— Знаний мне Коленька не хватает. Не доучилась ведь — с самого начала четвертого курса из университета ушла. Как радиокомандный канал сделать немного представляю, а сами принципы управления, способы привязки цели по координатам совсем не тяну.

Обнял, поцеловал и спросил:

— Но, на твой недоученный взгляд, дело стоящее или беспочвенные фантазии?

Не очень горячо, но уверила, что реализация идеи должна быть доступна уже при нынешнем уровне развития науки и техники. Может потому и не стала протестовать, когда я заставил кратко изложить ее выводы на бумаге. Документ отправили в МГУ по каналу "СМЕРШа" — так теперь военная контрразведка у нас называется. Сокращение от "Смерть шпионам". Майор Свиридов сам даже текст на бумаге смотреть не стал — залил сургучом пакет, печать свою где надо приложил, что-то там снаружи начирикал, сунул в свой планшет и пошел в штаб полка самолет для полета в особый отдел корпуса требовать.

В конце мая мне в строгом соответствии с постановлением ГКО 929 от двадцатого ноября сорок первого года старшего лейтенанта присвоили. Дядя Витя сам прилетел и новые погоны вручил. Не успели отпраздновать в узком кругу — Леха Лохматенков опять, гад, нажрался — как через два дня приказ пришел. Старшего лейтенанта авиационно-технической службы Воскобойникову — догнала-таки жена меня в звании! — в Москву отзывают. Я-то обрадовался, подальше любимая от фашистских бомб будет, а Валюша плачет — не хочет со мной расставаться...

* * *

— Неправильная тебе Матвеев фамилия досталась. Ротозеев больше бы подошла.

— Тащ старший лейтенант, так я...

— Помолчи, я еще не закончил. Вот сколько раз тебе говорилось, что при воздушной атаке противника единственным верным средством защиты является активное маневрирование? Тебе командование отличную технику доверило, а ты, младший лейтенант, из последнего полета только дырки в плоскостях и фюзеляже привез. Да еще при посадке на давным-давно изученную полосу продемонстрировал присутствующему комдиву, как не надо сажать боевую машину. А мне потом перед полковником Филипповым краснеть за тебя пришлось, — говорить, что сам когда-то точно такой же был, конечно же, не стал. Как вспомню свои первые посадки на Яке, самому дурно становится. — В общем, так — сейчас иди, учи наставление по производству полетов, а завтра четыре раза подряд коробочку сделаешь. Если хоть одна помарка при посадке будет, то до боевых вылетов не допущу. Вот теперь все. Крругом! Шагом арш!

Пошел, скорчив недовольную мину. Вообще-то этот Матвеев пилот не очень-то и плохой... для такого малого налета. Но хвалить, ни в коем случае, нельзя — неправильно поймут. Давить и давить приходится. Иначе... Иначе будет то же самое, что в первом бою нашей третьей эскадрильи. На сопровождение четырех Илов пошли тремя парами — мы с комэском и командиры звеньев с двумя новичками. Целью штурмовиков был какой-то дот с несколькими пулеметами, не дававший поднять голову нашей пехоте. Костиков и Лохматенков со своими ведомыми шли в непосредственном прикрытии Илов сразу за ними с некоторым превышением, а мы с Володькой на шестьсот метров выше. На мессеров — тоже шестерка — нарвались уже на подходе к цели. Зашли они грамотно, от солнца, но не учли наличие связи на наших самолетах. Я их вовремя заметил и предупредил всех своих. Встретили мы их отсечным огнем с разных дистанций и высот. Ну а потом уже началась собачья свалка. Видимо фрицы получили приказ любыми способами не допустить "горбатых" к этому треклятому доту, так как рвались к штурмовикам, невзирая на наш огонь. Бой был какой-то бестолковый — вроде все правильно делаем, а одна пара немцев все-таки прорвалась. Проскочила через наши порядки, пользуясь скоростью и переменным профилем полета по курсу. Немцы наткнулись на сосредоточенный огонь Березеных — это им не прошлый год, когда на Илах стрелков с крупнокалиберными пулеметами еще не было — отвернули и... сожгли ведомого Лохматенкова. Ему бы в вираж уйти, но, сколько ни кричали по радио, летел по прямой, пока не вспыхнул. Отвлеклись на горящий Як — прохлопали атаку на пару Костикова. За штурмовиками следили как следует, а за своими хвостами, получается, плохо. Серега, увидев трассеры, отреагировал немедленно энергичным скольжением, а ведомый не успел — боевой опыт отсутствует.

