| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— И когда потребовалась помощь, людям вновь предложили потерпеть, — с негодованием добавила Оболенская. — Знаете, совершенно не удивлена. На аэродроме, от эвакуировавшихся в Баку артистов я случайно услышала, что у людей с отданными в банк сбережениями проблема. Мне так захотелось помочь, посочувствовать только не знаю как. Это так ... не правильно! Вдали от дома, от близких, друзей и остаться без какой либо надежды. Я запомнила их фамилии.
Неприятно, но с истинной не поспоришь. Нет, нельзя сказать, что всё было брошено на самотёк. Взять ту же эвакуацию населения. Были разработаны программы помощи, какая-никакая дорожная карта, привлечены немалые средства. Но мизерная компенсация в пересчёте на каждого не могла покрыть истинного ущерба. Якобы возникли обстоятельства непреодолимой силы. Жаль, что когда у простого человека возникают такие обстоятельства, государство никогда их не признает и сдерёт шкуру полной мерой. А это, на минутку, вопрос доверия и как следствие — коллаборационизм, семена которого прорастают только на хорошо подготовленной почве. Поэтому просто кивнув головой на произнесённый постулат и продолжил:
— Как известно, французские ценные бумаги незадолго до подписания капитуляции обесценились, и вы уже приводили аналогию о трудных временах. Здесь тоже сложно. Многие считают, что сейчас времена не простые и инвестировать глупо. Нет привычных биржевых механизмов, так как СССР не давали кредитов, и они не эмитировали трежерис по всему миру. Коммунисты держались на плаву за счёт жёсткой эксплуатации собственного населения и продолжают это делать, заставляя ещё и облигации внутреннего займа приобретать. К сожалению, экономическая эффективность и социальная справедливость не всегда идут рука об руку.
— Самая богатая во всём мире страна, которую населяет самый нищий народ. Так папенька говорил, — сказала Оболенская. — Надеюсь, вы не станете утверждать что тот, кто вложится сейчас, заработает после окончания войны. Если вы один из них, то на мою дружбу можете не рассчитывать.
— О, нет. Я не стремлюсь припасть к этому пирогу, хотя делаю вид, что не прочь там оказаться. Но я и не филантроп, однако, если поставить цель помочь русскому народу, а не обогатиться на его горе, то не правильно ли организовать беспроигрышную денежно-вещевую лотерею, хотя бы для жителей сёл и деревень? К примеру, разыграть тысячу сельскохозяйственных тракторов 'Форд-Фергюсон'. Мы уже занимаемся этим через магазины потребительской кооперации и достигли кое-каких локальных результатов. У большевиков 120 тысяч комбайнов (СКАГ-5А и Сталинец-1), но без трактора они с места не сдвинутся.
— Как я понимаю, большинство тракторов отправлено в армию и сцедить не получиться, только доливать.
— Совершенно верно. В общей сложности, до конца года вы инвестируете в СССР на пять миллионов фунтов стерлингов товаров для крестьян. Предоставленных мною, разумеется. Касательно митрополита, то если вы напишите ему короткую записку после ознакомления с одним документом, приобретёте ещё одного друга. Надеюсь, он озаботится сохранностью произведений искусства и исторического наследия в церквях и монастырях, на которое уже раззявили рот мародёры из штаба рейхсляйтера Розенберга.
— Очень мило, — подвела итог Оболенская, хотя на её лице не появилось и тени улыбки. — Вы показались мне разумным. Если об этом узнают в Париже, у Николая будут крупные неприятности, а мне закрыт путь домой.
— Теоретически возможно, но маловероятно. Из проживающих по всему свету известной мне дюжины князей Оболенских лично я знаю двух. Один юный спортсмен по нардам, а второй умный, из Тосканы. Вроде бы ещё двое обитают в Нью-Йорке, но они не попадали в моё поле зрения. Учитывая то обстоятельство, что вы путешествуете по линии Красного Креста и американскому паспорту, на вашего мужа никто не подумает. Да и сумма слишком серьёзная даже для всех вместе взятых князей. Впрочем, неприятности у Николая всё равно будут.
— Ещё скажите, что меня с мужем расстреляют.
— Не расстреляют, хотя генерала Штюльпнагеля уже заставляют практиковать массовые казни. Вам проведут декапитацию, отрубят голову гильотиной, а вашего супруга посадят в концлагерь.
Викки вздрогнула, словно по её телу прошлись кустом крапивы.
— У вас глупые шутки, месье, — произнесла она по-французски.
— С такими вещами не шутят. Я заказывал ваш полный гороскоп у лучшего астролога. Его отличительная черта не в том, что он не ошибается, а в способности обозначить критическую точку. К примеру, есть такой персонаж как Рейнхард Гейдрих, начальник Главного управления имперской безопасности. Вы должны о нём знать исходя из рода своей деятельности как генеральный секретарь ОСМ. Вот этот Рейнхард совсем недавно прошёл последнюю критическую точку судьбы. И это не река Березина, где он чудом остался жив, когда летом его самолёт сбили. Пригород Праги, Паненске-Бржежани. Двадцать седьмого сентября он открыл дверь в комнату своей резиденции и переступил не только её порог.
— И как, точнее когда он умрёт?
— По меркам вселенной и ему и вам ждать осталось совсем не долго. В мае будущего года Гейдрих лишится селезёнки, и через пару дней покинет этот мир, так и не увидев рождение своих дочерей. Сейчас и вы стоите на развилке: со мной жизнь, без меня гильотина.
— А моя точка? — взволнованно спросила она.
— В данную минуту я должен произнести слова про то, что пути господни неисповедимы и когда открыта последняя тайна, жизнь становится пресна... подумайте, оно вам надо? Мир после этого уже не будет прежним.
Очаровательная улыбка была мне ответом. Она провела рукой по пальто, разглаживая несуществующие складки, и кивнула в знак согласия.
— Я же вижу, что вопреки предостережению вы всё равно собираетесь поступить по-своему. Впрочем, это всё неважно, ведь ваша жизнь так и будет крутиться вокруг помощи другим, а такое всегда ведёт к одному и тому же финалу. Вам не приходило в голову, что ваш фанатизм когда-нибудь может стоить вам жизни, особенно с таким шефом, как у вас? Не передумали?
— Я умею быть благодарной.
— Совсем скоро вам повстречается самый невезучий, но помеченный невероятной удачей лейтенант с летающей фамилией, за судьбу которого просят сами звёзды. Это будет означать, что пару лет у вас точно есть.
— То есть завтрашнее мероприятие не повлияет на судьбу?
— Нет, обязательно повлияет. Но если вы так переживаете, что не сможете посещать парижскую парикмахерскую, вашу небесную улыбку скроет вуаль, и все решат, что это очередной фарс НКВД.
— Вот ещё! — наигранно возмутилась бывшая манекенщица и просто красивая женщина. — На счёт вуали я подумаю, но мне с утра срочно нужен будуар или хотя бы трельяж.
— Всё что необходимо женщине есть в гостевом доме, — сказал я. — Электричество, ванна с горячей водой, набор косметики и гигиены, радио, свежие журналы, гардероб. Можно даже послать международную телеграмму, или сдать вещи в прачечную. До завтра, Вера Аполлоновна.
Единственное, о чём она теперь после пятидневной гонки со временем и расстоянием, могла думать, — это о чистой и тёплой постели. Впрочем, холодная тоже подошла бы. Что там, даже деревянная скамья марсельского поезда представлялась ей неплохим вариантом. Но погрузиться с головой ванну... это было за гранью мечтаний. Эта ночь принесла ей крепкий и спокойный сон. Она видела себя среди друзей и подруг, гуляющих по Монмартру, держа в руках ароматный букет из чайных роз и смеющихся над нелепыми происшествиями. Её душа, наконец, обрела покой, и она знала, что впереди её ждут новые, удивительные приключения.
* * *
Заведующая сберкассой номер один Анастасия Викторовна Вороватая была довольно привлекательной женщиной с пухлыми губками и густыми ресницами. Природа не обделила её стройной фигурой и третий, даже с половиной размер груди выгодно подчёркивала приталенная блузка и коралловые бусы. Периодически она выглядывала в зарешёченное окошко, после чего смотрелась в зеркальце и подносила ко рту стакан с водой. Поддетый под блузку корсет ужасно мешал. Выражение её лица так и говорило: настроения нет, и не предвидится. В кабинете витал запах валерьянки и её мнительную натуру лихорадило. Чувство, что что-то должно случиться появилось вечером, когда за полчаса до закрытия пришли электрики с документами очень важной организации. Вместо слабеньких лампочек на потолке они установили мощные, люминесцентные. Заменили засохшие чернильницы с проржавевшими перьями на новые и притащили два стола с лавками. Ведь неспроста перед этим событием им завезли новый сейф, слёзно выпрашиваемый с прошлого года. А вот когда на унылую и требующую ремонта стену с потрескавшейся краской повесили огромную картину неизвестного автора — ощутила неприятное волнение. Оно переросло в тревожность, едва присутствующий всё это время человек в пальто с каракулевым воротником и шапкой 'пирожок', не терпящим возражения голосом, рекомендовал ей быть завтра при полном параде как в Кремль и не опаздывать, если не хочет повторить судьбу предшественника. Да как можно опоздать на работу? — задавала она себе вопрос. Но тот так строго на неё посмотрел, что ни возражать, ни оправдываться желания не возникло. И вот сейчас, поправив на плечах шаль и снова взглянув на улицу, она вновь увидела этого человека возле красивого автомобиля. На нём было другое пальто и другая шапка, но это был он. Атмосфера стала буквально липкая на неприятности. К тому же на завтра намечена инкассация, а с новым сейфом с утра беда — не закрывается, как сглазили.
В сберкассе Оболенская вела себя более чем скромно и даже растеряно. Утром, когда в Париже была ещё ночь, она слушала радио и узнала об арестах близких к руководству людей. Радиостанция Сопротивления старалась рассказывать о таких случаях во избежание провокаций. Спрогнозировать развитие событий не составило труда: за руководителем ОСМ и её патроном Жаком Артюисом ведётся слежка и конец не за горами. В застенках умеют развязывать языки, и путь во Францию был закрыт. Светлые души, готовые на жертвы ради других просто не могут жить долго и счастливо. Неужели судьба уже приготовила гравировку на могильной плите? Она отстояла небольшую очередь и когда заявила кассиру в окошке, что собирается сделать взнос, получила рекомендацию открыть сберегательную книжку, после чего встала в ступор. Стоило только посмотреть ей в глаза, становилось понятно, что в них сейчас бушевал целый вихрь разнообразных эмоций. Сожаление, неуверенность, страх, боль, но больше всего было растерянности. Пришлось вмешаться Митякину.
— Женщина иностранка, — подсказал он. — Она пожертвовать хочет.
— Да, да, — подтвердила Вера Аполлоновна. — Хочу пожертвовать сироткам из детских домов.
Произнеся фразу, она посмотрела на Митякина.
— Эвакуированным детским домам, — прошептал тот.
Оболенская воспользовалась подсказкой и сделала уточнение.
— Какую сумму? — поинтересовалась кассир.
— Два ящика.
— Дамочка! — набрав в грудь воздуха, собралась возмутиться работница сберкассы, но вместо продолжения привстала со стула и посмотрела через отверстие в матовом окошке на клиентку. Прилично одетая молодая женщина больше походила на киноактрису, возможно на лауреата какой-нибудь премии, но ни как на сумасшедшую. Стоило призвать заведующую.
— Анастасия Викторовна, — пискнула она.
В это время в здание вошли двое военных лётчика. Один был в армейской шинели с голубыми петлицами, а второй во флотский с фотоаппаратом на груди. Командиры громко переговаривались, и казалось, даже не заметили смены обстановки, окунувшись в начатую на улице беседу.
— ... тогда в защиту памфлетиста Фуке произнёс знаменитую фразу: 'Когда говорить правду опасно, а врать стыдно — остаётся только шутить'. Вот так я уговорил редактора простой цитатой из книги. Фельетон напечатали в таллиннской газе...
Лётчик в чёрной шинели запнулся на полуслове.
— Какое лицо! — восхищённо произнёс он с прибалтийским, растягивая 'а' акцентом, потянувшись к футляру с фотоаппаратом. — Мадмуазель, позвольте сфотографировать вас на память. Ваши очаровательные глаза будут смотреть на меня, когда я поведу самолёт в бой над Финским заливом.
В одно мгновенье находившаяся в полной меланхолии Оболенская преобразилась. Она было потянулась рукой к свёрнутой сеточке вуали, но вместо этого с озорством щёлкнула пальцами, загадав желание.
— Позволю, но с одни условием. Вы поможете со своим другом затащить сюда пару ящиков. Они в кузове того огромного пикапа, — указав рукой на окошко, через стекло которого виднелся тент машины.
Посчитав, что дурное дело не хитрое, молодые лётчики посмотрели по направлению руки, поняли поставленную задачу и выскочили на улицу, пропустив некоторые события.
Немногочисленные посетители сберкассы образовали живой коридор, когда, пыхтя и надрываясь от тяжести, военные насилу закатили пару серебристых пеналов на тележках похожих на те, на которых перемещают баллоны с кислородом. Тем не менее, всё внимание было привлечено не к ним, а к оказавшейся на полу женщине. Приглашённая кассиром заведующая утратила всякие сомнения. Как итог — недомогание.
— Что здесь происходит? — спросил лётчик.
Кто-то из бестолково мельтешащих и толкавшихся промеж столов посетителей ответил:
— Она точно такой вопрос задала, а этот, в рыжем пальто как зыркнул, так эта по стеночке и сползла, прошептав про инкассацию.
Народ зашумел, а Митякин сделал шаг назад и, разглядывая футляр на груди военного, схватился за пистолет в кармане пальто. Он почти вытащил его, как тут вперёд выступила Вера Аполлоновна.
— Мой доблестный рыцарь, — произнесла она по-французски, — самое время открыть эти сундуки и сделать фотографию.
Лётчик морской авиации мало что понял из сказанного, но догадался по смыслу. Остаток плёнки за пару минут ушёл на запечатление ослепительной улыбки.
* * *
В это же время, в доме по улице Малая Мещанская пьяным, мало что понимающим взглядом на новенький костюм уставился Киселёв. Твидовый в крупную клетку пиджак висел на плечиках, прямо поверх зеркала и создавалось двоякое впечатление, если не присматриваться в отображение. Пропитая физиономия в пиджаке не сводила с него глаз. Где-то рядом, возле миски с квашеной капустой должен был лежать фотоаппарат, но куда тот делся память так и не ответила.
— Ну, а что ты хотел? — с неприкрытой усмешкой в голосе сказал он и пошарил рукой под кроватью. Пустая бутылка со звоном покатилась по полу, закончив движение у ножки стола, где покорно лежал так и не заведённый будильник. — Давай выпьем. Здесь ведь выпить не с кем. Не понимают они того, что там было.
* * *
Ещё не утихли сплетни о необычном случае в сберкассе, а имея за спиной двух автоматчиков, Митякин изымал в единственном в Рязани ателье плёнку из фотоаппарата лётчиков, попутно проводя отнюдь не светскую беседу о природе, погоде и приёмах охоты. Хотя, фраза: 'выпотрошу как оленя', однажды проскочила. Разговор поначалу не клеился. Со стороны впавших в истерику молодых людей в ход шли и угрозы, и упоминание наград, и обещание всех кар от лётного начальства, но только облачённого особыми полномочиями Митякина было не пронять. Если не брать во внимание шлепки прикладами автоматов по носу и связанные конечности, допрос подходил к логическому концу на вполне дружеской ноте.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
