Пулеметчики. По рыцарской коннице - огонь!

— Благодарен я тебе, Сергей, сын Олега, за столь мудрый рассказ. А отряд ваш жду, можешь та и сообщить своему... ротмейстеру. — закончил разговор князь. — Но тебя попрошу остаться и помочь мне в осознании дел предстоящих. А что касаемо тайны... сие я понимаю. Знание твое — тоже оружие, причем сильнее мечей, копий и стрел, сильнее дружин многотысячных. И отдавать его в руки толпы корыстных и недалеких людей словно разведчиков израильских в руки жителей Содома и Гоморры, глупо будет. Но и зарывать его, как талант, в землю, еще большим грехом полагаю. Посему, раз уж Бог мне явный знак подает, с вашей помощью возвеличивать Русь будем. Чтобы никакие безбожные мунгалы над ней две сотни лет владеть не могли. Да и англов в союзниках иметь согласен. А с женитьбой сначала с батюшкой обговорить надо, но посольство англицкое примем с честью..

Так закончился еще один судьбоносный разговор, перевернувший историю не только Европы, но и Азии. А в Европе тем временем, как и говорил сведущий воевода, не воевали только ленивые и те, кто копили силы для новых войн.

XVIII. Вспыхнуло криком разгневанных звезд...

А за рекой — свихнулась икебана...

Кто с кем дерется и кому назло?!

Ой, тяжело в деревне без нагана!

Да и с наганом — тоже тяжело.

Алькор

В Нормандии тем временем набирали силу беспорядки. Даже в Руане стало неспокойно, сторонники Роберта и Ги Потейского устраивали стычки, переходящие во взаимную резню, прямо на улицах. Зато бретонцам повезло. Слуги герцога Конана составили заговор против своего господина, собираясь отравить его во время осады. Заговор разоблачили, виновных повесили, а заодно повесили смутьянов, развязавших войну — Руаллона с Кадуаллоном. Ходили слухи, что Бастард организовал заговор, еще когда только начал подготвку к завоеванию английского трона, а некоторые говорили, что Матильда отважилась на это злодейство, видя неминучую беду Нормандии от бретонцев. Взбешенный герцог поклялся, как утверждали, отомстить и взял замок Беврон штурмом. После же наступления более-менее теплой погоды его войска ворвались в Нормандию с юга, неся смерть и опустошение. А с севера вновь вторглись понтейцы...

Город еще боролся, хотя окраины уже озарялись дымом пожаров, а бои шли на улицах, ведущих к центру. Только район порта был еще более-менее спокоен, если можно назвать спокойствием лихорадочную погрузку на корабли ценных вещей и припасов. Неожиданно на пристани началась паника, большинство грузчиков побросали тюки и пытались убежать или укрыться среди разбросанных на причале грузов, бочек и стоящих телег. Десятка три воинов, охранявших погрузку, бросились вперед, стремясь остановить ворвавшийся на припортовую площадь отряд конницы и пехоты. Разгорелся упорный бой, исход которого угадать было не слишком сложно, нападающие превосходили обороняющихся не только наличием конницы, но и численностью.

— Отчаливаем! — стоящий на кормовой палубе самого большого корабля, носящего имя 'Мора', капитан покосился на стоящую рядом богато одетую женщину с невозмутимо-властным лицом. Она промолчала, и капитан занялся своими делами, изредка поглядывая на море, где среди волн виднелись корпуса пятерки боевых шнеккаров мятежников. Однако сейчас, когда пала последняя крепость сохранявшая верность семье Бастарда, уже не мятежников, а войск законного герцога Нормандии. Ги Понтейский одержал убедительную победу и теперь только судьба и искусство капитана 'Моры' могли спасти Матильду и ее детей от плена. Корабль, набирая скорость благодаря попутному ветру, устремился вперед, пытаясь ускользнуть от вражеских кораблей.

— Раны Господни! — внезапно вырвалось у капитана. Он показал рукой герцогине на тройку многомачтовых кораблей, чьи паруса внезапно показались на горизонте и теперь приближались к 'Море' с невиданной скоростью.

