Братья оборотни (нецензурированная версия, с матами)

— Эко усердно трудится сей монашек. Сделаю-ка я ему доброе дело.

И взмахнул святой Михаил посохом, и увидел брат Седрик, что сразу три грядки очистились от сорняков в мгновение ока, и воспылал брат Седрик благоговением до самых глубин души, и пал на колени, и стал молиться. И сказал святой Михаил:

— А непростое, однако, колдовство выдалось. Пожру-ка я морковки, чтобы восстановить силы.

И сожрал морковки, почитай, целый мешок. И вовсе не спиздил брат Седрик эту морковку, чтобы продать на базаре, но все было в точности так, как он только что рассказал. А ботву святой Михаил... нет, не сожрал, она сама куда-то подевалсь. А хули ему, святому, ему ботву истребить — дело плевое, что два пальца обоссать.

Отец Бенедикт выслушал брата Седрика скептически, но по существу доклада ничего не сказал, только лишь выписал двести отченашей за то, что непристойно назвал божье чудо колдовством. Дескать, колдовство — дело темное и богомерзкое, а деяния святых следует называть только чудесами и никак иначе. Брат Седрик признал оплошность и отправился в храм замаливать грех. Если бы за ним наблюдал сторонний наблюдатель, не знавший, как все происходило на самом деле, этот наблюдатель мог подумать, что морковку не сожрал святой, а спиздил брат Седрик, а святого на огороде вовсе не было. Но мы-то знаем, как все было на самом деле!

В тот же самый час скорбная головой девица по прозвищу Баффи, не первый год ошивающаяся при кухне, явилась к брату Луису и заявила, что святой Михаил только что возложил ей руки на голову и от этого на нее снизошло небесное озарение, и она уяснила, что никаких вампиров и демонов на территории монастыря нет, не было и, даст бог, не будет и впредь. И перестала она быть скорбна головой, но стала нормальной женщиной, и теперь ей неуместно пребывать при мужском монастыре, ибо вспоминает она, сколько блудных грехов совершила по скудоумному недомыслию, и горько ей становится, и обидно, и хочется каяться. Дойдя до этого места, Баффи стала плакать и заламывать руки, да так неистово, что брату Луису померещилось на краткое время, что ее душевная немощь вернулась, но нет, Баффи справилась с собой и попросила исповеди. И стала она исповедоваться, и понял Луис, что зря согласился ее слушать. Потому что тех трех послушников, внезапное исчезновение которых все связывали с пернатым драконом, оказывается, эта дура забила насмерть осиновым дрыном, потому что ей, видите ли, померещилось, что они не люди, а упыри. Это ж надо быть такой ебанутой! А если бы брат Луис ей как-то не так померещился? Или, не дай бог, отец Бенедикт? Впрочем, теперь-то что, она, сука, покаялась правильно, по всем канонам, теперь без смертного греха под тайну исповеди не подкопаешься, и получается так, что по закону божьему ее можно только изгнать. Впрочем, если в лесу что случится, да никто не увидит... Сказать бы братьям, чтобы придушили по-тихому, да кто ж на себя такой грех возьмет...

И еще в тот же самый час трое монахов исполняли сенокосное послушание на заливных лугах у реки, и им тоже явился святой Михаил, и завел беседу о высоких духовных материях, и беседовал четыре часа кряду. Так и вышло, что братья-монахи не исполнили дневного урока, а что от всех троих разит вином как из бочки — так это они уже потом забухали, потому что слушать настоящего святого четыре часа кряду и не забухать — это надо быть настолько бесстрасстным, что доброму христианину невместно. И еще послушник Джим по прозвищу Феечка рассказывал товарищам, что в тот самый час святой Михаил отымел его противоестественным образом, но эти сведения не подтвердились. Ибо когда дошел этот слух до отца настоятеля, тот разгневался, и приказал дико отпиздить Джима возжами на конюшне, тот плакал и от кощунственной клеветы отказался.

Интересно, что чудеса творил не только сам святой, но и его рыжеволосая подруга, откликавшаяся на имя Бонни и кличку Черная Зайка. Эта женщина, правда, не достигла такого просветления, чтобы бывать в нескольких местах одновременно, но простые, бытовые чудеса творила запросто. Брата Виктора избавила от заикания, брата Луиса — от нездорового пристрастия к вину, а брата Эндрю — от страха перед женщинами, естественного для молодого мужчины, принявшего обет послушания еще мальчиком. Говорят, что после сеанса лечения брат Эндрю во всеуслышание провозгласил, что монашескую жизнь отныне ебал противоестественным образом, но вскоре отрекся от этих слов, дескать, никогда такого не произносил, и вообще, отъебитесь от меня.

На следующее утро выяснилось, что святой Михаил досыта накормил десятерых монахов двумя репками и тем самым совершил истинно великое чудо. Дело было так. Предыдущим вечером отец Бенедикт заметил, что одна из монашеских бригад трудилась весь день спустя рукава, а когда он их упрекнул, братья стали оправдываться, что, дескать, явился им святой и стал проповедовать, какая тут, к хуям, работа? Но, давая эти показания, монахи путались, и вскоре стало ясно, что никакой святой им не являлся, но врут они нагло от начала до конца. Отец настоятель разгневался, велел посадить распиздяев под арест на хлеб и воду, а поскольку хлеба сегодня не пекли — выдать две репки на всех, и довольно с них.

Утром отец Бенедикт спросил бригадира распиздяев:

— Ну что, козлы, понравилось голодать?

И ответил ему бригадир распиздяев, которого звали Рупертом:

— Осмелюсь заметить, святой отец, никто не голодает, все досыта накушались двумя репками, правда, братья?

— Да! Досыта! Вот те крест! — отвечали распиздяи вразнобой. — Два мешка объедков осталось, да уже в парашу все спустили!

— Так это, блядь, типа, господь чудо вам явил, долбоебам? — ехидно поинтересовался отец Бенедикт.

Брат Руперт вытаращил глаза и стал озадаченно скрести тонзуру. Было очевидно, что эта простая мысль раньше не приходила ему в голову.

— Братие! — воскликнул он, опомнившись. — Да это ж в натуре, бля, чудо! Помолимся, братие! Аллилуйя!

Позже в тот день отец настоятель и святой Михаил сидели на скамейке в уединенном уголке монастырского сада и чинно беседовали.

— Говорил же я вашему высочеству, что все будет заебись, — говорил Бенедикт. — Хотя столько чудес, честно говоря, я сам не ожидал. Это просто пиздец какой-то, стоит хоть кому-то хоть что-то проебать в самой ничтожной малости, так сразу является вымышленный святой и оправдывает все проебы. И что интересно, они сами искренне верят во все свои бредни, какого хера — не могу понять. Автокатализ какой-то.

— Интересное слово, — хмыкнул Мелвин. — Никогда раньше не слышал. Узурпатор научил?

— Угу, — кивнул Бенедикт. — Он, вообще-то, не дурак, сэр Роберт. Но мыслит настолько хитровывернуто, что я иногда сам себя спрашивал, а точно ли он человек? Бывает, такое ляпнет, что хоть стой, хоть падай, а потом понимаешь, что он почти наверняка прав, а все остальные — долбоебы невежественные. Однажды спросил я его по приколу, откуда дождь берется, а он знаете, что ответил? Говорит, облака небесные — вовсе не престолы для ангелов, а просто клубы тумана, гонимые ветром, и когда сей туман приплывает в холодное место, то в нем образуются капли, они падают вниз и оттого происходит дождь. И когда облако становится достаточно большим, оно затмевает солнце, охлаждает воздух и тем самым ускоряет свое выпадение дождем. Тоже автокатализ.

— Оригинально, — сказал Мелвин. — А почему зимой холодно, а летом жарко, он тебе не объяснял?

— Объяснял, — кивнул Бенедикт. — Вот, глядите, ваше высочество.

Взял со стола восковую табличку и нарисовал стилизованное солнышко с лучами, какое иногда рисуют дети прутиком на песке. Затем нарисовал линию перпендикулярно лучам, и еще одну линию под косым углом.