Илы по тому доту эресами отработали, подавили на какое-то время немецкие пулеметы. Пехота этим моментом воспользовалась, чай не первый год воюет, высотку взяла без особых потерь. Но нам от этого не особо легче — потеряли двоих салаг на пустом, считай месте. Преимущество-то на нашей стороне было — со штурмовиками вместе десять машин против фрицевской шестерки. А все плохая согласованность действий. Да и внутри эскадрильи еще плохо слетались. На разборе полетов огорченный Володька Стародубцев ни бе, ни ме. Пришлось мне открытым текстом так и заявить — не готова наша эскадрилья еще к боевым заданиям, рано молодых в бой вести. Варламов, сам получивший втык от комдива, конечно же, покричал, но оргвыводов делать не стал — понимает мою правоту. Усилили нас относительно опытными пилотами, отобрав по одному человеку из первой и второй эскадрильи. Еще неделю дали на тренировки, выделив авиабензин.

От Валюши первое письмо не очень-то обрадовало. Нет, у нее самой все в порядке, тьфу-тьфу три раза через левое плечо. Устроилась пока у известной мне Надежды. На четвертом курсе университета восстановилась, хотя наверстывать придется очень много. Не на дневном факультете, а на вечернем, так как работа на той же самой кафедре представителем ВВС в первую очередь. К студентам-фронтовикам относятся с пониманием — с дополнительными консультациями, сдачей и пересдачей зачетов и экзаменов идут навстречу. А вот по насущному для меня вопросу — это дело далекого будущего. Пока трудится маленькая группа, куда и ее включили. Ведут исследования и готовят необходимые обоснования для расширения масштаба работ. Любит, очень скучает.

То есть мои надежды получить управляемые ракеты "воздух-воздух" в течение года-двух — беспочвенные фантазии. Ошиблась Валенька в своей оценке идеи — с кем не бывает? В любом случае хорошо — жена от фронта подальше. Подумал, почесал затылок и понял — все, что можно создать в соответствии с сегодняшними достижениями науки и техники с учетом текущей военно-экономической обстановки и без меня делается. В чем-то фашисты нас обгоняют, в определенных областях, как например те же неуправляемые эресы, Советский Союз германцев делает. Особо помочь своей стране инновациями — слово-то, какое мудреное! — я не могу. Вывод? Надо не фантазировать, а бить врага на своем месте. Вот могу машину чувствовать в воздухе и совсем чуть-чуть лучше других соображать во время боя, значит надо эти умения передавать другим. Самому драться и салаг учить как можно лучше.

А с другой стороны — некоторые идеи на счет этих самых инноваций все-таки присутствуют...

* * *

Голова раскалывается, как после хорошей пьянки. Странно, вроде давно уже не принимал. А когда пил, то норму свою невеликую ни разу не перебирал. И вонь эта противная... Знакомый чем-то запах. Можно даже сказать, что привычный. Потом дошло — карболкой во всю несет. Госпиталь? Сбили? В упор не помню. Попытался открыть глаза. С трудом, но удалось — веки как свинцом налитые, словно виражишь с креном под девяносто градусов при запредельной перегрузке. Все вокруг серое, расплывается. Ни хрена не понять, где нахожусь. Попытался позвать кого-нибудь, но из горла только хрип через ссохнувшиеся губы удалось выдавить. Услышали — кто-то осторожно приподнял забинтованную голову — во много слоев замотана, как кочерыжка в капустные листья! — и в рот потекла живительная влага. Вырубился, несмотря на жуткую головную боль, с ощущением счастья — хорошо-то как от воды, будто нырнул в нее...

В следующий раз пришел в себя, чувствуя, как кто-то аккуратно протирает тело влажным полотенцем. Голова ноет, но не так чтобы уж очень сильно. Словно под ухом гаубичная батарея от всего боезапаса решила избавиться, а отдается почему-то прямо в мою макушку. В этот раз глаза сами открылись. Младший сержант Копылова обмывает. Заметила мой взгляд, ахнула и убежала. Ну не дура ли? Холодно ведь, а она даже не подумала одеялом голого прикрыть. Примчавшийся майор медицинской службы Савушкин положение немедленно исправил. Осторожно напоил, посмотрел в мои ищущие глаза — вопросов море, но спросить почему-то не могу — и начал объяснять:

— Ничего не говори — тебе пока нельзя. Ранили тебя, парень. Если понимаешь, что говорю, мигни.

Кое-как опустил и поднял веки.

— Очень хорошо. Если тебя Колей зовут, а не Васей, тоже можешь продемонстрировать согласие.

Он что, совсем за идиота меня принимает? Злобствующий эскулап в ранге майора? Но все-таки изобразил мигание — с Матвей Палыча станется в дурку определить. Но, кажется, Савушкину, несмотря на явно грустный вид, моей медленной положительной реакции все-таки хватило — принялся по порядку излагать. Раненый я оказывается, как будто сам раньше уже не догадался. Пуля прошла над изголовьем бронеспинки — вымахал на свою голову. Возможно трещина черепа. Налицо большая кровопотеря и явное тяжелое сотрясение головного мозга.

— Как самолет посадил в таком состоянии, совершенно не понятно, — резюмировал добрый доктор Айболит, — хоть что-нибудь помнишь?

А вот ни хрена. Куда летали? Какое задание было?

— А сейчас потерпи чуть-чуть и попробуй хоть немного бульона выпить — на одной глюкозе внутривенно долго не продержишься. Понимаю, что тошнит, но надо.

Много этой теплой жирной гадости принять внутрь не смог — чуть не вывернуло. Похоже, по ощущениям, что было уже такое и не один раз. Кое-как проглотил содержимое пары ложек и вновь нырнул в блаженное отсутствие из этого мира...

— Повезло тебе, Николай, — заявил тоже что-то не особо радостный Мишка Пахомов. Заявил через несколько дней, когда я сам только-только говорить начал, — Савушкин сказал, что еще парой миллиметров ниже, и все, амба. А так отлежишься и постепенно в норму придешь.

— Что с машиной? — перебил я разглагольствующего друга.

— Пострадала маленько "чертова дюжина". Сдвижную часть фонаря заменили, от твоей крови кабину отдраили, мотор обслужили, как положено. А вот что с крылом делать, пока неясно. Плоскости-то нестандартные, люминиевые. Снаряд стальной лонжерон почти перебил. От девятого Яка не стыкуются. Егор Иваныч в Москву запрос отправил. Да ты не боись — мы ее все равно раньше починим, чем ты вылечишься.

Что-то такое в его словах мне очень не понравилось. Но сейчас важнее другое: — Письма были? — с некоторого времени очень насущный для меня вопрос.

— А как же, — хмуро, но все-таки улыбается, — четыре штуки от старшего лейтенанта Воскобойниковой.

— Давай! — и с нетерпением дрожащую руку из-под одеяла высовываю.

— Тебе по порядку? — и всовывает мне в пальцы листок, вытащенный из конверта с жирной печатью "Военной цензурой проверено".

В принципе ничего нового. Учится напряженно, работает, скучает, себя клянет, что пошла на поводу, а в результате оказалась далеко-далеко от меня. Паек с учетом, где она работает, нормальный. Денег хватает — плюс к моему денежному аттестату ей, оказывается, еще дядя Витя свой выслал.

Надо будет, как увижу подполковника Коноваленко, обязательно спасибо сказать.

Предупредила, что б не дергался и не возражал, когда Ленка Кривошеина моими вещичками займется — это Валюша сама ей отписала и попросила. Очень скучает — не предполагала, что так тяжело в разлуке будет. Ну и уверения, что очень любит и скучает.

А уж мне-то как без сердешной тяжко. Ведь отлично помню, как от ее ладошки на лбу легко становилось...

В следующих письмах было примерно то же самое, разве что просьбы передать многим однополчанам приветы. А вот в последнем весьма много вопросов о моем здоровье. Видимо весточку от нашего Айболита уже получила с известием о ранении и обещаниями, что все будет хорошо.

Надиктовал Мишке ответное послание. В конце пару строчек сам накарябал — авось, не очень в глаза бросится, что рука дрожит. До ранения почерк не намного лучше был.

Наша эскадрилья летает по уверениям Мишки нормально. За десять дней — это я столько времени в отрубе был?! — всего одного пилота по тяжелому ранению потеряли. Это, соответственно, без учета меня. А вот самолетов, увы, фашисты целых три сожгли. Плохо конечно, но люди ценнее. Строго по поговорке — за одного битого...

Пару дней еще повалялся и ощутимо полегчало. Даже разрешение вставать получил от Савушкина, но только в сопровождении кого-нибудь. Шатает прилично, а в зеркало случаем взглянул и удивился — когда я так похудеть успел? Натуральный скелет. Хорошо, что жена таким не видит. Ленка форму отстиранную принесла, сразу же еще один вопрос к врачу появился. Потому что над красной полосой золотистая появилась. Красноармейцы уже давно придумали: кровь, то есть легкое ранение, и кость — тяжелое. Естественно поинтересовался, почему в госпиталь не отправили. Получил подробные разъяснения о недопустимости даже малейшего дополнительного встряхивания при таком ранении. А теперь, когда все объективные показания скорого выздоровления налицо, смысла нет — летный паек всяко лучше будет, чем госпитальный.

Такой тощий, что можно в качестве учебного пособия использовать для пересчета костей, это признаки выздоровления? Ну-ну...

* * *

Выяснилось, что так дружно все от меня скрывали — майора Варламова на следующий день после моего ранения сбили. Он еще троих фрицев в одном бою ссадил, но и сам под очередь мессера угодил. Посмертно присвоили звание Героя Советского Союза — все-таки семнадцать подтвержденных сбитых включая четырех в групповых боях. Даже подполковника дали — пенсия у Татьяны Варламовой пусть не намного, но все-таки больше будет. Вдову тоже вот-вот из Красной армии демобилизуют — животик уже заметный.

Повалялся еще неделю, и жутко надоело — ну шатает, но уже без палки не падаю. Вот тут-то Савушкин и огорошил — минимум еще два месяца ни одна медицинская комиссия меня к полетам не допустит. Да и достаточный вес — хотя бы семьдесят килограммов при моих ста восьмидесяти трех сантиметрах роста — вряд ли за это время успею набрать. Что и подтвердила медицинская комиссия в ближайшем госпитале. Поэтому выбор у меня один из двух — или в санаторий до окончательного излечения, или к жене под бок в отпуск по ранению. В Москве же после восстановления здоровья и врачебно-летную экспертную комиссию пройду. Странные у нас медики какое-то — дураку ведь понятно, что рядом с Валюшей быстрее поправлюсь. В штабе полка мне всяких сопроводительных бумаг понаписали. И встречную просьбу выдвинули — Татьяну Варламову до дома сопроводить и посмотреть что там за дела с жильем, так как очень неясное письмо от родителей Ивана Анисимовича получили. Ну, от таких предложений, понятное дело, совесть не позволит отказаться, как бы я к жене не торопился. Да и комдив лично постарался — договорился с кем-то, что рейсовый Дуглас якобы из-за мелкой неисправности прямо в Калинине сядет, благо крюк совсем небольшой.