"Спасают-то с корабля! А мы и так... На какой частоте-то слать?"
"На разных".
Теперь оставалось только ждать. И думать, думать, думать... Бесконечный круговорот мыслей в цифровой пустоте, не подкрепленный ничем, замкнутый сам на себя, сводящий Сердца с ума. Как скоро этот бег иссякнет?..
"Утюжок!"
"Что?"
"Как тебя зовут? Хоть знать буду, с кем помирать выпало".
"Не помню. Называй, как хочешь".
Сигнал сто четырнадцатого оставался равнодушен и ровен. Но Скрим безо всяких цифровых показаний чуял страх напарника, ещё обузданный, но уже грозящий вырваться наружу. И отвлечь его вряд ли получится.
"Ну, значит... Будешь ты Мегом. Всё равно ты один такой".
Тот промолчал. А потом и вовсе ушёл в спящий режим. Скриму не оставалось ничего другого, кроме как последовать его примеру.
4. Шах и...
Из воспоминаний Калэхейна.
То же время, суверенное пространство Борда.
Старший помощник капитана Калэхейн Норий-Ра привычно сидел на своем месте перед обзорной стеной рядом с пустующим креслом навигатора. Основная вахта сейчас пользовалась суточным перерывом и отсыпалась в ближайших к мостику каютах. Дежурная — томилась на рабочих местах в молчаливом ожидании.
Во всю ширину обзорной стены разворачивалась мрачная величественная красота Борда, планеты-спутника газового гиганта Кефейра. Планеты, которую неспроста сравнивали с железным броненосцем. Вот уж действительно, как ещё именовать царство военной мощи и робототехники, где строят самые надёжные корабли, а множество ресурсных колоний обеспечивают Федерацию прочнейшими сплавами. Вернее будет сказать — обеспечивали. Ведь не прошло двух месяцев, как Борд, Флайтон и Роккон отказались от сотрудничества с Федерацией и теперь расплачиваются за столь опрометчивое решение.
Да... Вчерашнее занимательное явление Тридцать Пятой эскадры к границам пространства Борда сложно было назвать космическим сражением. А все потому, что стоило капитану оправиться после того сотрясения, как он был снова вызван "на ковер" в Адмиралтейство.
Старпом вздохнул и взялся теребить пуговицу на воротнике кителя. От нервов не помогало. Зато хоть как-то спасало от бесполезной беготни по мостику.
"Хорошо ещё, что ножи у него летают пока только в каюте и в дверь... А как я буду его успокаивать, если он взбесится прилюдно? — размышлял Калэхейн, поглядывая на свой монитор в ожидании сигнала. — Бедный мальчишка".
Очередной приказ начальства был прост и ясен: в кратчайшие сроки вновь собрать эскадру и выдвинуться к Борду. Без отдыха и уж тем более, без отпуска домой. Адмиралтейство даже готово было в рекордные сроки восполнить все недостающие эскадре боевые единицы.
И только Калэхейн видел, чего стоило родному капитану выполнение этого приказа.
— Я не пойду туда.
В тот день капитан вернулся на борт своего корабля серым от усталости. Когда он спал последний раз? Когда ел нормально, а не на бегу? На свой страх и риск старпом вошел в каюту без стука — и еле сдержал отеческий порыв, еле пресёк желание обнять и спрятать истаявшего до стеклянной хрупкости человека, на котором морально держался весь экипаж. Он метался от стены к стене, как посаженное в клетку животное. Глаза потускнели, как будто выцвели, в волосах зазмеилась ещё одна седая прядь. К горлу старпома подкатил комок страха.
В голосе Лаккомо тонко и угрожающе звенел намёк на срыв.
— Но это невозможно! — невольно всплеснул руками Калэхейн. — Они там сверху сразу вынесут обвинение. Огласят дезертирство. Лаккомо, успокойтесь. Что вы им ответили?
— Что пусть собирают флот, — капитан перестал мерить шагами каюту и плечи его поникли.
— Вот и отлично! — воскликнул Калэхейн с напускной бодростью.
Но страх не уходил. Что случится, если он всё-таки не выдержит? Сорвется, надерзит, кому не надо? Плакала тогда торийская свобода горючими слезами. Потому что вот оно, то хрупкое равновесие, на котором держится мир между федералами и Торией. Стоит, опустив седеющую голову, в синей форме с эмблемой золотого журавля под воротником. На него же подуй сейчас — и пошатнется, свалится. И полетит их шаткий мир с Цинтеррой в Бездну, и даже король Эйнаор, да хранит его Волна и Ветер, всех не спасёт.
— Но я не поведу их туда. Надоело, — сухим бесцветным голосом тихо сказал Лаккомо.
Калэхейн не выдержал. Цепко схватил капитана за плечи и хорошенько встряхнул, как того пятнадцатилетнего мальчишку, который вздумал опустить нос после первого неудачного полета на симуляторе.
— Нет, поведешь, — твердо сказал старший помощник, срываясь на давно позабытый по отношению к Журавлю приказной тон. — И ты доведёшь своё дело до конца. А когда мы всё закончим — тогда радостно и плюнешь им в морды. Но не на полпути. Ты меня понял?
Двумя буравчиками впились фиолетовые глаза в лицо старого лётного наставника. Долго всматривались в зрачки, набираясь сил, ища поддержки и опоры. Потом сверкнули лиловым королевским огнем и вновь наполнились жизнью.
— Понял, — по-прежнему тихо, но уверенно ответил Лаккомо. — Мы пойдем к Борду. Но прикажи экипажу готовить главный калибр "Стремительного".
Ладони, все ещё крепко сжимавшие капитанские плечи, резко похолодели. По спине побежали мурашки.
— Ты что собираешься?..
— Нет, — отрезал Лаккомо. — Не собираюсь. Но я устал плясать под их дудку.
Калэхейну ничего больше не осталось, кроме как кивнуть, принимая приказ к сведению, и выйти.
Потом была отправка домой "жёсткого груза" или, как завуалированно говорили сами торийцы, "зеленых". Всех тех ребят, кто не дожил до этого дня. Письма с соболезнованиями, объяснительные...
А потом экипаж "Стремительного" узнал о новом задании — и началось...
Пошли по устам и внутренней сети корабля отчаянные вздохи. Люди хотели домой, уже почти не скрывая этого. Ведь им же обещали. Даже Калэхейн то и дело слышал тихие разговорчики: кого-то дома заждались, кто-то недовольно шипел — дескать, "эти наверху совсем оборзели". Действительно, что им там, в Адмиралтействе, стоило послать на Борд другую эскадру. Или две других. Да хоть три сразу! Мало их, что ли, болтается по окраинам галактики? Или свет клином сошёлся именно на "Стремительном" и его несчастном капитане с генеральскими погонами? В любых условиях, даже самых жёстких, военнослужащим требуется отдых между рейдами. Неужели Цинтерра наивно полагает, что экипаж флагмана только и делает, что отдыхает, раз на борту имеются бассейн и оранжерея? Пожили бы годик-другой в этой полиарконовой крепости сами... Корабль раз десять успел бы сходить до Тории и обратно, пока тут собирается новый состав эскадры, но нет! Обязали висеть и ждать. Таков, видите ли, порядок, а прихоти экипажа — это лишь прихоти экипажа, и с ними можно и нужно справиться на месте. Любезные власти внизу даже предлагали предоставить торийцам лучшие цинтеррианские гостиницы или ближайшие планетарные курорты на недельку.
Калэхейн лично бывал пару раз на этих, с позволения сказать, "курортах". На одном запомнил только приторно-стерильную воду в искусственном море, да стеклянный купол с нарисованными облаками. Желтый пляжный песок, свежие фрукты и тишина только ещё больше испортили впечатление.
"И почему все считают, что лучший отдых для торийца — непременно море? Да пропади оно пропадом! Я ненавижу воду, а уж дома ею по горло сыт. И тишина эта! Тише только меж звёзд в скафандре. Хочу в толпу, но поцивильней".
