Зерно А

— Поезжай, поезжай! — зашипела я, вжимая голову в плечи и сползая по сиденью. — Свернешь на следующем повороте и припаркуешься там.

— Палисси, в тебе пропадает заправский бандит!

Я пропустила его слова мимо ушей. Тем временем, дверца 'мерседеса' открылась и на расчищенный от снега асфальт ступили дорогие замшевые ботинки на шнуровке. Серые джинсы. Коричневая кожаная куртка. Рыжие волосы аккуратно уложены. Выспавшийся, элегантный, опрятный. Не подозревающий о том, что я прожигаю его взглядом. Я вдруг почувствовала себя аллигатором в засаде, готовящимся сомкнуть челюсти на подошедшем к воде олене.

— Олень, значит, — пробормотала я. — Гребаный олень, черт бы тебя драл.

— Может, расскажешь, что происходит?

Следуя моим указаниям, Чак-Чак свернул и припарковался возле закрывшегося на дневное время суток тату-салона. Я не сразу сообразила, почему у меня жжет в груди. Оказывается, я задержала дыхание. Сделав глубокий вдох, я приказала:

— Жди в машине, я скоро вернусь.

— Не-а. Не катит.

Я посмотрела на Чак-Чака.

— Отлично. Идем. Только вначале просвети меня: как быть с Деревским. Может, сделать ему новогоднюю скидку и оставить в машине? Тогда я уж точно лишусь второй половинки 'хлебного шарика'.

— Хлебный... — здоровяк нахмурился. — Хлебный — что?

— Я хочу сказать, что Деревского нельзя оставлять одного. Никаких 'но', — предупредила я.

И, отстегнув ремень безопасности, вышла из авто.

— То был что, дружок твой? — беззлобно полюбопытствовал Чак-Чак.

— Да, то был мой дружок.

— То был Громов, — Лев с отвращением уставился на меня с заднего сиденья. — Он оценит твое исполосованное лицо.

Мой голос не дрогнул:

— А как же, Арина ведь старалась.

Я не стала говорить ему, что раны от арининых ногтей болели уже не так сильно, как полчаса назад... Позволив вспышке надежды затмить доводы здравого смысла, я осторожно сжала правую руку в кулак. От пронзившей руку боли на глаза навернулись слезы. Нет, с этим придется помучиться. Судя по ликующей гримасе, Лев по-своему истолковал мои слезы. Ну и пусть.

— Будешь вспоминать о ней всякий раз, глядя в зеркало, — заверил он.

'Зато ты забудешь о ней уже завтра'.

Много оскорблений крутилось на языке, но я не стала опускаться до его уровня. Если ему хочется, пусть думает, что я оплакиваю свой загубленный товарный вид. Деревский не знал ни о моей коматозности, ни о паршивом зерне 'А'. Ах, блаженное незнание.

— Ага, — улыбнулась я, захлопывая дверцу.

Стекло опустилось, и Чак-Чак перегнулся через пассажирское сиденье.

— Уверена, что не нуждаешься в сопровождении? Я могу оглушить Деревского и засунуть в багажник, — это было произнесено совершенно будничным тоном. — Багажник-то вместительный... Не бузи, конь, я не шучу, — Чак-Чак свирепо зыркнул на блондина.

— Да, уверена. Скоро вернусь.

Под подошвами хрустел снег; из-за колючего мороза правая кисть налилась пульсирующей тяжестью. На полном ходу я толкнула дверь и вошла в ресторанчик, запустив за собой снежинки, которые тут же осели капельками на паркет. При взгляде на холодильную витрину я с удивлением резюмировала, что не отказалась бы от завтрака. Неужто после пережитого я все еще могу думать о еде? Выходит, что да.

А вот и Богдан — за дальним столиком, со светским видом, с утомительной постной физиономией изучает меню. Он выглядел явно не собирался портить мой праздник души и именины сердца, сваливая раньше времени.

Никто не остановил меня, когда я вошла в уборную. Я умылась, и вода на дне раковины тут же приобрела едва заметный ржавый оттенок. Оторвав сразу четыре салфетки, я промокнула лоб, щеки, подбородок и шею. Ранки больше не кровоточили, процесс заживления, благодаря зерну, набирал обороты. Выкинув салфетки в мусорное ведерце, я открутила кран с холодной водой и сунула под него правую кисть. Словно обожглась огнем.

Было еще кое-что...

Я коснулась седой пряди, как лунная дорожка, тянущаяся от корней до кончиков. Как последний штрих в наведении удушающей красоты (все ради Боди), я скрыла седину в переброшенных на левую сторону пробора волосах, и заставила себя улыбнуться своему отражению. Улыбка вышла жуткой.

— Ну же, Палисси, ты можешь лучше.

Нет, не могла: перед глазами появилась отрубленная голова Кудрявцева, следом — лежащий без сознания Влад... А, к черту.

Я вышла из уборной и зашагала прямиком к Богдану Громову.

Громов все еще был поглощен меню. Фактически, он зафиксировал мое присутствие лишь тогда, когда я взялась за спинку стула и отодвинула его, чтобы сесть.

— Значит, омлет с беконом, томатами и шампи... — он запнулся на полуслове.

— Приветули. Не спеши заказывать, окей? Девушка! — Я села и подняла руку, подзывая официантку.

Миниатюрная официантка не заставила себя долго ждать.

— Еще одно меню, будьте добры, — попросила я.

— Секундочку.

В ее случае — в буквальном смысле секундочка.

— Позовите, как будете готовы сделать заказ, — улыбнулась официантка, вручая мне меню, и упорхнула так же быстро, как появилась.

— Губа не дура, да, Богдан? Место не из дешевых.

— Рита...

— Итак, — я открыла меню на первой странице, — как обладатель уточенного вкуса, что рекомендуешь? 'Цезарь'? Нет, для 'Цезаря' рановато. Так-так... — Я переворачивала страницу за страницей. — Может, оладьи с кленовым сиропом? Нет, лучше мюсли с холодным молоком. И фрукты с медом. А из горячих напитков... кофе грубого помола. На правах твоего возлюбленного конкурента, так уж и быть, позволяю тебе заплатить по счету, — я заговорщицки подмигнула и вновь подозвала официантку.

Я проворковала свой заказ. Пришла очередь Богдана. Стоит отдать ему должное, он быстро оклемался от первого потрясения. Его голос был почти таким же самодовольным и зычным, как обычно. Но даже Богдан, каким бы притворщиком он не был, не настолько искусен, чтобы скрыть скользящий в голосе страх, словно подводное течение, сотнями микроскопических иголок колющее ноги. Я чувствовала его страх комом, застрявшим в моем горле. Страх окружал его липкой аурой... Стоп, какого черта? Я чувствовала его страх! Еще одно проявление зерна 'А'? Нет, не хочу ничего знать. Даже если мне удастся выпутаться из всей этой передряги, я не буду лезть из кожи вон, чтобы узнать обо всех дарованных мне зерном возможностях. Я бываю такой нелюбознательной.

Кроме нас, в ресторанчике было четверо посетителей, потягивающих кофе и шуршащих утренними газетами. Идиллия.

— Ты был очень плохим мальчиком, Богдан, — сказала я, закидывая ногу на ногу. — Не жди от Деда Мороза ничего, кроме горки углей.

Наши глаза встретились. По коже словно пробежал электрический разряд, но, в отличие от Богдана, который скривился и передернул плечами, я не шелохнулась.

— Меньше всего ожидал встретить тебя... здесь.

— О, не сомневаюсь. Иначе не сунул бы сюда свой нос.

Он нахмурился, и между медного цвета бровями залегла морщинка.

— Не понимаю, чем тебе не угодил мой нос.

— Всем угодил. Мне, между прочим, всегда нравился твой нос.

— А мне твои глаза, — он улыбнулся своей фирменной обезоруживающей улыбкой, и подался ко мне. — И губы. А твои ноги... они кажутся бесконечными.

— Ну-ну, полегче. Ты смущаешь меня.

— Разве? А мне всегда казалось, что это невозможно.

— Чепуха! Еще как возможно. Последний раз это произошло не далее, чем позавчера, когда ты был в 'Темной стороне'.

Он в притворном удивлении выпучил глаза:

— Не может быть!

