| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— И если бы только им, — я поморщилась. Гарем бурлил от слухов, и что ж удивляться, что их темой в последнее время была почти исключительно я. Моим слугам даже не нужно было собирать их, чтобы я оказалась в курсе, достаточно было пройтись по саду, чтобы наткнуться на группку женщин из обслуги, оставшись скрытой от них зарослями бамбука. "Сама отравила свою служанку, чтобы избавиться от соперницы, — шипела высшая по одеяниям своим товаркам из отдела шелков. — Ни стыда, ни совести!" "Да она просто опробовала новый яд", — уточняла одна из товарок. "А может, прислуга просто увидела у своей госпожи что-то, что не должна была?" — предположила третья участница обсуждения. "Нет, теперь она её подымет, точно вам говорю! И натравит на остальных жён и на её величество. Ведьма же эта Соньши, государя приворожила, теперь хочет государыню извести и сама на её место стать". "Верно, она же страшна, как обезьяна, а может, и есть обезьяна, что в человека превратилась". "А волосы, вы видели, что она обрезала волосы? Что колдунья с ними сделает? Внимательней смотрите на свои постели, сёстры, как бы туда не наползло змей!"
— Да они просто завидуют старшей сестре, — попыталась утешить меня Усин, слышавшая всё не хуже меня. Я только вздохнула. Ясен пень, что завидуют. Что ж, всё было закономерно, ведь для всех я была взявшейся из ниоткуда выскочкой, занявшей место, которое должно было принадлежать кому-то из здешних. Я — то самое медное колечко, которое по случайности закатилось в шкатулку с драгоценностями. Забралось на горку золота и нефрита и лежит, поблескивает себе нагло.
— Не обращай внимания, сестра Соньши, гарем сплетничает всегда, — Благородная супруга без труда догадалась о чём я думаю. — Это удел всех, кто поймал за хвост золотого феникса, их имена всегда треплют. Поговорят и успокоятся. Бояться надо не слов, а дел.
— Бывает, что слова лишь предшествуют делам.
— Ты права, но тут уж всё зависит от тебя. Я солгу, если скажу, что сестра Соньши не подвергается опасности. Скоро тебе придётся взять на себя свою долю забот о Внутреннем дворце. За тобой следят десятки глаз, и любой твой промах немедленно широко разнесут, подлив масла и добавив уксусу. Сестре надо быть осторожной и осмотрительной.
— Да, вы правы, — я глубоко вздохнула и поклонилась, подняв почтительно сложенные руки. — И потому, если это не затруднит старшую сестру Тань — я надеюсь на ваш совет и наставление.
Благородная супруга с улыбкой кивнула:
— Можешь на меня рассчитывать, младшая сестра.
На обратной дороге мне, к счастью, сплетников больше не попалось, только две младшие супруги, гулявшие под ручку в сопровождении своих служанок. Они, как и положено, с поклонами уступили мне дорогу, и если и обменялись замечаниями по поводу моей персоны, то лишь тогда, когда я вышла за пределы слышимости. В моём дворце было тихо, слуги сейчас заняты своими делами, новеньких не было видно — я сама сказала, что их служба начнётся с завтрашнего утра. Ни читать, ни вязать, ни заниматься каллиграфией настроения не было. Раньше я могла бы пойти поговорить с Тайреном, но теперь и словечком-то, кроме прислуги, переброситься не с кем... Так, отставить, если опять начну вспоминать, как хорошо было с Тайреном, я, чего доброго, пущу слезу. Усин заметит, примется утешать, кто-нибудь услышит, что-нибудь кому-нибудь скажет...
Господи, когда я ворчала на назойливость моего принца, думала ли я, что без него станет куда хуже. Полагала, что ценю его только за жизненный комфорт, а оказалось — за то, что он был здесь моей единственной близкой душой. Поистине, что для тебя значил человек, осознаёшь, только когда его потеряешь.
