— Мроо не убийцы, Найко — они воры. Им нужны наши жизни, нужна возможность... воплотиться. Их силовой луч изменяет саму природу наших тел. Достаточно попасть в него всего на несколько секунд — и ты станешь одержимым, как та черная тварь. Это называется пластинация.

Найко поежился. Бронированная ультрапластом крыша спасла их от таких вещей, но лишь теперь он начал понимать, что такое настоящий страх — не перед смертью, нет. Страх потерять себя, свою сущность. Ничто не могло быть хуже.

Когда они въехали в Гитоград, вокруг по-прежнему никого не было. Огромный город казался вымершим — ни одного огня, ни одного целого здания. Они ехали среди бесконечных, безжизненных развалин.

Мост через Трир, по счастью, уцелел, — но, проезжая по нему, Найко увидел, что гидростанция тоже превратилась в развалины. Хотя фасад её остался целым, окна зияли прямоугольными дырами и за ними громоздились завалы. На них сквозь бреши в крыше падал бледный, призрачный свет. Гостиница тоже превратилась в мертвый, выгоревший остов, просвечивающий насквозь. Найко не представлял, что тут творилось. Он хотел спросить Вайми, но не осмелился — не хотел показаться мальчишкой.

Миновав рисовые поля, они снова въехали в развалины. Вскоре Найко заметил, что в них шныряют зловещие черные тени. Одержимых становилось всё больше. Вначале они попадались поодиночке, потом — небольшими группками, а когда БТР подъехал к Малау, Найко увидел возле неё целую толпу. Твари запрудили дорогу и взобрались на вал. Вагончик для охраны был сожжен и искорежен, ворота выбиты, но сама Малау ещё вполне держалась, — темно-синий силовой щит перекрывал пролом ворот и куполом вздымался над двором.

Найко сидел за пулеметом и ещё метров с пятидесяти открыл огонь. Взрывы полебойных пуль рвали одержимых на куски — но Мроо и не думали отступать. Они повернулись всей массой и бросились на машину. Найко косил их справа налево и обратно, но всё равно не успевал расстреливать всех. "Хейс" с ходу врезался в эту толпу, его силовое поле стянулось в несколько ослепительных огненных шаров — они, как челноки, сновали вокруг машины, скручивая одержимых пылающими спиралями и разрывая их на части. Найко стрелял почти в упор и вокруг "Хейса" ширилось адское месиво из шлака и клочьев обугленной протоплазмы. Это было жуткое побоище — но Мроо всё равно не сдавались.

Одержимые как-то очень быстро кончились, но их место заняли какие-то твари, похожие на обросших губками крабов размером с лодку. Из этих бокаловидных "губок" вылетали огненные шары, но силовой щит держался, хотя страшные удары бросали машину то вправо, то влево, а ослепительное полыхание растекавшейся по полю оранжевой плазмы закрывало Найко весь обзор. Что делать дальше, он не знал, но тут им открыли проем в поле и "Хейс" устремился во двор.

Они уже въехали внутрь, когда "крабы" дали согласованный залп, ударивший в корму машины. Зад "Хейса" подбросило, он прыгнул вперед метра на два и замер, как вкопанный. Все огни внутри погасли, завоняло дымом, — а "крабы" готовились к новому залпу. Найко развернул башню и снес их всех одной длинной очередью, прикончившей остатки боезапаса. Потом поле за ними сомкнулось, но дым становился всё гуще и Вайми приказал покинуть машину.

Увидев её снаружи, Найко непроизвольно сглотнул. Их верному "Хейсу" пришел конец: плазменный удар пробил поле и полтора дюйма ультрапластовой брони. В корме машины зияли две страшных выжженых дыры, обрамленных седой бахромой нановолокна. Сквозь них виднелись смолистые остатки исходившего дымом и жаром машинного отсека. Юноша отвернулся, пряча невольные слезы, — жалеть мертвую машину было глупо, но она не один раз спасала им жизни и он успел привязаться к ней, словно к живому существу.

Парк Малау остался неизменным и привычные виды странно успокоили юношу — казалось, он вернулся домой. Но на валу вокруг кишели одержимые. В десятках мест они яростно рыли землю: поле кончалось у её поверхности и было ясно, что вскоре они ворвутся внутрь. Двое уцелевших "крабов" подбежали к проему ворот и на мерцающую пелену поля обрушился град плазменных ударов.

Найко передернул плечами. Оставив бесполезный БТР, они вошли в здание. Гвардейцы заперли двери — внешние и внутренние. И те и другие представляли собой просто застекленные рамы из дюраля, но за ними замерцало сияние внутреннего щита: его создавала пара встроенных в здание генераторов и Найко немного успокоился — хотя и эта преграда вовсе не была неприступной.

Они поднялись на третий этаж, прошли мимо гостиной, в которой он впервые встретился с Охэйо. В торце длинного пустого коридора, была ещё одна дверь из дюраля и черного зеркального стекла. Она вела на перрон прорезавшей Малау монорельсовой дороги — очень длинный и совершенно пустой коридор. За стеклянными панелями его правой стены виднелся бесконечный ряд каких-то пустых помещений и вторая застекленная стена, выходившая на улицу. Свет здесь почему-то не горел, лишь снаружи падал багровый отблеск... заката?

Они быстро пошли влево. Вокруг них роились какие-то призрачные, неопределенные звуки и Найко тревожно осматривался, пока не попал на перекресток — здесь справа был короткий коридор, упиравшийся в громадное окно. Возле него стоял кто-то в длинном черном одеянии, расшитом серебром.

Сначала Найко подумал, что на голове человека капюшон, потом понял, что это длинные черные волосы. Из-под полы виднелись ровные босые ноги в легких сандалиях — по ним он узнал Охэйо раньше, чем тот обернулся. Лицо принца было хмурым.

— Найко, — сказал он, — иди сюда.

Юноша подошел к окну — монолитной плите в стальной раме, дюймов в шесть толщиной. Вероятно, все окна на фасаде Малау были такими же. Оно выходило на восток — там, на площади, колыхалось сплошное море черных тел. Зловещий сумрак за несчетной массой одержимых прорезало зарево пожара — Найко видел монолитную, в полгоризонта, стену дыма, подсвеченную снизу сполохами пламени. Вдали, на её фоне, двигались огромные, как скалы, силуэты — их форма была слишком чуждой, чтобы он мог осознать её. Сквозь бронестекло и поле звук доносился глухо и казался нестрашным, но всё равно, у него свело все мускулы — картина была вполне апокалиптическая.

— Наш мир уже мертв, — тихо сказал Охэйо. — И, если мы хотим жить, то не должны видеть, что ждет его после смерти.

Единственным местом, где они могли теперь укрыться, была Ана-Малау, но ехать к ней было уже не на чем — да и неисчислимые полчища Мроо и не дали бы этого сделать. Оставалось только ждать поезда: отослав на нем всех, кто ещё был в здании, Охэйо почему-то не уехал и Найко недоумевал — зачем. Не из-за них же?..

— Я надеюсь, что принц прав и линия ещё работает, — тихо сказал Вайми. — Иначе... идти нам просто некуда.

Они прошли в одну из примыкающих к перрону комнат — светлое, просторное помещение, застеленное пушистым белым ковром. Вдоль всех его стен стояли диваны, обитые роскошной черной кожей. Стены и потолок были из панелей черно-зеркального стекла и ярко-белые прямоугольники ламп в нем смотрелись тревожно.

Охэйо не без труда вытащил откуда-то тяжелый ящик из зеленой стали и откинул крышку.

— Линия не доходит до Ана-Малау, — сказал он, — и нам придется пробиваться с боем. Тут новое оружие — экспериментальные модели, ещё не пошедшие в производство. Ну, разбирайте...

На самом верху лежало два плоских, изогнутых блока, которые крепились на спине ремнями, — генераторы личного силового щита. Один Охэйо нацепил на себя, второй отдал Найко и показал, как с ним обращаться, — роль пультов играли толстые браслеты с индикаторами. Глубже лежало оружие — массивные, сантиметров в сорок длиной, цилиндры с одной ручкой. Блок в их задней части снимался. Найко увидел в нем узкий массивный барабан с длинными треугольными прорезями.

— Что это? — спросил он. — Ни затвора, ни ударника. И потом, ты слышал о треугольных патронах?

— Это ручные гаусс-пушки, — пояснил Охэйо. — Стреляют подкалиберными оперенными пулями — само собой, идемитными — со скоростью в два километра в секунду.

Заряды — длинные тонкие треугольные призмы с выпуклыми боками — хранились в отдельных ячейках, запечатанные в узкие прозрачные пачки. Они же служили и батареями — в каждой, помимо сердечника, содержался жидкий идемит. Распадаясь в миг выстрела, он выдавал мощнейший импульс тока, питавший ускоряющие катушки. Найко не утерпел, зарядил оружие и выстрелил. Звук был негромкий, но отдача — неожиданно сильной. Из ствола вырвалось длинное синее пламя — а в стене возникла внушающая уважение звездообразная дыра.

Вместе с оружием хранились подсумки, обоймы и прочая амуниция. Одна круглая тяжелая обойма вмещала шестнадцать идемитных зарядов. Полный личный боекомплект состоял из восьми таких обойм в двух подсумках.

Гаусс-пушек в ящике хватило, чтобы вооружить всех гвардейцев — теперь они могли оставить свои винтовки и гранаты со шрапнелью, толку от которых всё равно было мало. Под пушками лежали энергетические призмы — серые, шестигранные, толщиной в два дюйма. Одна из них, длиной дюймов в двадцать, стреляла жгутом силового поля, который разрывал и разбрасывал предметы — за исключением достаточно массивных, вроде каменных стен — на расстоянии метров тридцати. Эта страшноватая штуковина досталась Вайми, остальные призмы, покороче, длиной всего дюймов в пять — офицерам из штаба Олмейна. Они были лазерные, не очень мощные, однако вполне способные распороть живот — что было смертельно для человека, но не для Мроо. К ним прилагались запасные батареи, похожие на маленькие консервные банки.

Для ближнего боя Охэйо роздал фокаторы, на вид — одни удобнейшие ручки с вмятинками для пальцев, толщиной в полтора дюйма и длиной в восемь. Стоило Найко сдвинуть спусковую собачку, как шесть стальных лепестков, составлявших заостренный конец стержня, раскрылись с негромким щелчком. Синий огненный шарик выскользнул между ними и замер на тончайшей светящейся нити. Повинуясь едва заметным движениям его пальца, он то прижимался почти к самой рукояти, то мгновенно выстреливал метра на три. Касаясь любого плотного материала он скручивал и плавил его. Как объяснил Охэйо, единственным недостатком этой милой игрушки была её непригодность для поединков — если нити двух фокаторов пересекались, они просто взрывались и обращение с ними требовало большой осторожности.

На этом чудесный ящик почти опустел — на его дне осталось всего несколько гранат. Пара из них была плазменными, а ещё пара — тяжелые, зеркально блестевшие цилиндры со скругленными кромками — содержали идемитные заряды мощностью в тонну. Их Охэйо тоже разделил попарно — ему и Найко досталось по штуке каждого вида. Вайми был явно недоволен тем, что самое мощное оружие — и самую надежную защиту — принц разделил не с ним, но возражать всё же не стал, хотя Найко понял бы его...

Вооружившись, они вернулись на перрон и минут пять ждали там в напряженном молчании. Найко нервно гулял по туннелю, косясь на кищащую площадь и до рези в глазах смотрел на север. Твари уже ворвались в сад и толпились под незащищенной эстакадой — юноша знал, что если им придет вдруг в голову взобраться на неё или если поезд опоздает, им придет конец. Когда он показался-таки вдали — ещё едва заметный — его бешено колотившееся сердце не успокоилось. Казалось, состав совсем не двигался и вечность прошла, прежде чем донесся его шум. Он шел очень быстро и в какой-то миг Найко даже испугался, что он проедет мимо — после всего, что им довелось пережить, это стало бы самой жестокой насмешкой.