Я важно закивала:

— Свиньей буду, если солгала.

— И чем же я смутил тебя?

— А тем, что я вдруг почувствовала жгучее желание превратить твою красивую голову Кена в полигон для моих кулаков. Учитывая то, что раньше это желание никогда не было столь сильным, мне пришлось нелегко.

Громов потрясенно моргнул.

— Что? — выдохнул он.

— Нет, Бодя, на этот раз это не слуховые галлюцинации. А забавная действительность. Я объясню, почему забавная: вместо того, чтобы переломать тебе вначале руки, потом ноги, я сижу и продолжаю трепаться. А знаешь, почему я продолжаю сидеть и трепаться?

— Достаточно, Палисси. Твое утомительное кривляние не способствует пищеварению, — Громов напустил на лицо пресыщенное выражение. Я невольно задалась вопросом: сколько еще он продержится, прежде чем сорвется? — В тебе столько негатива! Неисчерпаемый источник. Я вот что слышал, — он зыркнул по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, самодовольно продолжил, — что вчера на 'Темную сторону' выдали ордер на обыск.

— Ублюдок.

— И что по удивительному стечению обстоятельств именно вчера ты пропала с радаров общественности. Тебя ищут, Рита. Ты принесла много горя в семью Деревских.

Ей-богу, еще чуть-чуть, и, плюнув на все, я бы размазала его по холодильной витрине!

Я вспомнила слова отца: 'Собаки лают, а караван идет'. Так что, давай, караван, иди дальше.

— Я задала вопрос, — напомнила я, взывая к самоконтролю. — Спросила: знаешь ли ты, почему я продолжаю сидеть и трепаться, вместо того, чтобы доставить тебе массу неприятных ощущений?

Звук удара кулака о столешницу, звяканье столовых приборов. Я открыла глаза и улыбнулась. Ага, такого Громова я знаю очень хорошо.

— Как тебе такой ответ, Рита: нет, черт побери, не знаю. Я в принципе не знаю, почему ты появляешься, словно из-под земли, и начинаешь озвучивать всякие гнусности.

Мне особенно понравилось 'появляешься, словно из-под земли'.

— Моя очередь отвечать? Ну что ж, слушай внимательно, Бодя, — я придвинула свое лицо к его разозленной роже. Он учащенно дышал и хмурился, но молчал. — Я появляюсь из-под земли и начинаю озвучивать всякие гнусности по двум причинам...

— Ваш заказ.

Когда все было красиво и скучно расставлено, официантка улыбнулась и упорхнула.

Пришлось делать все левой рукой. Отхлебнув кофе, я отправила в рот облитый медом кусочек дыни, затем взяла ложку и порешила мюсли.

— Рита.

Громов глядел на меня; омлет, тост и кофе нетронутые.

— Чего, блин?

Он скривился, когда из моего рта вылетел кусочек мюсли и шмякнулся на скатерть в паре сантиметров от его чашки. Я уже, кажется, говорила, что у Богдана пунктик на счет чистоты.

— Как на счет двух причин? Ты недоговорила.

— Когда я ем, я глух и нем.

— А также неуважителен и неаккуратен.

— Господи Боже, да не нервничай ты так, я сейчас все уберу, — я скомкала салфетку и поелозила ею по маленькому пятнышку на скатерти. — Видишь? Все чисто.

Будто делая мне одолжение, он взял вилку и нож и в течение пары минут сосредоточенно знакомил их с омлетом. Я отодвинула пустую тарелку из-под мюсли и принялась за фрукты, политые медом. Богдан не доел тост, и теперь сидел, мрачно потягивая кофе с коронными двумя ложками сахара.

— Так мило с твоей стороны пригласить меня позавтракать, — я отправила в рот последний кусочек манго, допила кофе и промокнула губы салфеткой.

— Две причины, Риты, — напомнил он.