Лучше отвлечься на что-нибудь, заняться чем-нибудь другим. И вообще, я живу в этом дворце уже несколько дней, а видела в нём только свои покои. Не то чтобы у меня было много дел в хозяйственных помещениях, хозяйка большого дома из меня ещё та, а слуги как-то управлялись своими силами. Но всё же надо осмотреть своё хозяйство хотя бы для порядка. И кстати, о своих силах.
— Усин, Благородная супруга сказала, что дворцу нужна управительница или даже две — старшая и младшая. Хочешь, назначу на это место тебя?
— Нет, старшая сестра, — решительно отказалась девушка. — Назначь кого хочешь, но я хочу остаться при тебе.
— Смотри, ведь это повышение в ранге.
— Я и так повысилась вместе с тобой.
Я улыбнулась, чувствуя себя растроганной. Надо будет её чем-нибудь порадовать при случае.
— Усин, а как поживает твоя семья? Ты говорила, что твой отец служит при дворцовой конюшне, а брат — писец в Высшей службе одеяний.
— Да, старшая сестра, — в её голосе прозвучала нотка гордости. — У него хорошие аттестации, может быть, он получит ранг.
— Хм, — а я, быть может, смогу этому поспособствовать. — А сестры у тебя нет?
Если про отца и брата говорилось регулярно, то про сестру Усин лишь однажды что-то такое упомянула, но насколько вскользь, что я даже не была уверена, идёт ли речь именно о сестре или о более дальней родственнице.
— Есть, от наложницы, она уже замужем, — а вот её, судя по тону, Усин близкой и не считала. Иерархия распространялась и на семейные отношения, так что про какую-нибудь далёкую и не особо значащую родню, которую мы бы назвали седьмой водой на киселе, тут могли сказать "дочь пятнадцатой наложницы".
— Нет желания навестить родных?
— Я уже встречалась с ними в этом году. А мне можно будет выйти из Внутреннего дворца?
— Конечно, в любое время, когда захочешь. Я поговорю с высшими по дворцам, чтобы тебе дали пропуск в отделе Внутренних врат.
Усин заулыбалась, и я поздравила себя с хорошей идеей. Додумалась наконец за два с половиной года её беспорочной службы. Надо всё же больше интересоваться людьми, находящимися рядом.
На заднем дворе было тихо, только шаркал метлой уборщик, судя по серому халату — раб. Из кухни пахло дымом, но запаха еды я не учуяла. Комнаты слуг, поварня, уголок, где сушится одежда и прочие ткани... Рядом был неизменный бассейн с мутной водой, возможно, в нём поласкали выстиранное. Я приостановилась у странного сооружения из жердей, планок и верёвок, когда услышала из-за висящего на горизонтальном брусе покрывала чей-то голос. Высокий, но не женский, значит евнух.
— Ну? И это, по-твоему, хорошо вымыто?
Я невольно обернулась на звук.
— Отвечай, маленькая дрянь — это, по-твоему, хорошо вымыто? Это и вот это? А? Что молчишь?
Что-то пронзительно свистнуло, но и после из-за покрывала не донеслось ни звука в ответ. Я нахмурилась и двинулась в обход сушилки.
— Теперь будешь перемывать. Начинай. Нет, не так. Языком.
За рядом сушащихся вещей, на выложенной деревянными планками дорожке, разделяющей брусы, действительно торчал евнух, судя по отделке одежды, один из дворцовых дядек. Перед ним на коленях стояла женщина с опущенной головой. В тёмно-красном, почти коричневом платье — рабыня со Скрытого двора.
— Давай. Ты вылижешь языком всю дорожку. Ну! — Женщина низко наклонилась, словно и впрямь собралась лизнуть деревянную поверхность, но тут же снова застыла, и он сильно пнул её ногой. — Лижи давай! Что? Смеешь не слушаться, тварь?
— Что здесь происходит? — громко просила я.
Женщина немедленно уткнулась лбом в доски. Евнух обернулся и торопливо поклонился.
— Эм... Ничтожный просит прощения, госпожа Драгоценная супруга. Нерадивая рабыня плохо выполняет свою работу, — он указал на стоящее тут же ведро с тряпкой. — Ей было велено вымыть эти дорожки, но на них остались разводы.