— Проклятые англы! — капитан еще раз посмотрел на приближающиеся и нагоняющие корабли, покосился на все также безмолвно стоящую Матильду, на лице которой сквозь маску высокомерия пробивалось отчаяние и, перекрестившись, приказал: — Лечь в дрейф! Не сможем мы убежать ни от кого, — пояснил он свои действия герцогине. Она лишь молча кивнула, рассматривая приближающийся к 'Море' корабль, явно собирающийся взять их на абордаж. Два других корабля устремились навстречу шнеккарам понтейцев.

Поднимающийся над гаванью дым однозначно свидетельствовал о судьбе остальных кораблей нормандцев и города, когда четыре корабля с английскими флагами на мачтах развернулись в сторону английских берегов, оставив на поверхности моря два плавающих догорающих остова понтейских шнеккаров и несколько обломков...

В Империи смута разрасталась еще быстрее и масштабнее. Император Генрих сидел в Госларе, не обращая внимания на то, что происходит вокруг и игнорируя советы епископа Ганона. Образ жизни его оставался прежним: он проводил все время в развлечениях, охотился, развратничал, пировал и совершал всякие капризные дурачества. По свидетельству очевидцев, Генрих часто имел что-то вроде восточного гарема из двух и по трех наложниц одновременно. Причем часто — и замужних женщин, и невинных до того девиц. Когда он слышал о красоте девицы или молодой женщины, то старался сначала достать ее обманом или обольщением. А если этот способ не удавался, то употреблял открытое насилие. Он сам по ночам совершал нападения на дома своих жертв, причем часто жизнь его подвергалась опасности. Эта страсть к женщинам доводила его и до преступлений, так как он безжалостно лишал жизни тех мужей, которые осмеливались противиться ему. Надругавшись над благородными женщинами и девицами, он выдавал их потом за своих служителей. Предводители императорских войск, расквартированные в провинциях Империи, имея перед собой такой образец, совершенно отбились от рук, и тоже творили грабежи и беззакония. При этом жалобы на них до императора чаще всего не доходили, а если и доходили, то оставались без последствий. Тем более что никаких реальных способов воздействия на своих военачальников у Генриха не было. А вот они могли в любой момент перейти на сторону его противников, чем и шантажировали юного императора.

Впрочем, сторонники Папы Александра Второго, предводительствуемые саксонским герцогом Магнусом и зятем императора маркграфом Сузским (недовольным пренебрежительным отношением императора к его дочери), вели себя немногим лучше. Гарц, Тюрингия и Франкония, ставшие основным полем соперничества двух партий в пределах Германии, разорялись обеими сторонами. Саксонские, баварские и швабские войска под командованием Вельфа IV, взяв принадлежащий императору замок Гарцбург, разрушили его до основания, уничтожив даже церковь и семейный склеп. Вельф IV, владелец земель в Баварии и Швабии, перешел на сторону саксонцев из-за отказа императора дать ему титул герцога Баварского, на который он имел право, как наследник своего дяди, Вельфа III. Командуя войсками антиимперской коалиции, он одержал несколько громких побед над отрядами сторонников Генриха. В результате сторонники 'истинного папы' и ограничения власти императора получили название вельфов, гвельфов или даже эльфов.

Смута не ограничилась только пределами немецких земель. В Италии сторонники двух пап также собирали вооруженные отряды и бились друг с другом, разоряя вражеские земли, города и замки. Гонория, тайно давшего согласие на развод Генриха с императрицей Бертой Сузской, поддержал отряд императорских войск, в результате чего ему удалось выбить войска Александра из Рима. В ответ тот объявил 'крестовый поход' против лжепапы и нанял несколько отрядов северных наемников, включавших, кроме уроженцев скандинавского полуострова, и беглецов из Нормандии. Последние осадили основные силы сторонников Гонория в замке Гиббелин на границе Папской области и герцогства Сполето. Однако осажденные держались крепко, отбивая одну атаку за другой. Славная осада замка заставила многих сторонников императора и папы Гонория говорить о себе, как о гиббелинах или гибеллинах, а противники отзывались о них, как о гоблинах, приравнивая их к нечистой силе.