— А вот теперь слушай меня как никогда внимательно. — Я выдержала паузу. — Первая причина — на улице, в машине нас ждет Лев Деревский с застрявшим в горле чистосердечным признанием, что во всех ошибках его жизни виноват ты и только ты. И я хочу, чтобы ты насладился каждым мгновением своего фиаско вместо того, чтобы испытывать затуманивающую разум боль от переломов, не замечая ничего, кроме своего ничтожного страдания. Вторая причина — у меня чертовски болит правая рука. Я разбила ее о челюсть Арины Деревской после того, как она, выполняя твои пожелания, позвала к нам на огонек некоего очень мертвого парня. Ты подставил меня. Хотя нет, ты не просто подставил меня, ты посягнул на самое драгоценное, что у меня есть — на мою душу. Можно кое-что спросить у тебя, Богдан? — Не дожидаясь его ответа, я выдохнула: — Почему, мать твою? Почему ты сделал это?

— Ты ничего не докажешь.

— И это все, что ты можешь сказать в ответ на мою речь?

Богдан пожал плечами. Он не выглядел шокированным или мало-мальски взволнованным.

— Без своего адвоката я глух и нем. Не забывайся, Рита. У меня много влиятельных знакомых. Даже если Деревский взболтнет лишнее... — Он улыбнулся и пожал плечами, мол, пусть болтает, мне по барабану.

— Искренне недоумеваю, когда ты успел вылизать нужные задницы. Например, местного судьи.

— Фу, как грубо.

— Я могу убить тебя, — я задумчиво почесала переносицу. — Бьюсь об заклад, госпожа Смерть не числится среди твоих так называемых 'влиятельных знакомых'.

— Как медиум медиуму: ты же знаешь, это не решение проблемы.

Смерть?

— О да, уж я-то знаю. Благодаря тебе.

— Прости, Рита. Это все конкуренция и, пожалуй, такой фактор, как сильная личная неприязнь. Только без обид, идет?

Я, скорее, почувствовала, чем увидела Чак-Чака; перевела взгляд на входную дверь. Чак-Чак как раз ввалился в кафе.

— Да. Идет, — подтвердила я. — Спешит.

Лысый детина увидел нас и зашагал в нашу сторону.

— Это нечестно, — процедил Громов, завидев здоровяка.

— Да, Богдан, нечестно. Познакомься, это Чак-Чак. В отличие от твоих знакомых, он влиятельный физически. Влияет на целостность челюстей и конечностей. Чак-Чак, а это Богдан Громов, собственно, ты уже слышал о нем.

Чак-Чак поднял и опустил здоровенные плечи:

— Палисси, я не могу влиять не целостность его черепа — честно говоря, я получил указания от Стефана не трогать обоих господ... слишком интенсивно. Очень жаль.

А у этого парня, оказывается, есть свой стиль! Он не просто ходячая мясорубка, но еще и неплохой шутник.

— Кажется, одного из господ ты уже тронул. Где Деревский?

— В багажнике, — как само собой разумеющееся, ответил Чак-Чак. — Не будешь жрать это? — Не дожидаясь ответа, он взял надкушенный Громовым тост и отправил в рот. — М-м-м, французский тост. Недурно. — Громов вскочил, но Чак-Чак, не поднимая головы, рявкнул: — Сидеть, сука.

Громов всем своим видом — сморщенным носом и опущенными уголками рта, — демонстрировал недовольство и пренебрежение. Но сесть — сел. Еще бы, попробуй выделывать финты с такими, как Чак-Чак.

Я подозвала официантку и попросила счет. Когда Громов расплатился, я оставила его на Чак-Чака и заглянула в уборную. Спустя пять минут тесной троицей мы направились к машине.

Из багажника не доносилось ни звука; Деревский лежал подозрительно тихо, но Чак-Чак заверил меня, что не оглушал его. Сила убеждения, гордо сказал он. Я представила, как подействовала сила Чак-Чак на убежденность Деревского переместиться из салона в тесный багажник, и поморщилась.

— Тебе комфортно на заднем сиденье? — заботливо поинтересовалась я у Громова.

— Я больше ни слова не пророню без своего адвоката.

— Я тебя сейчас так пророню, что вмиг отпадет желание... Что, Рита?

— Не безобразничай. Как это ни печально, а он действительно имеет полное право на адвоката. Кстати, самое время связаться с моим адвокатом. Чак-Чак, можешь пробить номер Юлия Морозова?

— Без проблем.

Через пару минут Чак-Чак заглянул в салон, протягивая мне черный 'слайдер'.