— И ты правда думаешь, что если их облизать, то станет чище?
— Э...
— Тебя поставили надзирать за работами или тешить своё самолюбие, издеваясь над рабынями?
— Ничтожный слуга всего лишь выполняет свой долг и наказывает провинившуюся!
— Э, нет, так не наказывают. Так издеваются, пользуясь чужой беззащитностью. И я не желаю больше этого слышать.
— Как скажете, госпожа, как скажете! Слышишь, ты, ничтожная дрянь? Ты вызвала неудовольствие госпожи Драгоценной супруги! Тебе будет за это дано двести... нет, триста палок! Поняла? Марш на Скрытый двор!
Я уже успела фыркнуть про себя — она вызвала моё неудовольствие, надо же! — но последние слова евнуха выбили меня из колеи.
— Сколько палок?!
— Триста, — с явным удовольствием повторил евнух. — Толстым концом.
Я осознала, что стою с открытым ртом. Триста палок! Да после такого человек вообще выживет ли? А если учесть, что палки здесь бамбуковые, и после энного количества ударов имеют обыкновение расщепляться и резать кожу острыми краями... Даже если наказанная не умрёт на месте, то превратится в кусок окровавленного мяса.
— Ты сошёл с ума? За какие-то разводы — триста палок? И хватит нести чушь, если я чем и недовольна, то твоим голосом! Сам этих палок опробовать не желаешь?
Евнух заметно поёжился.
— Э... Госпожа Драгоценная супруга... Ваш слуга виноват, но есть то, чего вы не знаете, — он придвинулся поближе и понизил голос: — Эта девка — из семьи государственных преступников. Её родня уже казнена, а вот она слишком зажилась на свете. Есть обычай... дурная кровь не должна задерживаться во дворце. Ей лучше отправиться к своим ставшими гуями предкам, и как можно скорее.
Я сжала зубы. Весёлые дела творятся во дворце. Интересно, это приказ, спущенный сверху, или инициатива на местах? И я тут мало что могу сделать, вот что самое противное. Рабов много, и я не могу остановить произвол, я в большинстве случаев о нём даже не узнаю.
Но вот об этом — узнала. И, раз вмешавшись, просто отвернуться и сделать вид, будто ничего не было, я уже не могла.
— Так, — сказала я. — Она остаётся здесь. Ты меня понял? На Скрытый двор она больше не вернётся.
— Но... Госпожа... Вы не можете! Прошу вас подумать трижды, только император может отпустить раба со Скрытого двора.
— Прекрасно, я поговорю с ним. А пока она останется здесь под мою ответственность.
— Но...
— А вот ты убирайся! Что ноги твоей больше в моём дворце не было. Понял? И если я ещё хоть раз хоть краем глаза тебя увижу — ты сильно пожалеешь!
А что? Если я правильно понимаю расклад, супруга первого ранга вполне может наказать любого, или почти любого в гареме. И оспорить или отменить её приказ может только императрица или другая супруга первого ранга.
— Но...
— Марш отсюда. Или прикажешь позвать слуг, чтобы они тебя выкинули?
Евнух убрался, непрерывно кланяясь и злобно поблескивая глазами. Я посмотрела на спасённую, которая, кажется, так ни разу и не шевельнулась. Подошла поближе, подбирая слова, и постаралась сделать тон помягче:
— Поднимись.
Она не шевельнулась.
— Ну же, подними голову, — громче повторила я.
Женщина наконец послушалась. Хотя какая она женщина, ещё совсем молоденькая девушка, наверно, и двадцати нет. Но выглядит плохо. И её недавно уже били, у глаза ещё не заживший синяк, и бровь рассечена.
— Как тебя зовут?
Она пробормотала что-то, так тихо, что я разобрала лишь слово "госпожа".
— Говори громче! — велела Усин вместо меня. Судя по тону, она никакого сочувствия к девушке не испытывала. Та повторила, и я подумала, что ослышалась:
— Как?
— Гоухи, милостивая госпожа...
Сочетание "Гоухи" в буквальном переводе означало "собачий цветок", но я уже достаточно знала местные эвфемизмы, чтобы понять — так тут обозначали собачьи экскременты. М-да. А я ещё когда-то жаловалась на своё имечко. Всего-то "башней" обозвали.
— Ну, нет, — решительно сказала я, — это имя мне не нравится. Будешь...
Я подняла глаза, подыскивая слово покрасивее. Почему-то вспомнилось, что раз весь дворцовый город ориентировал с юга на север, то смотрю я сейчас точно на северо-запад. Где-то там, за стенами и крышами, должна возвышаться угловая наружная башня Сливового цвета...
— Будешь Мейхи — Цветок сливы!
Девушка снова поклонилась, коснувшись лбом досок.
— Ты голодна? — Она молча замотала головой, и я вздохнула. — Усин, найди для неё комнату. Пусть отдохнёт и приведёт себя в порядок. И распорядись на кухне, чтобы Мейхи накормили.
— Старшая сестра, стоит ли тратить столько сил на какую-то рабыню? Тем более что она...
— Из семьи преступников, да, да, я слышала. Это уже не имеет значения. Она остаётся здесь, и если его величество позволит, станет одной из вас. И не надо так морщиться.
Усин морщиться не прекратила, но всё же кивнула. Ох, боюсь, будут попрекать девчонку... Впрочем, попрёки лучше, чем побои, они хоть жизни не угрожают. Оставалось подумать, что я скажу императору.
Но объяснение с императором по поводу моего нового приобретения прошло на удивление гладко. К вечеру ему уже донесли о моём самоуправстве, и он скорее с любопытством, чем с недовольством сам спросил, зачем мне понадобилась рабыня. Я в ответ выдала заготовленную ложь:
— Ваше величество, у меня на родине считается, что человек совершает богоугодное дело, спасая кому-нибудь жизнь. Боги уберегли меня от яда, и я хотела бы, если на то будет ваша воля, отблагодарить их благодеянием к другому человеку. Пусть эта девушка заменит прислугу Лин.
Которую, бедняжку, посмертно повысили в ранге и похоронили за государственный счёт. Всё же император умел быть благодарным. И даже памятную деревянную арку у неё на родине её в честь воздвигли, благо здесь такие арки ставили, на мой взгляд, почём зря, например, могли увековечить земляка, отлично сдавшего экзамен на чиновничью должность. Я же в свою очередь отправила семье моей погибшей служанки ещё денег.
— Что ж, да, есть и у нас такой обычай, — задумчиво кивнул его величество. — Правда, у нас как правило, ограничиваются тем, что покупают и выпускают предназначенную на убой птицу или рыбу. Но будь по-твоему. Однако вовсе не обязательно брать её к себе, распорядись, можно просто отослать из Скрытого двора куда-нибудь — в другой дворец, или в какое-нибудь из учреждений, где служат рабы.
— Ваше величество, я уже пообещала, а брать обратно своё слово, пусть и данное рабу, противно долгу.
— Ладно уж, забирай. И, кстати, если у нас пошла об этом речь — ты никогда раньше не просила у меня никаких подарков. Может, есть что-то, что тебе хочется для себя?
— Ваше величество и так одарили меня сверх всякой меры...
— Конечно, конечно. Но неужели нет ничего, что твой император мог бы для тебя сделать? Мне хочется тебя ещё чем-нибудь одарить. Подумай хорошенько.
— Ну, если ваше величество настаивает... Мне нравится ездить верхом. Если ваше величество позволит мне забрать ту лошадь, что была у меня в Восточном дворце, или купить новую, и разрешит мне совершать прогулки верхом, хотя бы во дворе Дарования победы...
— В Восточном дворце? — император заметно помрачнел. — Лошадь Тайрен подарил?
— Да, ваше величество.
— Ты уже не девочка, — император раздражённо поправил рукав. — Нынешние девицы могут носиться по столичным улицам верхом и даже не закрывать лица, но ты — императорская супруга. И не просто, а одна из старших. Должна подавать пример благонравия, а не распутства.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