Так и появились названия двух противоборствующих партий в Империи, вошедшие в историю...

Не осталась в стороне и Богемия, в которой князь Вратислав II боролся против своих младших братьев. Яромир, самый младший из них, которого Вратислав насильно постриг в дьяконы, сбежал два года назад в Польшу, опоясавшись как рыцарь, и отринув духовный сан. Теперь же, узнав, что его брат и князь поддержал императора, он вторгся с Чехию с отрядом, состоящим из поляков, своих дружинников-чехов и наемных свеев. Большинство чешских властителей остались нейтральными, выжидая исхода борьбы. Но дружина и часть преданных князю людей поддержали решение Вратислава вступить в бой. Наиболее активно выступили против польского ставленника правитель дворца Койата, сын Вшебора, и правитель Жатеца Смил, сын Вожена.

Подойдя к Праге, польско-чешские войска встали лагерем у деревни Гостиварж и послали к князю посла. Решающая и одна из знаменитейщих битв той эпохи произошла через три дня после Пасхи. В сражении отличился отряд княжеских дружинников во главе с рыцарем Герихом фон Штейном, щедро награжденным впоследствии князем. Разгромленные поляки и дружина Яромира бежали, а отряд пеших северных наемников во главе со Свеном Бюргерсоном был уничтожен чехами до последнего человека.

Во всей этой заварушке не принимали участие только рыцари из славного Бургундского королевства Арелат. Оставив небольшие силы охранять свои границы от соседей, они вторглись во Францию с юго-запада, стремясь захватить герцогство Бургундское. Возглавил ополчение пфальцграф Бургундии Гильом I Великий, стремившийся занять трон объединенного и вышедшего из-под власти императора королевства. Епископ Безансона и архиканцлер королевства Гуго II не смог бороться с желаниями знатных людей графства Бургунсдского, к которым присоединились многие рыцари и даже графы Прованса. В результате того, что основные силы войск короля Франции и его вассалов были заняты борьбой за нормандское наследство, Бургундия после нескольких военных кампаний стала объединенным королевством, объявившим о независимости и от Империи, и от Франции. Что стало первым камешком в лавине последовавших затем отделений новых королевств по всей Европе от образовавшихся было государств — Франции и Империи.

В Англии король Гарольд продолжил борьбу против северных ярлов, которых поддержали отъехавшие к ним недовольные тэны и эрлы из других земель королевства. Несколько легионов англичан, вторгшись в Мерсию и Нортумбрию, разбили противостоящие им войска мятежников и осадили брошенный Эдвином и Моркаром город Йорк.

Отошедшие к шотландской границе мятежники могли в любой момент прийти на помощь осажденным горожанам. Поэтому, дождавшись подкреплений во главе с братом короля, большая часть английского войска двинулась дальше на север. Но ни тайный королевский сыск, ни полковник Бошамп, ни, даже сам король Гарольд не ожидали, что нортумбрийцы получат поддержку от кого-либо из недругов англичан. Услышанные разведчиками слухи о поддержке шотландцами мятежных эрлов оставались пока только слухами, а своих лазутчиков при дворе короля Малькольма у недавно созданной и еще только разворачивающейся SIS еще не было.

Поэтому строившееся на левом фланге, рядом с ополчением Нортумбрии и Мерсии, войско стало для сравнительно небольшой по численности королевской армии неожиданным и весьма неприятным сюрпризом. Состоящие из свирепых даже на вид разннобразно вооруженных воинов, в коротких, оставляющих голыми ноги, туниках и накидках, отряды шотландцев мог не заметить только слепой.