На втором курорте море было настоящее. Но всю радость отдыха изо дня в день портили назойливые женщины, у которых, видимо, работа была такая — угождать клиентам во всех отношениях. Вот только они не особо помнили, что по торийским законам женщина может быть у мужчины одна, и её наличие — вообще дар и благодать свыше. А может и не знали. Но все равно старпома достали.
"Курорты они нам предложили вместо возвращения домой... Олухи бездушные. Ещё бы предложили мать родную заменить какой бабой грудастой. Где им тут со своими небоскрёбами услышать, как земля родная под ногами поет при твоём возвращении!"
В общем, экипаж ждал больше, чем обычно и дружно от спуска на планету отказался. Нет, даже при таком моральном упадке работать никто хуже не стал, но мысли о доме витали в воздухе чуть ли не материально...
...И так было, пока Лаккомо не устал и от этого тоже.
Тогда очередным корабельным вечером из всех динамиков донеслось сухое сдержанное сообщение:
— Внимание всему личному составу. Говорит капитан корабля. Тем из вас, кто хочет вернуться на Торию по собственному желанию или по необходимости, приказываю за сегодняшний вечер написать мне рапорт о предоставлении увольнительной. Независимо от ситуации, на Цинтерре завтра будет ожидать транспорт, который за сутки доставит вас домой. "Стремительный" же продолжит участие в боевых действиях с вашими коллегами до окончания войны. На этом всё. Конец связи.
На несколько долгих минут весь корабль затих и почти замер. Люди шептались и ошалело хлопали глазами, не зная, как понять заявление капитана и что с ним делать. Потом смысл и тон сообщения дошел до них. И большинство в один голос заявили: "Да как же можно уйти!"
Лишь несколько десятков человек, скрепя сердце, написали заветный рапорт, всеми силами стараясь извиниться за ту нужду, что гнала их домой. Кого-то дома ждали похороны, кого-то — первые дети, свадьба или болезнь родича.
Лаккомо не прочел ни одного рапорта. Не глядя, он передал весь список имен своему начальнику штаба и распорядился, чтобы этим людям прислали замену.
"Подумаешь дети, — продолжал мысленно ворчать старпом. — У меня пишут, что первый правнук родился. Дожили... Внуки уже в тридцать лет рожают. Эка рань. Торопит их Тория-мать, ох как торопит. Что ли опять беду чует и в сыновьях нуждается? Тысячи лет такого не было, а сейчас как эпидемия на планету напала. Дети вырастать не успевают, а уже своих рожают. Не к добру..."
Когда Лаккомо вновь поднялся на мостик перед вылетом на передовую, его встретили все те же лица. Он даже не удивился. Хотя все-таки сдержал вздох удовлетворения. Он был почти уверен, что ни один человек из основной вахты не уйдет. Никто не посмеет его оставить в такой момент. И дело здесь не только в преданности, с которой смотрели на капитана обитатели мостика. А в чести.
Торийская честь не была пустым звуком. Бросить капитана, бросить Алиетт-Лэ... Значит, предать. И потому, увидев на мостике родные лица, Лаккомо лишь едва заметно улыбнулся.
— Идем к Борду, команда, — тихо бросил он, поднявшись на своё место.
Жаль, не видели в этот миг его глаз высшие чины из Адмиралтейства.
Несколько часов спустя Тридцать Пятая эскадра вынырнула на границе пространства Борда. И не успели командиры кораблей занять предписанные позиции, как получили недвусмысленный приказ — готовиться к новому прыжку. Эфир взорвался возмущением. Что позволяет себе генерал Сан-Вэйв?! Кто дал ему право переиначивать приказы высшего командования? Почему он вздумал на ходу изобретать собственные планы?
Только Калэхейн знал, что никакого плана у Лаккомо на сей раз нет. Знал и молчал. В душе нарастала паника. Старший помощник заранее просил прощения у всех Предков, Духов, Святынь, Истока... и всего, что смог припомнить.
