Тяжесть короны Глава 01-18

— Но, Нэйла, так нельзя, — арданг, до того исправно переводивший мои слова, передавать последние фразы не спешил.

— Ромэр, можно. Я же не обижусь.

— Нэйла, так нельзя, это невежливо, — уговаривал арданг. — Ты же не будешь понимать и слова. Тебе, да и нам будет неловко.

— Я неловкости испытывать не буду, и вы не вздумайте смущаться. Пойми и поверь, — убеждала я, замечая настороженные взгляды Летты и Клода. — Мне значительно приятней сидеть, слушать красивую ардангскую речь и радоваться тому, что вы спокойно общаетесь, чем знать, из чего сделан пирог.

Ромэр покачал головой и, глядя на меня с удивлением, сказал:

— Ты не устаешь меня поражать. Но спасибо тебе.

— Да не за что, — снова смутилась я.

Видимо, какое-то из основополагающих правил ардангского этикета я все же нарушила. Потому что Клод и Летта удивились безмерно. Если женщина просто оторопело переводила взгляд с меня на Ромэра и обратно, то Клод дважды переспросил, правильно ли они поняли. Он, глядя мне в глаза, все никак не мог взять в толк, как это я добровольно обрекла себя на непонимание, исключила из светской беседы. Пришлось общаться жестами. Показала, что меня в комнате нет. А Ромэр еще раз перевел мою просьбу и объяснение. Только тогда Клод и Летта более или менее успокоились.

— Необычная просьба, — недоуменно поглядывая в мою сторону, прокомментировала Летта. — Не ожидала.

— Она очень тактична, — пояснил Ромэр. — Понимает, что мы давно не виделись. И считает, что при постороннем человеке не станем обсуждать серьезные темы. Хотя... Учитывая, что мы вместе пережили, чужой мне она давно быть перестала.

— Кто она? — спросил Клод, старательно изображая, что нахваливает еду. — Как ты с ней познакомился? Давно ли?

— Я не преувеличивал, когда назвал ее спасительницей. Но историю знакомства расскажу позже, когда она будет спать. Придется упоминать имена, она поймет, о чем речь.

— Ааа, — протянул Клод. — На простолюдинку непохожа. Кто-то из славных?

Удивительно, не думала, что свои представления о дворянстве арданги переносят и на Шаролез.

— Не совсем, — улыбнулся Ромэр, начиная рассказывать мою придуманную родословную.

В то, что моим отцом мог быть обедневший граф Лонн, Клод поверил с легкостью. Видимо, о вольностях шаролезкого двора Ромэр узнал от дяди. История о том, как меня пытались выдать замуж за пожилого богатого купца, уже похоронившего трех жен, пробудила сочувствие в душе Летты.

— Бедная девочка, — покачала головой женщина. — Всегда говорила, что щедрым выкупом пытаются что-то скрыть. А обедневший отец и позарился. Бедная девочка.

Подумалось, что в последние годы, наверняка, участились случаи, когда девушку из дворянской семьи так покупали дельцы низкого происхождения. Ведь у семьи, разоренной войной, лишенной всех благ и привилегий, просто не было средств. Родственники невесты, да и сама девушка даже могли расценивать такой брак как благо... По взглядам Летты поняла, что она искренне радовалась, что хоть кому-то удалось избежать подобной судьбы.

На этом обсуждение моей личности временно закончилось. Слушая рассказ Клода об их жизни в Челна, пила чай с мятой и рассматривала хозяев. Дядя показался мне в первый момент стариком, но теперь поняла, что ошиблась. Он вполне мог быть ровесником Дор-Марвэна, только из-за седины в светлых волосах и глубоких морщин казался старше. С первого взгляда на Клода Аквильского становилось ясно, что передо мной родственник Ромэра. Изгиб бровей, абрис подбородка, форма губ. Но, несмотря на явное сходство, в Ромэре больше чувствовались черты и стать рода Тарлан. И если Клод смирился со своим положением, то Ромэр излучал мощь и несломленную, не покорившуюся судьбе силу духа.

Летту нельзя было назвать красивой. По крайней мере, не в шаролезком понимании красоты. Скорей тетя была интересной, яркой и, безусловно, запоминающейся. Особенно мне нравилось наблюдать за тем, как серые глаза женщины отражают разные чувства. Мимика у Летты тоже была эмоциональная, и на жесты тетя не скупилась, но с живостью глаз ничто не сравнивалось.

Ромэр рассказывал о нашем путешествии. Почему-то урывками, начав с первого постоялого двора. Потом говорил о Круче, о дороге через Вершинный в Солом, а потом и в Челна. Он ни словом не обмолвился ни о том, что мы представлялись супругами, ни об истории в Вершинном, да и интерес стражников упомянул лишь вскользь.

Я слушала через слово, отмечая, что Ромэр очень любил родной язык и радовался возможности говорить на нем. Это было слышно по тому, как низкий, красивый голос спутника едва заметно изменялся, когда Ромэр говорил на ардангском. Появлялись новые нотки, а речь звучала мелодично, как песня. Рассказывать Ромэр умел, и, хоть я знала, что он о многом умолчал, рассказ казался цельным и плавным. А слушать этот голос было одно наслаждение... И тема значения не имела.

Задумавшись о своем, потеряла нить беседы и очень удивилась, когда что-то теплое коснулось щеки. Вдруг обнаружила, что Ромэр укрыл меня пушистой вязаной шалью, что Клод убирает посуду со стола, а Летты в комнате вообще нет.

— Ты засыпаешь, — мягко констатировал Ромэр. — Тетя сейчас приготовит тебе постель.

Я даже ничего не успела сказать. Только собралась рот открыть, но Ромэр, словно прочитал мои мысли и, легко кивнув в сторону кухни, добавил:

— Вода уже греется.

— А ты хорошо меня изучил, — заметила я, борясь с неожиданно сильным желанием обнять Ромэра. Сопротивляться этому порыву стало почти невозможно, когда арданг серьезно, без тени иронии сказал:

— Я очень рад, что у меня была такая возможность.

Конечно, я не ожидала, что у них есть ванна. Но предложенная альтернатива меня вполне устроила. Хоть и удивила порядком. Летта снабдила меня домашней обувью, огромным полотенцем, в которое можно было раза два завернуться, и халатом. А потом отвела в небольшую комнату, выложенную шершавой терракотовой плиткой. Но ни лохани, ни таза, ни кувшина с водой там не наблюдалось. Зато чуть выше уровня глаз на потолке была закреплена воронка с металлическим решетом, как носик лейки садовника. Предлагалось открыть кран и мыться под льющейся струями водой. Такой вот комнатный дождь.

Вода была горячей, мыло — душистым, а ощущение свежести и чистоты — долгожданным. Купание меня так взбодрило, что я, устроившись на узкой кровати в смежной с гостиной комнате, уснуть не могла. Ромэр тихо переговаривался с родственниками, тоже сходил выкупаться, пока Летта устраивала ему постель на диване.

Клод с женой ждали племянника в гостиной, перешептываясь так тихо, что я расслышала только, как Летта плакала, а Клод пытался ее утешить. По тени видела, как вернувшийся Ромэр подошел к занавеске, отделявшей выделенную мне комнатушку от гостиной. Он постоял немного рядом, думаю, прислушивался, пытаясь определить, сплю я уже или нет. Я не шевелилась и, прикрыв глаза, дышала глубоко и ровно, честно пытаясь заснуть. Половицы скрипнули, когда арданг отошел. Слышала, как Ромэр передвинул стул, видимо, сел за стол. Что ж, понимаю, разговор предстоял долгий и серьезный. Мне неловко было подслушивать. Но получилось иначе. Как выяснилось, к лучшему.

За окном светало, начинали петь птицы, когда Ромэр лег отдыхать, а Клод и Летта поднялись на второй этаж в свою спальню. За время многочасовой беседы я неоднократно вспомнила слова отца: 'Всегда важно знать, что говорят у тебя за спиной враги и союзники'. И если могла поклясться в том, что Ромэр рассказал бы мне многие вещи, догадайся я задать правильные вопросы, то осознание нюансов отношения ко мне Клода и Летты было бесценным.

Ромэр начал рассказывать по порядку, с Артокса. Не с того вечера, когда собравшихся на военный совет князей предал Ир-Карай, а с того дня, когда последний раз виделся с дядей. Меня и раньше удивляло, что Клод не присутствовал на том собрании. Оказалось, он должен был договориться о поставках провианта, а потому находился в совершенно другом месте. Это его и спасло. Узнав о разгроме ардангской армии при Артоксе, он смог затаиться на время, а после вернуться к Летте в Челна.

Зато стало понятно, почему в моем сознании сражение при Артоксе не существовало. И больше не удивлялась тому, что, кажется, граф Керн назвал эту битву бойней. Полностью обезглавленная, лишенная командования ардангская армия не могла выстоять под натиском дисциплинированных шаролезких регулярных войск. Пусть даже уступающих ардангам числом.

Весь стратегический гений Дор-Марвэна заключался в том, что он вовремя нашел предателя. И успел пленить всех князей и молодого короля. А потом устроил битву. Да, это было решающее, судьбоносное сражение, в этом новейшая история не ошибалась. Но не оно принесло Дор-Марвэну победу, а подлость и корысть Ир-Карая, желавшего стать наместником Стратега в Арданге. По сути, королем, подчиненным Дор-Марвэну.

Никогда не понимала, на что надеялся этот человек, заключая договор с отчимом. Неужели действительно считал, что Дор-Марвэн сдержит слово? Наивно считал, что о его причастности никто не догадается? Воистину, честолюбие ослепляет. Дальнейшая судьба Ир-Карая была мне неизвестна, но рассказ Клода не удивил.

— Его нашли мертвым через десять дней после сражения, — тихо сказал Клод.

Повисла напряженная тишина. Я почти видела, как окаменело, скрывая эмоции, лицо Ромэра, как ожесточился его взгляд, как блеснули металлом серо-голубые глаза.

— Жаль. Очень жаль, — спустя некоторое время ответил Ромэр.

Мнимая безжизненность голоса, возможно, могла обмануть кого-нибудь другого. Но не меня. Я уже знала, что холод маски скрывает боль. Сильную боль и горькое разочарование.

— Мне тоже, — шепотом ответил Клод.

— Как? — голос Ромэра прозвучал глухо и требовательно.

— Заколот кинжалом в своей постели. К оружию была прикреплена записка: 'Не терплю глупцов и подлецов. Д.-М.'.

Арданг выругался сквозь зубы.

— Украл даже это...

Я бы солгала, сказав, что понимала его состояние. Знала, он хотел отомстить и надеялся, ему представится возможность. Но то, что отчим устранил предателя, было так логично и разумно. Мама говорила о подобных личностях: 'Предавший раз предаст еще раз. Обманувший в малом обманет в главном'. Разумеется, оставлять предателя в живых было просто опасно. Но записку с инициалами я объяснить не могла. Такая бравада была недоступна моему пониманию.

Вообще среди поступков отчима иногда случались странные, выбивающиеся из ряда, не поддающиеся объяснению. Например, эта записка. И все, абсолютно все, что было связано с Ромэром. Даже сам факт замалчивания существования короля Арданга удивлял безмерно. Ведь победа над сильным противником должна была увеличить славу Стратега. Когда Ромэр сказал, что настоящую историю битвы при Артоксе в Шаролезе знают единицы, Клод разозлился, а Летта высказала неожиданно правдоподобное объяснение скрытности Дор-Марвэна. Назвала его завистником и ревнивцем. Если первый эпитет я еще понимала, то второй нуждался в пояснении. К счастью, удивленный Ромэр спросил о том же.

— Ревнует к славе и людской памяти, — пренебрежительно ответила Летта. — Много ли было в истории выбранных королей? А многих ли выбирали в двадцать один год?

— Немногих, — тихо ответил Клод.