— Вот, извольте видеть, — сказал Бенедикт. — Чем ближе угол падения луча к перпендикуляру, тем больше пересекаемых лучей приходится на единицу длины пересекающей линии.

— И что теперь? — не понял Мелвин. — Как это относится к временам года?

— Напрямую, — ответил Бенедикт. — Летом солнце поднимается выше, угол падения лучей ближе к перпендикуляру, потому лучей на единицу длины пересекается больше, соответственно, тепла тоже переносится больше.

— Охуенно, — сказал Мелвин. — А что, вполне может быть правдой... Слушай, Бенедикт, а прикинь, если его дурацкий коммунизм тоже на самом деле правда? Мы думаем, он башкой ебанулся, но первые свои интриги он провел очень грамотно, и наше с Робином войско разгромил в момент... Может, вся эта хуйня насчет равенства и братства — не просто хуйня, может, в ней есть на самом деле что-то праведное?

— Никак нет, ваше высочество, не может такого быть, — решительно заявил Бенедикт. — Вся эта хуйня суть хуйня и ничто иное. Это очень легко обосновать. Поскольку сэр Роберт не верит в бога...

— А кстати, — перебил его Мелвин. — Я тогда тебя спросить. Если бога во вселенной нет, кто ее сотворил по мнению Роберта?

— Большой взрыв и силы самоорганизации в неравновесных термодинамических системах, — ответил Бенедикт.

— Чего? — переспросил Мелвин. — Ничего не понимаю. Что вся эта херня значит?

— Я тоже не понимаю, — пожал плечами Бенедикт. — Но вся эта херня заменяет Роберту нашего христианского бога. Это абсолютно точно, я тоже своим ушам сначала не поверил, несколько раз переспрашивал. Но он реально верит, что бога нет! И мне эта вера не по нраву. В сына божьего Иисуса Христа, смертью смерть поправшего, я верю свято, а верить в бездушные силы эволюции и отбора — это не по мне. А еще Роберт говорил, что загробной жизни не бывает, дескать, со смертью приходит окончательный конец всякому сознанию и самоощущению...

— Ну ни хуя ж себе! — потрясенно выдохнул Мелвин. — А ты точно ничего не путаешь?

— Вот-те крест, — сказал Бенедикт и размашисто перекрестился. — Видите ли, ваше высочество, сэр Роберт однажды перепил и по пьяни попытался меня обратить в свою еретическую веру. Он тогда очень четко разложил по полочкам, что, дескать, никакого воздаяния за грехи и подвиги нет, страшного суда никогда не будет, конец света будет, но неебически далеко, а про четырех всадников, дескать, еврейские пророки напиздели, потому что объелись своих еврейских мухоморов. И так у него все получалось целостно и правдоподобно... Достал священное писание, открыл на первой же главе, и как начал комментировать... Стыдно признаться, я ему тогда поверил. Там ведь действительно полно очевидных ошибок, допущенных переписчиками. Понятно, что святости документа это не умаляет, но когда такой вот антихрист... Ой, бля...

— Антихрист, — повторил Мелвин. — А ведь действительно похоже... Напомни мне, Бенедикт, какие характерные признаки перечисляются в откровении святого Иоанна?

— Три шестерки, — сказал Бенедикт и еще раз перекрестился.

— Хуйня, — отмахнулся Мелвин. — Три шестерки могут означать все, что угодно, это неинформативно, как говорят ученые.

— Остальное помню нетвердо, — сказал Бенедикт. — Вроде, грамотных должно стать больше чем неграмотных... ну, это не про самого антихриста, а про людей в целом, но тоже подходит... возгордится, отступится... человеческие добродетели, удача... Черт его возьми! Он вполне может быть реальным антихристом! А даже если нет, в эту ложь стоит поверить. А поскольку это не ложь, а очевидная правда, то тут и думать нечего. Я так полагаю, ваше высочество, Локлирский замок не должен достаться этому существу ни при каких обстоятельствах. Но стоит ли ограничиваться одним только Локлирским замком?

— Не понял, — сказал Мелвин. — Ты на что это намекаешь?