— Всех несогласных с моим текущим приказом я лично сдам под трибунал, — холодно отчеканил в эфир капитан. — Посему прошу уважаемых капитанов заткнуться и следовать указаниям моего навигатора.
Эфир затих. Скандал улегся сам собой. И десять минут спустя эскадра вновь нырнула...
...чтобы дерзко всплыть на самой высокой орбите Борда и дать "Стремительному" навести на планету главный калибр.
— Говорит командующий эскадры Объединенного Космического Флота Федерации генерал Сан-Вэйв, — заговорил на весь эфир капитан, когда связь с властями планеты была установлена. — От лица Лазурного Престола прошу немедленно прекратить все боевые действия против Федерации, отвести от эскадры орудия и предоставить условия для дальнейших переговоров. В противном случае при отказе от выполнения хотя бы одной просьбы я буду вынужден открыть огонь на поражение.
Байки про главный калибр торийского флагмана ходили одна другой страшнее. Пустили их наверняка сами конструкторы и небольшая засекреченная группа обслуживающего персонала. Рассказывали всякое. Одни уверяли, что оно может сжечь в пыль любой корабль. Возможно. Другие, что сжечь дотла планету. Уже тянет на бред. Третьи придумывали ещё более немыслимые теории. Фантазеры! А всё потому, что овеянное ужасами орудие никто не видел. Федералы, что называется, носом землю рыли в попытках узнать технические характеристики, а главное, мощность того, что болтается у них в космосе под боком. Сами торийцы молились о том, чтобы никогда это орудие не применять.
А тут — над Бордом.
Во всей красе.
— Железный броненосец понимает только железный кулак у носа, — пробормотал Калэхейн, разряжая напряжение на мостике, и вытер испарину со лба.
Потекли минуты томительного ожидания. Напряжение, зримое, осязаемое, тягучее, разлилось в воздухе и затащило экипаж в свои сети. Вцепившись взмокшими ладонями в терминалы, люди застыли, как ископаемые насекомые в янтаре. Капитан обратился в статую, и казалось, разучился дышать.
И наконец, в эфире прозвучал долгожданный ответ:
— От лица Верховного Кайена заявляем: Борд согласен на выставленные условия. Корабли Железной стражи отозваны на родину. Дальнейшее обсуждение условий вестников Федерации предлагаем продолжить на планете с соблюдением всех пунктов дипломатической неприкосновенности.
По мостику прокатился всеобщий выдох. Каким-то чудом капитан остался стоять на ногах, экипаж колотила сдерживаемая дрожь. Они позволили себе расслабиться только тогда, когда Золотой Журавль отбыл на переговоры.
— Повоевали... — убирая трясущиеся руки от орудийной панели сказал Даинес.
— Всегда бы так, — ответил ему кто-то.
— Да гори зеленым дымом такая война! — воскликнул Кролэ, откатываясь на своем кресле от монитора. — По мне так лучше как обычно, по чести, чем такие нервы.
— Да, смотри потом всем в глаза, если б пальнули, — не обращая внимания на старпома, Даинес вообще забрался на кресло с ногами. И как только сумел уместиться удобно?
— Кто-нибудь знает, а оно вообще стреляет?..
— Поверь, когда надо — выстрелит.
— Дъерк с тобой! Не накликай, — шикнули на "знающего".
— Так, а ну кончать разговоры, — не отрываясь от монитора, напомнил о своем присутствии Калэхейн. Команда враз замолчала.
На его радаре одинокая точка капитанского челнока отделилась от "Стремительного" и поплыла в сторону планеты. Лаккомо обещал держать связь, но дал понять, что эти сутки он намерен провести в тяжелых переговорах.
— Закругляемся и спать. И чтобы я ни одного бездельника тут не видел, — одновременно набивая сообщения дежурной вахте, огласил старпом. — В ближайшие часы даже они с той стороны в наш адрес дулом не поведут. Перерыв.
Самому Калэхейну отдых после такой встряски просто не шел.