К счастью, его страхи не оправдались. Хотя поезд был совершенно пустым, он затормозил и остановился, как положено. Двери вагонов — тяжелые стальные рамы с толстыми стеклами — с мягким шипением раздвинулись, пропустив их. Найко плюхнулся на потертое кожаное сидение слева от прохода и с облегчением вздохнул — из глубины Малау уже слышался плеск бьющегося стекла и яростный рев одержимых. Ещё бы минута — и...

Едва двери вагонов сошлись, поезд тронулся — так резко, что Найко вдавило в спинку. Оглянувшись, он увидел, как лопнула стеклянная дверь станции. Черная масса затопила перрон, хлынула на пути вслед за ними, — но состав двигался быстро и она стремительно убегала назад.

Когда Малау осталась позади, юноша отвернулся, неотрывно глядя в окно. Перед ним замерли пурпурно-рыжие облака, гася сияние бесконечно далекого заката. На их фоне зловеще, без единого огня, чернела рваная, остроконечная гребенка развалин и равномерно, через каждую минуту, проплывали сумрачные вестибюли жилых башен ойрат. Тогда закат отступал ещё дальше, отгороженный слоями пыльного стекла. Все эти вестибюли были совершенно пусты, лампы погашены, застекленные двери заперты. Башни спасло от разрушения силовое поле, но сейчас здесь не горели даже огоньки лифтов. Их обитатели сбежали ещё днем, опасаясь нашествия.

На восток Найко почти не смотрел, — хотя их было всего семнадцать в сумрачном, неосвещенном вагоне и тот был, в сущности, пуст. С той стороны, у подножия длинного травянистого склона, тянулась бесконечная стена длинных четырехэтажек, тоже спасенных уже бесполезным щитом. На тусклой желтизне их стен алели миллионы мутных глаз — окна отражали тревожное сияние заката. Море зеленовато-ржавых крыш сливалось на горизонте с темно-сизыми тучами. Там, ещё очень далеко, поднимались пугающе толстые колонны черного дыма, подсвеченные снизу мощным мерцающим заревом.

Вагон не останавливался ни на одной из станций. Нигде не было видно ни единой живой души. Все молчали, не говоря ни слова, лишь Охэйо, поддаваясь магии стремительного движения, вдруг негромко запел и Найко невольно улыбнулся, глядя на друга. Больше всего ему нравилась в нем эта независимость от мира — Охэйо не давал никаким неприятностям испортить ему настроение. Его отстраненность, правда, отдавала безумием — но если и так, оно пришлось очень даже к месту.

Измотанный переживаниями, Найко вновь незаметно задремал и его разбудил пронзительный визг тормозов. Поезд остановился так резко, что он ударился лбом о переднее сидение и едва не взвыл от неожиданной боли.

— Конечная станция, — бодро объявил Охэйо. — Эта линия ведет к аэродрому, — а там не осталось уже ни людей, ни авиусов, да и надо нам совсем в другую сторону. Поэтому — следуйте за мной.

Что-то мягко зашипело, клацнуло и дверь вагона раздвинулась. Найко вышел последним, и, обхватив руками бока, — тут было неожиданно холодно — осмотрелся.

Перед ним раскинулось огромное поле, поросшее чахлым бурьяном и засыпанное строительным мусором. Слева, над полной теней равниной Гитограда, пламенело чудовищное зарево. Справа, на фоне непроглядных дымных туч, нависавших уже над головой, высилось несколько громадных розовато-светлых зданий, этажей по двадцать каждое. Верхушки венчавших их ажурных антенных мачт скрывались в плывущей на запад черно-багровой мгле, а бесчисленные окна багровели, отражая неохватный пожар.