— Господь явил вашему высочеству великую милость, — торжественно заявил Бенедикт. — И тем самым вручил великую силу. Я подозреваю, это связано с более великой целью, нежели восстановление справедливости в одном отдельно взятом уделе. Узурпатор желает порушить весь христианский образ жизни во всем королевстве! С налогами мутит какую-то херню, совращает горожан на богопротивные общественные договоры, того и гляди, йоменов совратит феодалам налоги не платить! А его величество с антихристом разве справится? Его величество — рыцарь славный, спору нет, но интриган из него никакой, сожрет его антихрист на раз-два, никто и глазом моргнуть не успеет. Но не судьба узурпатору утвердиться на высоком престоле надолго, ибо чаша рыцарского терпения неглубока, и когда она переполнится... Короче, так. Я хочу титул архиепископа всея Англии. Если ваше высочество поклянется замолвить за меня словечко перед Папой Римским, я помогу вашему высочеству стать вашим величеством. Годится?

— Годится, — кивнул Мелвин. — Пойдем, выпьем, обмоем сделку.

4

— Ты такой милый, — сказала Белла Айронсайд, слезая с возлюбленного и улыбаясь. — Я люблю тебя, Роберт! Когда мы поженимся?

Роберт состроил задумчивое лицо и некоторое время молча глядел в потолок. Начинать неприятный разговор не хотелось, но после того, как прямой вопрос задан, дальше тянуть уже совсем неприлично. Жалко, не получилось вдуть ей напоследок еще разок...

— Мы никогда не поженимся, — сказал Роберт. — Ты выйдешь замуж за дракона.

Белла неловко дернулась и чуть не упала с постели.

— Ты что, охуел? — спросила она. — Как это за дракона? С каких хуев?

— Тебя под него никто не тянул, сама с ним спуталась, по доброй воле, — объяснил Роберт. — Теперь он тебя любит.

— Как это любит? — не поняла Белла. — Он же зверь!

— Если он зверь, то ты скотоложница, — заявил Роберт. — Но он не зверь. Ты сама говорила, что он заколдованный рыцарь из знатного рода.

— Это он так мне говорил, — сказала Белла. — Может, он напиздел, откуда я знаю?

— Напиздел или нет — раньше надо было думать, — сказал Роберт. — Отдаваться дракону было с твоей стороны опрометчиво. А кружить ему голову, влюблять в себя — тем более опрометчиво. А теперь что сделано, то сделано. Дракон тебя любит, хочет на тебе жениться, а я не хочу отказывать ему в этой просьбе, он очень ценный союзник. Тем более что удовлетворить его просьбу мне ничего не стоит. Так что готовься под венец.

Белла растопырила пальцы и набросилась на Роберта, явно собираясь расцарапать ему морду острыми ногтями. Роберт встретил атаку встречным ударом кулака.

— Ах ты мудак! — всхлипнула Белла, держась за подбитый глаз. — Пидарас! Нажалуюсь дракону, он тебя сожжет заживо!

— Не сожжет, — возразил Роберт. — Наш дракон не из тех, что выдыхают пламя. Учи матчасть, дура.

— Тогда когтями раздерет, — пообещала Белла.

— Не раздерет, — сноыа возразил Роберт. — Дракон нам попался слишком здравомыслящий, чтобы раздирать меня когтями. И дворянскую честь он разумеет, не станет он нарушать договор из-за капризов сварливой бабы.

— Я не сварливая баба! — закричала Белла. — Я прекрасная дама! А что за договор у тебя с ним?

— Договор очень простой, — ответил Роберт. — Когда на мою голову архиепископ возложит королевскую корону, я первым же указом пожалую дракону Локлирский удел. А на следующий день вы с ним сыграете свадьбу. Его статус надо будет легитимизировать, нечеловеческое существо на месте ярла — беспрецедентное новшество, многие дворяне откажутся присягать дракону, станут требовать, чтобы ярлом был человек. Но если дракон с королевского благословения женится на человеческой девице знатного рода, он тем самым становится как бы человек, такому присягать уже не зазорно. Поняла?