узкие прямые крылья, орел летел, держа в лапах сменившие скипетр и державу меч и щит.