Он был прав. История мне всегда нравилась, в детстве я зачитывалась старинными легендами и хрониками. И не удивилась, когда услужливая память вызвала образы двух выборных королей. Двух. За без малого тысячу лет истории шести государств. Ромэр стал третьим и самым молодым из всех. О да, Стратегу было чему завидовать...

Ромэр смутился. Это слышалось по голосу. Захотелось не только представить арданга в этот момент, но и увидеть. Как он глядит исподлобья, словно не верит в искренность слов говорящего, как на щеках появляется едва-едва заметный намек на румянец, как приподнимается неподвластная самообладанию левая бровь. Полувопросительно, полуудивленно. Мне нравилось наблюдать за Ромэром в подобные моменты, — тогда арданг казался мне настоящим и странно близким. И, кажется, похвалы он так же, как и я, не умел принимать. Прислушиваясь к тихому голосу Ромэра, говорившего о сражении при Артоксе, отметила, что и я неплохо изучила своего спутника.

Ромэр продолжил рассказ. Путь из Артокса в Ольфенбах. Убийства воинов, старавшихся отбить командующих и короля... Месяцы в темнице до клеймения, пытки, убийства князей...

Каждое произнесенное слово оставалось в душе ядовитой занозой, отзывалось в сердце болью. Болью Ромэра, что стала моей. Я знала эту историю из документов отчима. И ненавидела его за неоправданную, безумную жестокость. Но в ту ночь, когда бесстрастный голос Ромэра оживил сухие записи, поняла, что ненавидела Дор-Марвэна недостаточно.

О, Ромэр был хорошим рассказчиком, и, лежа в полумраке комнатушки, я сожалела об этом. Ведь его слова отражали именно те эмоции, которые арданг хотел показать. А скупые, но емкие описания жили своей жизнью, полнились красками, запахами, скорбью. Каждое слово врезалось в память. Каждое слово вплеталось в молитву. Странную для принцессы Шаролеза... Я просила небо за Ромэра и за Арданг. И молила о наказании для Дор-Марвэна.

Слушая жуткую нескончаемую сагу о зверствах отчима, о пытках и жестоких убийствах, Летта плакала. Клод проклинал Стратега и призывал Секелая покарать регента. Конечно, о клеймении Ромэр тоже рассказал. Удивительно, я ждала возвращения своего вечного кошмара, но вместо этого вспомнился ночной лес, костер, уютные объятия Ромэра.

Рассказ о клеймении вызвал закономерную бурю и утверждение Клода, что Дор-Марвэн повредился рассудком.

— Ни один человек в здравом уме не способен на такое! — кричал шепотом Клод, расхаживая по комнате. Думала, он сорвется и раскричится в голос. — Как он посмел? Что о себе возомнил, заклеймить дворянина! И не просто дворянина, признанного короля Арданга! Безумец... Безумец!

Ромэр и не пытался успокоить родственников. Просто молчал. Довольно долго. Даже не возражал, когда Летта попросила показать клеймо. Слышала, как она ахнула, как еще раз проклял Стратега Клод. По тени видела, как Летта медленно подняла руку и несмело провела пальцами по буквам, словно только прикосновение к клейму могло превратить для женщины дикую историю в действительность. Летта повисла на шее племянника, все приговаривая сквозь слезы: 'Бедный мой мальчик'. Ромэр обнимал рыдающую тетю и молчал. Клод, бормоча проклятия в адрес регента, измерял шагами комнату. Летта постепенно успокоилась и выпустила Ромэра из рук, отошла и тяжело села на стул.

— Господи, Ромэр... — вдруг выдохнул Клод. — Что делать, если это увидит стража?

— Ничего, — качнул головой Ромэр, застегивая рубашку и снова садясь к столу.

— Ты не понимаешь! — Клод все-таки заговорил в полный голос. И хоть я знала, что с вольной Ромэру ничто не угрожает, ужас дяди обдал ледяной волной. — Людей с такими отметинами казнят на месте!

— Тише, — видимо, указав на комнатушку, ответил арданг. — Не переживайте и не шумите. Разбудите ее.

— Ромэр, послушай, я многое могу решить. Но не смогу защитить тебя, если об этом узнают!