Полковник опустил бинокль и обернулся. К его полевому штабу приближался сам фирдмаршал с небольшой свитой. 'Боже мой, ну и зачем он отправился в этот поход? Рыцарство хорошо только тогда, когда оно выгодно. Сейчас, когда все висит на волоске и зависит от личностей короля и его брата, рисковать своей жизнью — нелепо, — раздраженно подумал генерал-легат, сэр Гораций. — Не дай Бог, погибнем мы в этой битве, а Гарольда убьют. Тогда Англией завладеет любой, кто захочет. Черт возьми, сколько раз я объяснял Его Высочеству Гирту что фельдмаршал должен руководить. Он геройствовать собрался. Еле-еле на телохранителей с револьверами согласился. Только патронов у них совсем мало...' Спешившийся Гирт прервал размышления полковника, привычно принявшего строевую стойку и двинувшегося вперед для доклада. Но фирд-маршал махнул рукой и улыбнувшись, сказал:

— Давай без церемоний, доблестный сэр Хорейс. Лучше сразу поведай мне, что думаешь ты о предстоящей битве. Как, то бишь, эту деревушку зовут? — обернувшись к свите, с истинно королевской небрежностью спросил Его Высочество.

— Баннокбурн, милорд, — ответил кто-то из так и оставшихся сидеть в седле свитских.

— Баннокбурн, точно. Так что ж мыслишь ты, сэр Хорейс, о грядущей битве при Баннокбурне?

— Ваше Высочество, мы уступаем в численности объединенному войску противника, но на нашей стороне преимущество в выучке, наличие кавалерии и как последний довод короля — два пулемета и сотня ружей. Конечно, не хотелось бы выкладывать этот козырь сейчас, но, в крайнем случае...

— Последний довод короля... — повторил Гирт, усмехнувшись. — Не первый раз замечаю, что ты неплохо владеешь словом, доблестный сэр. Попробуй сочинить сагу... Но шутки оставим на потом. Твой полк на самом опасном месте стоит, а посему решил я здесь остаться. Хоть осуждаешь ты сие, но невместно главе стоять без дела, когда его воины совершают подвиги, — уловив осуждение в глазах Бошампа, добавил он.

Пока, мысленно проклиная все на свете, полковник подыскивал для брата короля и наследника престола наилучшее место в строю, одновременно и защищаемое самими лучшими воинами и кажущееся достаточно опасным, войска мятежников, постепенно ускоряя шаг, двинулись на строй королевских войск.

Толпа, набегающая на ровные шеренги королевского войска, несмотря на всю свою неорганизованность, пугала, как пугает моряков набегающая волна девятого вала. Кое-где ровная стена щитов начала дрожать и выгибаться. Вдоль строя пробежались сержанты. Но больший эффект, чем палка сержанта, на впечатлительных бойцов оказал результат залпа стоящих во второй шеренге и на флангах арбалетчиков и немногочисленных лучников. Туча болтов и стрел влетела в набегающие толпы, оставив в них заметные, хотя и быстро затягивающиеся прорехи. Особенно плохо пришлось практически не имеющим доспехов, защищенными лишь маленькими щитами шотландцам. Неожиданно плотный обстрел, да еще столь мощный, от которого плохо защищали и доспехи, притормозил порыв наступающих. Воины первых шеренг, охлажденные видом падающих рядом убитых и раненых товарищей, пытались остановиться, а задним, рвущимся вперед, нужно было несколько мгновений, чтобы закрыть прорехи в строю. Наблюдавший за возникшей у атакующих сумятицей Гирт опустил бинокль и, повернувшись к стоящему рядом Бошампу, сказал:

— Токмо арбалетами не отобьемся. Велите открыть огонь, сэр Хорейс.

— Есть, — коротко ответил полковник и передал стоящим рядом связисту с гелиографом и трубачу. — Сигнал 'Один'! — после чего пробурчал что-то себе под нос. К счастью для него, вновь внимательно смотревшему в бинокль фирдмаршалу было не до того. Едва грохнул залп и короткой очередью простучали поставленные на флангах пулеметы, как Гирт развернулся и крикнул: